Русский рай - Слободчиков Олег Васильевич

После встречи с правителем Сысой как-то разом смирился с тем, что на «Николе» уйдет Тимофей Тараканов. Он почитал друга за грамотея, по уму не пытался тягаться с ним. Для себя же стал находить много хорошего в том, что пойдет на «Кадьяке» передовщиком и доверенным главного правителя, да еще с семьей, хотя, жаль было шхуну, к которой привык и мог управлять ей, так и не освоив навигационного искусства.

«Святой Никола» под началом Николая Булыгина ушел из Ситхинского залива за день до Покрова. Мореход взял с собой жену Анну. Не желая расставаться даже на не долгое время, супруги были вместе во всех прежних походах. Ульяна жгла старые постели, мыла детей на пороге казармы, поливая водой через решето, чтобы уберечь от хворей и призора. К этому времени Кусков со штурманом Петровым еще только привели бриг в залив после промыслов. Перед дальним походом нужно было вытянуть его на просушку, проконопатить и просмолить днище: Кусков жаловался на течь в трюме.

На снаряжение «Кадьяка» со всеми сборами в поход ушло три недели. На святого Уара Баранов собрал в казарме весь экипаж с партиями. За застольем, через ветхозаветного святого обильно помянули всех некрещеных, за русское дело бившихся, павших, без вести пропавших, усопших от поветрий и дряхлости. О предстоящем пути и его трудностях почти не говорили. Погода не баловала, шторма менялись новыми штормами, служащие и партовщики уповали на помощь Николы Чудотворца, а Сысой с Василием еще и на южные широты, где бывали. Правитель напомнил оговоренное, что если погода не улучшится, не надо искать встречи с «Николой» возле устья Колумбии, но идти прямиком к заливу Тринидад: основные промыслы оттуда к югу. Главный табор устроить в заливе, открытом Сысоем или в Бодего, где промышляли Швецов и Тараканов. Оттуда ходить для промыслов на север и юг.

Всей семьей, как предполагали Сысой с Василием, отправиться в плаванье не удалось, они смогли взять с собой только Ульяну и Федьку. Богдашка остался в школе, Петруха при кузнице по закону и по своему желанию, против которых ни Ульяна, ни мужчины ничего не могли поделать. После Дмитра, еще раз обильно помянув всех усопших и убиенных товарищей, «Кадьяк» вышел в открытое море. Почти противный ветер гнал на него бурливую волну, приходилось часто менять галсы. Измотанные работой, люди часами висели на раскачивавшихся мачтах и реях, работали на равных: россияне и эскимосы: алеуты, кадьяки, чугачи. Хорошо, что на бриге было много людей и можно часто меняться. Через неделю в трюме «Кадьяка» снова открылась течь, перепревшие в ситхинской сырости паруса, то и дело рвались, женщины чинили их, да так часто, что это стало их основной работой в пути. Штурман, морской офицер Ефим Петров и правитель похода Кусков решили, что о встрече с «Николой» в заливе Гравс, не может быть и речи. Не поворачивая к нему, «Кадьяк взял курс на Тринидад и шел так еще месяц.

Погода не улучшалась. Весь ноябрь шторма, после коротких затиший, менялись новыми штормами. По левому борту тянулся крутой скалистый берег, укрыться от волн было негде. Тёмными ночами бриг шел, как слепец: алеуты с кадьяками прислушивались к волнам, не послышится ли накат на камни и скалы. Долгая, мучительная ночь разъяснялась сумерками с редкими звездами, над Береговым хребтом сквозь тучи смущенно розовела заря-зарница, красная девица. Бывало, открывалось солнце, но волнение не утихало. Радостные дни проходят быстро, несчастья переживаются не скоро. Кончался очередной день с надеждой, что следующий будет лучше. Заря темная, вечерняя швея-мастерица, заштопала небесную рану, оставленную скрывшимся солнцем, и снова наступала ночь. Русские служащие, привыкшие к горячей пище, не получали ее неделями, эскимосы приуныли без чая, к которому пристрастились. Пресной воды в бочках оставалось так мало, что приказчик и староста стали выдавать по мерке – чарка в сутки. При дождях экипаж стелил паруса на верхней палубе, собирал небесную влагу и пополнял пустые бочки.

– На Парамона утро красное – быть декабрю ясным! – бормотал Иван Кусков, с надеждой встречая очередной день. Лицо его было почерневшим, осунувшимся, большие нерпичьи глаза щурились в щелки, посеченные множеством морщинок. – Святой Абросим до Рождества праздники – отбросил! – сказал и, не выдержав, чертыхнулся: – Какие праздники в море, при такой погоде?!

Погода не улучшилась и зимним месяцем. Седьмого декабря, на святого Амвросия, при усилившейся течи в трюме потрепанный бриг вошел в залив Тринидад. «Николы» там не было, не было и никакого другого парусника. Сглаженные, ослабевшие волны прошивали залив. Люди селения не решались плыть к кораблю на своих лодчонках, толпились на суше кучками, махали руками, призывая к торгу и мене. Как ни плоха была погода, но отказаться от стоянки не было возможности не только по инструкции правителя: экипаж был измотан непрестанной борьбой с противными ветрами, кончился запас воды, дров не было, хотя горячую пищу готовили не часто.

Измерив глубину, с брига бросили якорь на безопасном расстоянии от берега, на воду спустили большую байдару с пустой березовой бочкой и кое-каким товаром для мены. В мотавшуюся на волне лодку попрыгали партовщики, стали придерживать ее руками и веслами под бортом брига. Последним спустился Иван Кусков. Щеки его обросли густой щетиной, но, по случаю встречи с береговыми «индеанс», он надел мундир коммерции советника, повесил на шею медаль и опоясался шпагой. Балансируя на длинных ногах, поднял руки, принял и усадил рядом жену партовщика-чугача, в прошлом вывезенную из Бодего с партией Тараканова. Она научилась говорить на языке мужа, немного на русском и нужна была Кускову как толмачка.

Сысой в третий раз оказался в этом заливе и все встречи со здешними жителями были мирными. От Швецова с Таракановым, которые бывали здесь чаще и дольше, он тоже не слышал о стычках, но все равно, с беспокойством всматривался, как высадились на сушу люди с байдары. Кускова с толмачкой окружили тамошние «индеанс» и начался торг.

На берегу залива было несколько деревень. Их жители, в отличие от соседей с севера, не покрывались одеялами и плащами, обычно ходили голыми, наряжались только в праздничные дни, обвешиваясь множеством украшений. Их лодки, пригодные для плаваний по рекам, лагунам и заливам были сделаны из красной древесины и кедра. От Тараканова Сысой знал, что дома здесь строят из планок красного дерева, не украшают жилища резьбой как колоши и не убивают рабов в жертву духам жилья.

Иноплеменных рабов здешние жители не держали, вместо них были порабощенные должники из соплеменников, даже из родственников. Равнодушие к близким здесь доводилось до крайности. Не было у них и тойонов, наделенных большой властью, но – богатые и уважаемые соплеменники. Вместо денег тут пользовались раковинами и платили ими за все: за жену, за поминовение родственников, оскорбление и убийство, даже за военные нападения. При распрях и стычках между деревнями, раковины переходили из рук в руки и победитель, обычно, платил больше, чем побежденный, за нанесенный ущерб.

Партовщики, высадив Кускова с толмачкой, при накатах прибоя подгребли к устью ручья, попрыгали в воду и, придерживая байдару стали наполнять бочку водой. Возвращались они, западая между волн, затем байдара болталась под бортом, подскакивая на уровень палубы, но гребцы высадились удачно, выгрузили бочку и снова отправились к ручью. Кусков вернулся на бриг после полудня с посветлевшим лицом, довольный поездкой.

– Не было «Николы», – громко объявил, отряхивая полы мундира, взглянул на Сысоя, кивнул, подзывая к себе. – С Васькой ко мне в каюту для разговора, – приглушенно пробубнил и скрылся за дверью.

Друзья вошли в его каюту под мостиком. Кусков переодевался в повседневную поношенную визитку, которая в колониальном магазине оценивалась впятеро против сюртука толстого сукна.

– Для вас, тоболячки, есть важное государево дело! – Обернулся к вошедшим. – Первую доску мы вынуждены заложить здесь, а не возле Колумбии. Закончится торг, разойдутся люди, вы тайком возьмете у меня ящик, тайком погрузите в байдару, подойдете к мысу. Петров сказал, что он лежит в аккурат под 41 градусом. Зароете доску в приметном месте. Поскольку леса вблизи нет, поищите среди плавника крепкое бревно, вытешете крест и поставите на мысу. От того креста отмерьте шагами до места, где зарыта доска… А пока промажьте жиром байдару, выберите время, когда на палубе не будет любопытных, и заберите железную доску. Она обшита деревом. Если кто высмотрит и будет спрашивать, придумайте, что солгать.