Boys - Ирина Шанина

Первую беседу с очередным представителем «перспективной» папки никак нельзя было назвать информативной. В файл «Маньяки» заносить нечего… Я еще раз взглянула на схему. Что-то было не так… Что-то я упустила, и это упущенное увело меня в сторону.

Некоторое время я внимательно изучала надписи. Энергетический напор моих мыслей был столь силен, что я совсем не удивилась бы, если имя потенциального убийцы вдруг засветилось бы красным. Озарение пришло неожиданно. В моей замечательной схеме не хватало… ОСТАЛЬНЫХ ЖЕРТВ!

Я еще раз внимательно посмотрела на схему. И в самом деле, я поместила Женьку в центр, потому что была с ней знакома лично. Но, если быть беспристрастным, то рядом с ней надо вписать и имена остальных жертв. Если сделать это, картина совершенно меняется, а моя бурная деятельность по выявлению убийцы среди Женькиных ухажеров выглядит довольно глупо. Что я пыталась узнать? Что каждый из этих мужиков был знаком с Женькой? Для этого не нужно быть сыщиком — ясное дело, все они были в той или иной степени с ней знакомы. А вот что действительно нужно выяснить, так это был ли кто-нибудь из них знаком с остальными жертвами.

Немного подумав, я засомневалась и в этой версии. Совершенно не обязательно, чтобы убийца был знаком со всеми жертвами. Если предположить, что маньяк является обычным маньяком, то он, скорее всего, убивает женщин определенного типа. Высоких худощавых блондинок, к примеру. Может быть, его мама, жестоко обращавшаяся с ним в детстве, была высокой худощавой блондинкой. Или девушка, когда-то, очень давно, отказавшая ему во взаимности или посмеявшаяся над его половым бессилием, имела, как теперь принято говорить, модельную внешность.

Узнать, как выглядели остальные жертвы, не представлялось возможным. В милиции знакомых у меня нет. В газетах у нас не принято размещать фотографии трупов на предмет опознания их родными и близкими. Похоже, мое расследование зашло в основательный тупик.

Глава 26

Обыск

Как-то очень незаметно наступил август. Жара не спала, но в воздухе появился тот почти неуловимый привкус горечи, по которому всякий житель средней полосы России точно определяет, что лето закончилось.

Вернувшиеся из отпусков коллеги, загорелые и посвежевшие, не проявляли особого желания немедленно включиться в работу. Но, по крайней мере, теперь можно было отпрашиваться по своим делам, поскольку редакция была в полном составе. Свои дела у меня были. В сервисе наконец вставили заднее стекло в мою машину, нужно было ее срочно забирать. Так что я предупредила руководство и потихоньку потрусила в сторону метро. Ехать предстояло полтора часа с двумя пересадками. Хорошо, что я предусмотрела это и захватила с собой детектив в мягкой обложке, купленный на книжном развале. Мой двухнедельный поход по следу убийцы не принес никаких результатов. Более того, не далее как вчера вечером до меня дошло, что концепция, лежащая в основе поисков, в корне неверна. Лучшие образцы детективного жанра были изучены ранее, но, увы, я не обладала гениальным умом Ниро Вульфа или юридическими знаниями Перри Мейсона. Сыщик же, действующий в данной книге, был вполне обычным человеком, совсем не умнее меня. Стоило присмотреться к его методам ведения следствия, чтобы потом попытаться извлечь конкретную пользу. Чтиво оказалось третьеразрядным, но весьма занимательным.

Сыщик уже наставил пистолет на убийцу леди Гренвилл (к слову сказать, я подозревала совсем другого человека, поэтому развязка оказалась довольно неожиданной), как вдруг у меня в сумке зазвонил телефон. Не тот, специально купленный для моей сыщицкой деятельности, а другой, которым я пользуюсь в обычной жизни. Там у меня все грамотно настроено: у каждого абонента своя мелодия. Сейчас из сумки доносилась моя любимая — музыка к кинофильму «Битлджюс», стало быть, звонит Иван. Я с трудом отыскала телефон, который по закону подлости завалился на самое дно. Иван справился о моем здоровье, о делах и, услышав в ответ, что и с тем и с другим все в порядке, перешел к вопросу, который волновал его гораздо больше.

— Этот мерзавец пропал, — замогильным голосом сообщил он, не называя, однако, мерзавца по имени.

— Кто? — Я судорожно пыталась понять, о ком из своих многочисленных знакомых он так нелестно отзывается.

— Кто-кто… — его явно рассердил низкий уровень моей сообразительности, — Петька, братец наш Иванушка, козленочек, из лужи попивший…

Меня удивил не сам факт пропажи братца Пети, а то, как Иван на это отреагировал. Я по-пыталась внести ясность:

— Ты же сам хотел, чтобы он уехал? Наверное, он почувствовал твое отношение, вот и свалил потихоньку… А квартплата, деньги он тебе заплатил?

Спросила и тут же вспомнила, что, во-первых, деньги были уплачены вперед, до конца декабря, а во-вторых, Петруччо уже намекал Ивану, что не прочь продлить договор. В этом случае его исчезновение выглядело более чем подозрительно, не такой он человек, чтобы уехать, не забрав деньги за — раз, два, три — почти за пять месяцев.

— Сколько дней его нет?

— Да уже дня три как не появлялся.

— Ты в его комнату заходил? Может, там записка какая…

— Нет, не заходил, — твердо заявил Иван. — И один заходить туда не буду. Приезжай, а? — В его голосе послышались умоляющие нотки. — Я с Робертом поругался, один сейчас живу. Давай вместе зайдем в комнату этого недоделанного, вдруг с ним что-то случилось…

— Если бы с ним что-то случилось в комнате, то, уверяю тебя, ты бы уже это почувствовал. Лето сейчас, жара, трупы разлагаются быстро.

Иван пожелал мне заработать типун на язык, но не снял своего предложения о совместном рейде в комнату Петруччо. Мы сошлись на том, что я заберу машину из сервиса и часикам к восьми вечера подъеду на улицу имени Героя Советского Союза летчицы Полины Осипенко. Я было предложила совершить набег на комнату незадачливого Женькиного братца пораньше, скажем, часа в три, но Иван был непреклонен. К восьми часам, пояснил он мне, уже будет ясно, вернется Петруччо или нет.

К восьми часам Петруччо не вернулся. Мы с Иваном сидели у него на кухне и пили чай, как вдруг ожили старинные часы, доставшиеся Ивану вместе с квартирой от тетки. Часы эти были предметом острой зависти его друзей и знакомых. Очень многие, и я в том числе, просили, и не единожды, продать или обменять их. На что Иван отвечал, что сам он лично не против продажи, но часы являются фамильной ценностью и нужно быть последним подонком, чтобы продать историю собственной семьи. Для него, для Ивана, факт продажи часов равнозначен продаже родины. Версия складная, вызывающая уважение. Постепенно все потенциальные покупатели отвалились, и часы по-прежнему висели у Ивана на кухне. Я пыталась доказать ему, что такие красивые часы нужно повесить в комнате, на что Иван резонно заметил, что не всякий человек выдержит, если каждые полчаса фамильная ценность будет напоминать о себе громким боем.

Только совсем недавно он по секрету признался мне, что куранты, если и являлись когда-либо чьей-то фамильной ценностью, то вовсе не Ивановой семьи. Теткин отец, приходившийся Ивану двоюродным дедом, прошел войну от Москвы до Берлина. Вернулся живой, а в качестве трофеев привез серебряную мельницу для перца, серебряный черпачок и вот эти самые часы. Правда, тогда они были настольными, в стеклянном куполе. Наверное, в немецкой семье, где они являлись фамильной ценностью, часики стояли на камине рядом с фигурками из мейсенского фарфора. В условиях нашего сурового послевоенного коммунального быта стеклянный купол быстро разбился, но теткин отец заказал знакомому новый корпус — из красного дерева. С тех пор часы из настольных превратились в настенные, но хуже от этого не стали. Разве что краснодеревщик малость сэкономил, сделал коротковатый корпус, поэтому не очень хорошо был виден маятник — обнаженная девушка верхом на дельфине. Но это мелочь, главное, что часы превосходно шли, отмечая каждые полчаса мелодичным боем.

Мы допивали чай, разговор как-то не складывался: говорить о том, что мы собираемся вторгнуться в чужое помещение и провести там обыск, не хотелось, а остальные темы в силу своей малой актуальности увядали сами собой. Вдруг в часах что-то зашуршало, и они хрипло пробили восемь раз. В полной тишине бой часов прозвучал довольно зловеще, в духе страшных рассказов Эдгара Аллана По. Там обычно бой часов является предвестником беды. Или помрет седьмой, последний в роду баронет, или произойдет еще что-нибудь малоприятное.

— Пора, — замогильным голосом произнес Иван, укрепив меня в мысли, что при осмотре Женькиной комнаты мы найдем какие-то улики.

Что будут представлять собой эти улики и на кого они будут указывать, я додумать не успела; Иван поставил чашку на стол и встал:

— Пошли!

Возражать не было никакого смысла. То есть, возражать надо было намного раньше, когда впервые прозвучала эта бредовая идея. А теперь, коль уж я согласилась участвовать в обыске, пасовать просто неприлично.