Гибель Византии - Гюг ле Ру

Полиевкт почувствовал, что любовь победит эту страждущую душу, и воскликнул:

— Прочь, сатана!

— Ирина…

Она не могла оторвать глаз от лица Дромунда, по все же прошептала:

— Владыко! Не оставляй меня! — И, бросившись на руки Полиевкту, прижалась щекой к его жесткой седой бороде.

Желая вызвать в Ирине сознание, которое в ней понемногу затемнялось, патриарх спросил:

— Кого же выбираешь ты, Бога или этого человека?

Дромунд стоял, наклонившись над Ириной и, пристально смотря в лицо, ждал ответа. Она прошептала как в агонии:

— Бога…

— Умри же! — воскликнул Дромунд, вонзая в ее грудь свой меч.

Смертельный удар поразил Ирину, и в предсмертном забытье она улыбалась воспоминаниям, которые сливались с ослепительным светом небес.

Страшное смятение произошло на паперти большого собора. Священники, дьяконы, монахи, насмерть перепуганные, закрывались стихарями и эпитрахилями. Дикие крики ужаса вырывались у певчих. Скрываясь от неравной, оскорбляющей духовный сан, борьбы, священники бежали через открытые двери в церковь. Более храбрые из них останавливались на минуту, умоляли Полиевкта следовать за ними и искать спасения в бегстве.

При виде меча, вонзившегося в грудь Ирины, патриарх в ужасе отступил. Он хотел благословить ее, но было уже поздно. Ирина упала к ногам Дромунда, стоявшего в торжествующей позе победителя, готового наступить ногой на голову побежденной.

Молодой норманн и старый патриарх смотрели друг другу в глаза.

Старец не выдержал и, думая лишь о спасении своей жизни, поспешил скрыться через двери, которые перепуганное духовенство немедленно затворило за ним.

Оставшись один, Дромунд опустил глаза вниз и содрогнулся от ужаса, словно только что увидав лежащую перед ним Ирину.

— Ирина!.. — нечеловеческий крик вырвался из груди его.

Но вслед затем, в страшной ярости, он скомандовал своим воинам:

— Ко мне, дети Локи! Огня! Грабьте! Жгите! Прислужник Белого Человека, ты мне заплатишь за все!

Смерть Ирины, как порыв ветра, разбудила ярость норманнов. Неистово бросились они вперед, с громкими криками опрокидывая все на своем пути.

Первый удар топора в двери большого собора звучно пронесся по пустой церкви и эхом раздался под высокими ее сводами. Казалось, базилика жаловалась и негодовала на нечестивое оскорбление. Вдруг, как пыль от разбившейся волны, поднялось облако дыма. Огонь охватил кедровые двери собора. Еще минута, к все слилось в общем пламени — дворец, часовня и вся площадь исчезла в облаках дыма.

Стоя на коленях перед телом Ирины, Дромунд заботливо поддерживал ее, орошая ее бледное лицо своими слезами.

Освеженная ими как росой, Ирина открыла глаза, протянула к нему руки и нежно посмотрела на него. Улыбка счастья, сменяясь тенями смерти, играла на ее устах. Она чуть слышно прошептала:

— Мое сердце стремится к тебе, душа улетает в пространство. О, удержи ее, сожми меня в своих объятиях и дай так уснуть. Твоя грудь будет для меня зеленым лугом, твое сердце — глубокой могилой, где я хочу отдохнуть.

Слившись с милым в поцелуе, Ирина перестала и жить и страдать.

Голос Гаральда вывел Дромунда из забытья:

— Нас окружают! Хочешь, чтобы враги взяли тебя живым!

— Помоги мне, — сказал Дромунд.

Они вместе положили Ирину на щит. Сорвав с себя золотом вышитый хитон, Дромунд подложил его под голову своей любимой. Лавровый венок, венчавший его в день триумфа, он возложил на чело Ирины, а в похолодевшую руку вложил меч, прервавший эту чудную жизнь.

Четыре воина, взявшись за углы щита, подняли на свои плечи эту легкую ношу.

Дромунд вскочил опять на коня. Он продолжал смотреть на Ирину, наклоняясь так близко к ней, что мог бы поцеловать ее лоб, но теперь он думал лишь о битве, о смерти, которую желал в ней найти.

Подняв взор на охваченный пламенем купол церкви, он с вызывающим видом, как тогда у столба, ожидая казни, запел торжественный гимн:

«В минуту, когда мое дыхание замирало на твоих губах, я на твоей груди уже мечтал, что та вечная дева, которая меня ожидает, — будешь ты.

Я насладился играми и битвами! Из-за твоей сверхъестественной любви я охладел к радостям жизни!

Войдем же вместе в таинственный мрак! Прими же меня, Валгалла!»

Бросив последний взгляд на свою возлюбленную, лежавшую на щите, Дромунд пришпорил коня и бросился в кружившееся вихрем пламя, в котором Валькирия уже манила его к себе…

К. Диль

Византийская императрица

Перевод с французского

Часть первая

В первые годы шестого столетия танцовщица Феодора пользовалась в Константинополе громадным успехом.

О том, где она родилась неизвестно. Некоторые из позднейших историков называют ее родиной остров Кипр, знойную и страстную страну Афродиты; другие утверждают, что она родилась в Сирии. Как бы там ни было, она была привезена в Византию ребенком и выросла в атмосфере шумной и развращенной столицы. Но в продолжение целой жизни сохранила замечательную черту: в то время, как Юстиниан, уроженец дикой скалистой верхней Македонии, был вполне проникнут римским духом, Феодора всегда представляла чистейший восточный тип, преисполненная всеми фантазиями, всеми привычками, всеми предрассудками Востока.

Из какой она вышла семьи, также неизвестно. Легенда, проникнутая вероятно уважением к императорскому сану, до которого возвысилась позднее Феодора, сочинила для нее впоследствии целую генеалогию, знаменитую, или по крайней мере более или менее приличную, и дала ей в отцы почтенного сенатора. На самом деле она была, по-видимому, гораздо более скромного происхождения. Если же верить «Тайной истории», отец ее был бедняк по имени Акаций, сторож при амфитеатре, присматривавший за медведями; мать ее отличалась довольно легким поведением, как это часто случалось в закулисном мире цирка. У этой пары было три дочери: Комито, Анастасия, Феодора. Последняя дочь — будущая императрица, родилась приблизительно в 500 году.

Старожилы цирка нередко вспоминали потом, при каких обстоятельствах Феодора впервые появилась на арене. Акаций умер, оставив в большом горе и нищете вдову и трех дочерей, из которых старшей было всего семь лет. Чтобы сохранить за собою должность мужа, а с нею единственный кусок хлеба для всей осиротевшей семьи, мать не нашла другого средства, как сойтись с одним из своих знакомых, который, заняв место покойного, мог бы взять на себя роль главы семьи. Для того, чтобы привести этот план в исполнение, мать Феодоры должна была заручиться согласием Астерия, главного управителя, которому уже дали взятку со стороны, собираясь пристроить на место Акация другого кандидата. Стремясь восторжествовать над этой интригой, мать Феодоры решилась обратиться с просьбой о покровительстве к публике, и во время одного из представлений, когда в цирке было масса народа, она появилась на арене, ведя за руки трех украшенных живыми цветами крошек, которые с умоляющими жестами обратились к публике. «Зеленые» ответили на эту мольбу только громким смехом; к счастью, другая партия цирка, «голубые», всегда ловившая малейший предлог, чтобы составить оппозицию первой, поторопилась принять участие в семье покойного надсмотрщика медведей и сохранить за ней должность. Таково было первое соприкосновение Феодоры с народом, который она была призвана очаровать впоследствии; никогда не забывала она этого знаменательного дня своей жизни и, став императрицей, заставила «зеленых» дорого поплатиться за надменность, с которой они отклонили ее детские мольбы.