Том 3. Стихотворения 1827-1836 - Александр Сергеевич Пушкин

станица боевая,

Корабль вбежал в Неву – и вот среди зыбей

Качаясь плавает, как лебедь молодая.

Ликует русский флот. Широкая Нева

Без ветра, в ясный день глубоко взволновалась,

Широкая волна плеснула в острова

. . . . . . . . . .

«Колокольчики звенят…»*

Колокольчики звенят,

Барабанчики гремят,

А люди-то, люди –

Ой, люшеньки-люли.

А люди-то, люди

На цыганочку глядят.

А цыганочка-то пляшет,

В барабанчики-то бьет

И ширинкой алой машет,

Заливается-поет:

«Я плясунья, я певица,

Ворожить я мастерица».

Мера за меру*

Дук

Вам объяснять правления начала

Излишним было б для меня трудом.

Не нужно вам ничьих советов. Знаньем

Превыше сами вы всего. Мне только

Во всем на вас осталось положиться.

Народный дух, законы, ход правленья

Постигли вы верней, чем кто б то ни был.

Вот вам наказ: желательно б нам было,

Чтоб от него не отшатнулись вы.

Позвать к нам Анджело.

         Каков он будет

По мненью вашему на нашем месте?

Вы знаете, что нами он назначен

Нас заменить в отсутствии, что мы

И милостью и страхом облекли

Наместника всей нашей власти, что же

Об нем вы мните?

Ескал

        Если в целой Вене

Сей почести достоин кто-нибудь,

Так это Анджело.

Дук

        Вот он идет.

Анджело

Послушен вашей милостивой воле,

Спешу принять я ваши приказанья.

Дук

Анджело, жизнь твоя являет

То, что с тобою совершится впредь.

Отрывки*

В славной в Муромской земле,

В Карачарове селе

Жил-был дьяк с своей дьячихой.

Под конец их жизни тихой

Бог отраду им послал –

Сына им он даровал.

Толпа глухая,

Крылатой новизны любовница слепая,

Надменных баловней меняет каждый день,

И катятся стуча с ступени на ступень

Кумиры их, вчера увенчанные ею.

1834

«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…»*

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит –

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем

Предполагаем жить… И глядь – как раз – умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля –

Давно, усталый раб, замыслил я побег

В обитель дальную трудов и чистых нег.

«Он между нами жил…»*

 Он между нами жил

Средь племени ему чужого; злобы

В душе своей к нам не питал, и мы

Его любили. Мирный, благосклонный,

Он посещал беседы наши. С ним

Делились мы и чистыми мечтами

И песнями (он вдохновен был свыше

И свысока взирал на жизнь). Нередко

Он говорил о временах грядущих.

Когда народы, распри позабыв,

В великую семью соединятся.

Мы жадно слушали поэта. Он

Ушел на запад – и благословеньем

Его мы проводили. Но теперь

Наш мирный гость нам стал врагом – и ядом

Стихи свои, в угоду черни буйной,

Он напояет. Издали до нас

Доходит голос злобного поэта,

Знакомый голос!.. боже! освяти

В нем сердце правдою твоей и миром,

И возврати ему

«Я возмужал среди печальных бурь…»*

Я возмужал среди печальных бурь,

И дней моих поток, так долго мутный,

Теперь утих дремотою минутной

И отразил небесную лазурь.

Надолго ли?.. а кажется прошли

Дни мрачных бурь, дни горьких искушений.

«Везувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламя…»*

Везувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламя

Широко развилось, как боевое знамя.

Земля волнуется – с шатнувшихся колонн

Кумиры падают! Народ, гонимый страхом,

Толпами, стар и млад, под воспаленным прахом,

Под каменным дождем бежит из града вон.

«Стою печален на кладбище…»*

Стою печален на кладбище.

Гляжу кругом – обнажено

Святое смерти пепелище

И степью лишь окружено.

И мимо вечного ночлега

Дорога сельская лежит,

По ней рабочая телега

. . . . . . изредка стучит.

Одна равнина справа, слева.

Ни речки, ни холма, ни древа.

Кой-где чуть видятся кусты.

Немые камни и могилы

И деревянные кресты

Однообразны и унылы.

Песни западных славян*

Предисловие

Большая часть этих песен взята мною из книги, вышедшей в Париже в конце 1827 года, под названием La Guzla, ou choix de Poésies Illyriques, recueillies dans la Dalmatie, la Bosnie, la Croatie et l'Herzégowine.[16] Неизвестный издатель говорил в своем предисловии, что, собирая некогда безыскусственные песни полудикого племени, он не думал их обнародовать, но что потом, заметив распространяющийся вкус к произведениям иностранным, особенно к тем, которые в своих формах удаляются от классических образцов, вспомнил он о собрании своем и, по совету друзей, перевел некоторые из сих поэм, и проч. Сей неизвестный собиратель был не кто иной, как Мериме, острый и оригинальный писатель, автор Театра Клары Газюль, Хроники времен Карла IX, Двойной ошибки и других произведений, чрезвычайно замечательных в глубоком и жалком упадке нынешней французской литературы. Поэт Мицкевич, критик зоркий и тонкий и знаток в славенской поэзии, не усумнился в