Мастерская для Сикейроса (сборник) - Леонид Панасенко

«Я улечу, — подумал Смерч. — Но у Марии из-за меня будут неприятности. У людей все покупается за деньги. Значит, надо достать для нее денег».

Он перебрал несколько вариантов: ворваться через окно в какой-нибудь банк и вымести оттуда все ассигнации, напасть на какого-нибудь богача? Нет, не то. Разумная стихия не должна и не может причинять вред человеку. Да и выглядит все это чисто по-людски: ворваться, напасть, ограбить.

И тут Смерч вспомнил историю, свидетелем которой он случайно оказался то ли в конце шестнадцатого, то ли в самом начале семнадцатого века у северо-восточного побережья Флориды.

Несколько лет подряд он наблюдал тогда забавы ради за промыслом флибустьеров и, конечно же, не мог не обратить внимания на крохотный островок Амелия.

В то время там хозяйничал знаменитый пират Эдвард Тич, известный больше по кличке Черная борода.

Как-то его бриг в очередной раз бросил якорь в бухте Фернандина. Смерч завис над ним, притворившись тихим мирным облаком, смотрел, как веселятся на палубе пираты. Больше всех в тот день пили и гуляли братья Вильям и Давид — коренастые, необыкновенно волосатые насмешники, которые могли пройтись соленым словцом даже в адрес капитана.

На берегу Эдвард Тич собственноручно ссыпал драгоценные камни в две переметные сумы — он любил камни и никогда никому их не доверял. Из матросов Черная борода в тот раз взял в помощники Давида. Остальным велел готовить бриг к выходу в море.

Они ушли в глубь острова, чтобы спрятать сокровища. Смерч видел все с высоты как на ладони и чувствовал: что-то должно произойти.

Было жарко. Давид нес мешок с золотыми монетами, еду и лопату. Поначалу матрос балагурил и шутил, но вскоре выдохся — устал.

Эдвард Тич шел молча, изредка поглядывая — высоко ли солнце. Затем, покружив среди скал, резко свернул к берегу.

— Кэп! — взмолился Давид. — Я уже валюсь с ног.

— Скоро отдохнешь, — сказал Черная борода, и глаза его недобро сузились.

Они вышли на берег.

Эдвард Тич осмотрелся, указал на землю возле одной из пяти пальм, росших как бы кружком:

— Копай здесь.

Матрос взялся за дело. Через час яма была готова.

Черная борода бросил туда переметные сумы с драгоценными камнями, положил мешок с золотом.

— Давай теперь подкрепимся, — предложил он Давиду.

Они съели вяленое мясо и сыр, выпили бутылку рома. Каждый кусок капитан разделил поровну, по справедливости.

Затем Эдвард Тич закурил свою любимую трубку, а когда матрос наклонился, чтобы взять лопату, выстрелил ему в затылок.

Докурив трубку, пират бросил тело несчастного в яму, приказал, пряча в бороде улыбку:

— Сторожи мой клад, Давид. Я запомню твой веселый смех.

Закидав яму песком и тщательно замаскировав ее, Эдвард Тич выпрямился, поглядел в сторону пустынного океана.

— Пусть тот, кто дотронется до моего золота, спрятанного здесь, — начал он традиционное заклятие, и правая рука его с растопыренными пальцами протянулась вперед, как бы накрывая и оберегая клад. — Пусть помнит он, что обратный путь его будет не длиннее лезвия ножа! А ты, Давид, не обижайся. Если нам в следующий раз улыбнется удача, я определю твоего братца Вильяма где-нибудь тут, по соседству…

Смерч, помнится, тогда спешил.

Накануне он открыл, что Теплое Течение тоже разумно, и ему очень хотелось пообщаться с себе подобным. Улетая, он решил при первой же встрече в открытом море перевернуть бриг коварного пирата. Но замысел свой осуществить не успел. Возвращаясь, он встретил близ мыса Гаттерас английский королевский фрегат. Под его бушпритом болталась знакомая черноволосая голова…

«Амелия… Это не так и далеко, — раздумывал Смерч, разглядывая отражение своего тела-тучи в полуденной глади моря. — К утру я вернусь. И тогда уж насовсем улечу

…совсем… совсем… совсем… из этих краев».

— Какой еще ветер — возмутилась хозяйка. — О чем вы говорите, милочка. Это у вас в голове ветер. Погубить такое дерево!

Она была еще не старая, лет сорока пяти, не более, но злоба резко состарила ее, исказила черты лица.

— Меня не касается ваша личная жизнь, — продолжила хозяйка, напирая на слово «личная», — но вы арендуете мой дом и, стало быть, берете на себя определенные обязательства. Любовники носят вам цветы корзинами? Прекрасно. Однако потрудитесь потом убрать эти приношения, а не сваливать их в кучу у ворот. Любовники ваши молоды и полны сил? Великолепно! Но ломать ветки и деревья во время ваших игрищ вовсе не обязательно. Наконец, бассейн. Не знаю, что вы в нем делали, но куда девалась вода? Вот этого я уж никак не пойму…

— Любовник выпил! — ядовито ответила Мария и села в шезлонг. Ерунду говорят, что в разговоре превосходство принадлежит тому, кто выше собеседника. Если хорошо сидишь… — Вам этого в самом деле не понять… Страсть иссушает людей. Вот он и выпил всю воду…

Взглядом она «передавала» дополнительную информацию:

«Ты — старая зануда. Если какой-нибудь полоумный дегенерат купит тебе когда-нибудь три цветка, он обязательно выберет самые дешевые. Будь у меня деньги, я бы сто раз заставила тебя унизиться».

— Сколько я вам должна? — Мария резко встала, показывая, что вести душеспасительные беседы она больше не намерена. — Учтите, у меня уплачено еще за два дня и я уеду только послезавтра, и не раньше вечера.

Старая зануда тоже подобралась для ответного выпада, но первая фраза Марии несколько обезоружила ее.

— Да уж, послезавтра вечером… Сколько стоит большое плодоносящее персиковое дерево, я сообщу вам завтра после полудня. Надеюсь, вы не захотите, чтобы дело получило огласку и дошло до суда?

— Не беспокойтесь, — отрезала Мария и с тоской подумала, что с вокзала, после приезда в ее большой и шумный город, придется добираться, по-видимому, пешком. — Узнайте цену… Только ради бога — не спутайте эту маленькую и почти усохшую смоковницу с большим плодоносящим персиковым деревом.

Она кивнула старой зануде и с видом победителя ушла в дом.

Возле Флориды Смерч наткнулся на обширный свирепый циклон и, то и дело сбиваясь с курса, несколько часов пробивался к берегам Амелии.

Его раздражала эта бессмысленная немеренная сила, как и другие глобальные проявления неодушевленных стихий. На это же как-то сетовал и его друг Байкал. Он говорил о том, насколько целесообразной и гармоничной стала бы природа, имей она сознание. Впрочем, может, они — Байкал, Теплое Течение, Вулкан, Айсберг, наконец, он сам и его отец — может, они и есть первые проблески планетарного разума? Кто знает, что будет через сотню-другую лет?