«КРОВАВЫЕ ИГРЫ» - ЧЕЛСИ ЯРБРО

– Пошли-ка со мной,- сказал выросший над Кошродом помощник центуриона.

Страшным усилием воли перс заставил себя сдержаться и пробормотал глухо:

– Она жива. Я хочу ей помочь. Хозяину не понравится, если я брошу на произвол судьбы рабыню из его дома.- Он переплел пальцы обеих рук так, как переплетает их бывалый солдат любой армии, обращаясь с просьбой к своему офицеру. Его еще в детстве обучили этому жесту дядья, и умение пригодилось. Помощник центуриона глянул на Тиштри, потом вновь посмотрел на Кошрода

– Я оставлю с тобой солдата и попытаюсь найти врача Если вздумаешь скрыться, солдат сначала убьет ее, а потом настигнет тебя.- Он повернулся на каблуках и зашагал к свалке.

Легионеры неумолимо теснили людей и лошадей к дальней стене конюшни, возле которой также поблескивали острия копий. Ужасающий гвалт ни на секунду не замолкал, в него вплетался грозный рык леопардов. Кошрод повернулся спиной к побоищу, намереваясь своим телом защитить Тиштри от возможных наскоков толпы, уповая на разворотливость Аумтехотепа. Если египтянин видел солдат, он должен немедленно сообщить о том господину.

Потом до него дошло, что рука Тиштри сжимает его руку, и он вздохнул с облегчением, наблюдая за суетой мух, прилетевших полакомиться подсыхающей конской кровью.

Письмо раба Яддея к своему брату Нагу.

«Именем Иисуса Христа привет тебе, брат!

Письмо это, возможно, дойдет до тебя не скоро, поскольку после захода солнца нас из бараков не выпускают, а ночь - единственная пора, когда можнопопытаться отправить весточку близким. Не печалься, так тому, значит, и быть, мы не вправе сетовать на Божие провидение.

Большое озеро осушили, и самые вредные насекомые перестали нас донимать, но все равно многих рабов бьет лихорадка. К концу лета на место умерших привезут новых невольников, и нам будет полегче. Здесь достаточно иудеев – из разных религиозных сект, хотя христиан маловато. Это и неудивительно, ведь лишь небольшое число наших братьев по вере рискнуло примкнуть к мятежу. Что до примкнувших, то им и поделом - нечего добиваться земной справедливости, когда истинно сказано, что правда на небесах. Эту мысль я намереваюсь втолковывать всем, кто, как и я, оказался в горестном положении. Они стенают и ропщут, не имея в душах надежды, я же ей наделен в изобилии и по справедливости просто обязан нести утешение тем, кто нуждается в нем.

Фундамент цирка заложен полностью, и уже обозначились стены, правда только-только, однако в их щелях уже разместились нищие, шлюхи и прочий занимающийся запретным промыслом люд. Вся эта братия страшно гордится своей принадлежностью к строению, которое молва уже прозывает Амфитеатром Флавия, хотя пройдут годы и годы, прежде чем этот цирк пустят в ход. Мне хочется пойти к этим несчастным и открыть им глаза на то, чем человек воистину может гордиться, однако рабам не разрешается ни с кем заговаривать, а потому я отложу попытку на месяц-другой. Возможно, бдительность стражей ослабнет, что позволит наладить какие-то связи с заблудшими, рассказать им о Спасителе, а заодно поискать среди них доброхотов, могущих поспособствовать регулярной отправке наших посланий. Это мои планы,, а выйдет изних что-нибудь или не выйдет, неведомо, ибо все, безусловно, в Господних руках.

Я часто с нежностью думаю о тебе и о наших братьях и сестрах, и особенно вспоминаю наше последнее молитвенное собрание, поселившее тихую благость в наших сердцах. Обязательно поклонись от меня сестре Филумене, она приготовила дивное угощенье, а любовь, которой мы позже оделили друг друга, была и вовсе превыше всяких похвал. Неверно, конечно, выделять кого-то из ближних. Мы все равны перед Господом, однако ласки сестры Филумены особенно для меня умилительны. Сестра Иеремия не раз попрекала меня за разборчивость, говоря, что Христос не одобряет ее. Она, несомненно, права. Если мы стремимся обрести милость Спасителя, то не должны ограничивать себя в нашей любви и обязаны дарить ее всякому возжелавшему нашего соучастия и сочувствия, вспомним о великой приязни триста к апостолам, каждого из которых он оделял святой страстью, издавна знакомой философично настроенным грекам. Если я когда-нибудь выберусь из этих бараков и возвращусь к нашей общине, то непременно заглажу свою вину перед сестрой Иеремией и буду делить с ней ложе целую ночь. Здесь, правда, находится брат Адриан, но он в другой рабочей бригаде, нам трудно даже перекинуться словом, однако мы тем не смущаемся и живем в ожидании благосклонных к нам перемен.

Меня сильно расстроила встреча с одним из темных последователей Павла и Тимофея, называющих себя христианами, однако проповедующих самый строгий и ненавистный нам аскетизм, совершенно противоречащий учению Господа. Этот Кефас смел заявить мне прямо в глаза, что наши благостные собрания греховны и достойны презрения. Он утверждает, что любовь, в которой повелел жить нам Христос, не телесная, а духовная, каковую мы должны лелеять в себе, не касаясь друг друга. Я пытался ему втолковать, что заветы Христа говорят о любви плотской, возвышающей душу, и что отрицание этого есть отрицание учения Господа нашего, но он упрям как осел. Этот твердолобый приверженец ложной доктрины искренне верит, что человек должен поститься, умерщвлять свою плоть и отвращаться от радостей жизни, устремив все свои помыслы к жизни грядущей. Он называет, ловушкой женское естество. И твердит, что Иисус никогда не обнимал своих апостолов с намерением одарить их любовью. Я возражал, но Кефас весьма упорен в своих заблуждениях. Он заявляет, что только Павел правильно толкует слова Господа нашего, и не хочет ничего понимать. Надеюсь все-таки, что в дальнейшем я сумею его урезонить; помолись, чтобы это мне удалось.

Не могу выразить, как мне хочется вновь оказаться с вами и вместе вкушать радости поклонения Господу. Сейчас для того нет возможности, но я не отчаиваюсь, ибо отчаяние есть отрицание Святого Духа, не могущего войти в человека, в душе которого царит темнота. Поминаю вас в своих неустанных молитвах, вознося хвалу Господу за то, что все вы живы-здоровы. Время когда-нибудь освободит меня - либо от железных, либо от телесных, оков. Рано или поздно это свершится, и мы снова встретимся. Упомяни же и ты обо мне на очередном собрании нашей общины, это, я полагаю, навеет приятные мысли всем моим возлюбленным во Христе.

Именем и печатью Яддей.

2 июля 823 года со дня основания Рима