Падение к подножью пирамид - Анатолий Домбровский

"Смерть?" - усмехнулся Яковлев: на лице его было написано, что ни одному слову Режиссера он не верит.

"Смерть? Нет, - ответил Режиссер. - Смерть - это муки, тление. Я - нечто иное. Я превращаю вашу жизнь в кино, и фильм заканчивается... - он встал и подошел к картине "Вид на пирамиду Хео". - Я превращаю вашу жизнь и вашу смерть, - продолжил он полуобернувшись к Яковлеву, - в изображение. Потом уничтожаю изображение. И в результате не остается ничего - ни предмета, ни образа его. Ничего. Это и есть очищение Земли. Абсурд вашей вещественности. Этой способностью едва не овладел Петр Петрович, когда ему впервые представилась вот эта картина - вид на пирамиду Хеопса из тени пирамиды Хефрена. - Режиссер при этом коснулся рукой багета. - Там возникала такая связь: вы создаете картину - и пирамида Хеопса, ее существование, оказывается в вашей власти. После этого оставалось лишь уничтожить картину, чтобы исчезла с лица Земли пирамида Хеопса. Вы были очень упорны в овладении этой способностью, Петр Петрович. Вы едва не овладели ею. Но я вам помешал, потому что такая сила - не для человека. Точно так же вы хотели воскресить Засто-жье. В нарушение известных вам законов. Вы были к этому очень близки. Воскресло бы не только ваше Застожье, но и ваши родители, и вы сами, Петр Петрович. То есть вас стало бы двое: нынешний и тот, что существовал в точке возврата... Вы доставили мне много хлопот, - Режиссер подошел к сидящему Петру Петровичу и положил ему руку на плечо. - Не сердитесь, Петр Петрович, но вам такая способность не нужна. Вы могли бы даже не знать, что обладаете ею. И вот по вашей вине исчезла бы пирамида Хеопса. И надежда великого фараона воскреснуть при встрече со звездой Тубан. Для этого надо было лишь погибнуть вашей картине - сгореть, утонуть с вами в океане или разрушиться каким-либо другим способом. И что было бы с вами, если бы точно таким же образом по вашей вине вторично исчезло Застожье, умерли ваши родители и вы сами, но не нынешний, а тот? Вы оказались бы в разорванном времени - без прошлого и, стало быть, без будущего. Это состояние неизменного и бесконечного страдания. Как ад. Кстати, люди оказываются там не потому, что Бог таким образом наказывает их. Они сами становятся таковыми - отверженными временем, ибо преступают его. Я появился перед вами в тот миг, когда вы были близки к овладению способностью. Простите мне это невольное вторжение. И лишь раз я вторгся во владения Сергея Яковлевича. Но это была ошибка: мне показалось, что власть ваша очень сильна и что вы станете Киром, Навуходоносором, Дарием или еще кем-то в этом роде. К счастью, мы ошиблись".

"Вы сказали: мы ошиблись. Мы - это кто?" - спросил Яковлев.

"Мы? - Режиссер посмотрел на часы, прошелся по комнате, остановился возле письменного стола, перед "Застожьем", какое-то время смотрел на картину, потом повернулся, присел на угол стола. - Мы - это вызванное вами возмущение космических сил. Вашими мыслями и делами. Возмущение в целях саморегуляции. Если хотите - ваша судьба. Та самая судьба, которая, как у вас здесь говорится, в ваших руках, - усмехнулся он. - Вы действительно сами творили свою судьбу. До той поры, пока ваше существование и смерть не грозили гибелью прекрасной планете со всеми прочими ее обитателями, вы имели счастливую судьбу. Теперь вы - и это тоже дело ваших рук - имеете несчастную судьбу. Роптать не на кого, некого винить. Ваша судьба безлична. В лучшем случае, вы можете винить самих себя. Я - не человек. Я только приемлемый для вас образ рокового для вас возмущения. И милостивого возмущения, ибо вы уйдете в экстазе борьбы, самозабвенно, в предчувствии близкой победы, под возбуждающее пение боевых труб и под звон мечей... Разве это не милость?"

"А дети? А женщины?" - спросил Лукашевский, подумав о Павлуше и Александрине.

"Да, это вопрос, - Режиссер оглянулся на портреты Анны и Марии. - Это вопрос. Впрочем, зачем говорить об этом, если вы сами все увидите. Ведь я сказал вам, что вы останетесь вне взрыва. Вы досмотрите мой фильм до конца. Конечно, я обрекаю вас на небывалое одиночество. Но вы увидите Конец и то, что будет за ним - Новую Землю. Это знание стоит любых страданий. Впрочем, тяжелы только бесцельные страдания, когда в конце страданий - ничто: неведение и небытие. Ваше одиночество, ваши страдания будут вознаграждены знанием и жизнью. Но об этом нам следует договориться, - Режиссер вернулся в кресло, снова закинул ногу на ногу, обхватив руками колено, перевел испытующий взгляд с Лукашевского на Яковлева, с Яковлева на Лукашевского и спросил: Договоримся ли? Примете ли вы мой подарок, мою благодарность и извинения? Все же я отнял у вас то, что ранее принадлежало вам: способность и власть".

"Какая там власть, - вздохнул Яковлев. - Не власть, а рабство".

"Как Петр Петрович не осознал свою способность, так и вы, Сергей Яковлевич, не осознали свою власть, - возразил Режиссер. - Я упомянул тут имена великих властелинов: Навуходоносора, Дария, Кира. Вы могли бы стать одним из них".

"Неплохо бы, - засмеялся Яковлев. - А то, понимаешь, всякая шавка на тебя лает, всякий прыщ тебе начальник..."

"Вот! - Режиссер поднял палец. - У вас до сих пор не угасла жажда власти. Мы анализировали один ваш сон, вашу выпавшую из-под контроля страсть и пришли к выводу, что Навуходоносор для вас - не предел. Мы просчитали вероятность событий при условии, что вы осознаете свою страсть и дадите ей волю, и увидели нечто небывалое: реки крови, тучи пепла, жестокое рабство, агонию природы, превращение плоти в агрессивный бесчувственный механизм... Вы помните такой сон, Сергей Яковлевич?"

"Мало ли что мне снилось, - ответил Яковлев. - Никто не застрахован от кошмаров, особенно под этим делом", - засмеялся он, щелкнув себя пальцем по кадыку.

"И вы уже начали было набирать силу, - продолжал Режиссер, не придав значения словам Яковлева. - Припомните, пожалуйста, как вы нагоняли порою страх на ваших подчиненных, как они трепетали перед вами, как жестоко вы расправлялись с непослушными. Было такое?"

"Может быть, и было, - согласился Яковлев. - Допекали меня - вот и орал. Обычная история".

"А как вы выставили за дверь делегацию готов, как они впали в уныние, распустили свой клуб и разбрелись по другим племенам? Помните?"

"Помню".

"Вам стоило сказать лишь одно слово депутатам, и они не только оставили бы вас на посту председателя, но и назначили бы полководцем, вдждем, Навуходоносором, Киром, Александром Македонским... Да, да! Лишь одно слово. И оно уже вертелось у вас на языке".

"Какое же это слово? - спросил Яковлев. - Я что-то не припоминаю. Скажите, если знаете".

"В том-то и дело, что вы забыли это слово. Я похитил его у вас. Отнял. Как отнял способность у Петра Петровича. Отныне ваше магическое слово и фантастическая способность Петра Петровича принадлежат мне. Взамен вы получаете мой подарок - вы остаетесь на Земле. У меня есть это право - одарить вас. Вы оказали мне неоценимую услугу: способ, каким мы устраним возмущение, открыт вами. Он - в соединении власти, опирающейся на безумие крови, со способностью, превращающей реальность в образ, в видимость, в ничто".