Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США - Фёдор Жорин

Я не привык ни брать, ни давать взяток. Потому оказался один из всего выпуска на равноценной должности (после 5,5 лет службы в ГДР) в Комсомольске-на-Амуре.

Не жалею. Город юношеской, комсомольской романтики. Население четко делилось на три категории: парт— и советский актив, военнослужащие и члены их семей, бывшие заключенные. В округе Комсомольска-на-Амуре было 8 сталинских ИТЛ. В одном отбывали наказание бывшие красные командиры — от командира бригады и выше.

Офицеры четко знали, что уехать на «Большую землю» они смогут, только дослужившись до пенсии. Поэтому жили дружно, без подлянки. Самолеты взлетали и садились, машины никто не воровал, квартиры не грабил. Все знали один другого. Водку покупали ящиками. Красную рыбу солили бочками. Икру собирали в трехлитровые банки.

Дружили семьями с тремя семьями полковников, жителей Ленинграда. Жена устроилась преподавателем английского языка в Политехнический институт. Год прошел как в сказке.

Но через год меня без моего согласия переводят направлением в особый отдел 11 армии ПВО, в Хабаровск.

Командующий военным округом генерал-полковник Третьяк был еще с войны в большой обиде на СМЕРШ. На переправе застряла его машина «Джип», который командир батальона считал своей собственностью. Идет переправа войск по понтонному мосту. Наступление. А «Джип» заглох. Подходит лейтенант из СМЕРШа и командует сбросить его в воду. Задушила «жаба» комбата, и затаил он злобу на сотрудников военной контрразведки. А как мог он отомстить? Как старший воинский начальник, он распоряжался жилфондом КЭЧ. Во всех гарнизонах страны уезжавший чекист передавал свою квартиру сменщику, но только не ДВВО.

Пришлось мне бросить семью в Комсомольске-на-Амуре, а самому кантоваться в так называемой офицерской гостинице. Двухкомнатную квартиру превратили в казарму для офицеров. Стояли даже двухъярусные солдатские кровати. Мне повезло устроиться на кухоньке, в которой поместились диван и узкий шкаф-гардероб. Стоять можно было на двух ногах только при открытой двери. Зимой, чтобы уберечься от мороза, на окна вешались два солдатских одеяла, между которыми постоянно держался лед. Зато не было сквозняков. Спать можно было только в теплом белье и спортивном костюме.

Вот такие бытовые условия для старшего офицера, майора контрразведки были в 1976–1977 гг. И это при известном правиле, что в ДВВО вход открыт всем, а вот выхода почти не бывает.

Работа аналитическая. Агентуры нет, надо читать всякую муру, и красиво ее оформлять — с утра и до вечера. Через несколько месяцев работы — первый срыв. На партсобрании меня стали ругать, что качество моих документов не соответствует требованиям, что руководству отдела приходится их корректировать.

Замечу, что это был метод воспитания подчиненных. Их ни за что ругали. Кто терпел, того через некоторое время начинали хвалить, говорить, что он учел ошибки, перестроился и может быть выдвинут на руководящую должность.

Но как же с объективной оценкой? Я встал на партсобрании и спросил: «Как следует оценить ситуацию? Я лично подготавливал в среднем за месяц 15–17 документов. И так полгода. А секретарь парторганизации — тоже старший оперуполномоченный, майор — за это же время не подготовил ни одного документа. И вот его хвалили, а меня критикуют. Логика отсутствует».

После партсобрания начальник и заместитель вызвали меня в кабинет и уже по командной линии стали дожимать, что я неправильно понимаю их критику. Тут я снова им напомнил, что есть партийная критика, а что есть зажим партийной демократии посредством командования.

В общем, начальники поняли, что подмять под себя меня не удастся, что записи в моем личном деле о нетактичности в отношении сослуживцев и начальства имеют место быть в натуре. Решался вопрос обычным путем — до истечения года можно было отправить меня обратно в Комсомольск-на-Амуре с выводами о непригодности к руководящей работе.

Однако в мае 1977 года в Управление ОО КГБ по КДВО приходит вызов в аспирантуру на одного сотрудника. Сделали этот вызов кадровики для одного приближенного к начальнику управления. И одновременно пришла разнарядка о направлении сотрудника его уровня для прохождения службы в ГДР. Конечно, он выбрал Германию.

Но заявить об отсутствии кандидата в аспирантуру ВКШ, а равно как потом и завалить экзамены — это рассматривалось всегда как существенный недостаток в воспитании кадров.

В моем личном деле была запись о том, что, обучаясь очно в Высшей школе КГБ, я написал научную работу, которая заняла первое место среди слушателей учебных заведений Комитета. Кроме того, буквально на днях до этого я сдал экзамен на знание английского языка в пределах военного переводчика. И немецким владел достаточно прилично. Пришлось остановиться руководству на моей кандидатуре. Поскрипели губами и отправили в Москву сдавать экзамены. А я возьми да и набери 20 баллов из 20!

Произошло невероятное в очередной раз в моей судьбе. Без блата, с несговорчивым, т. е. трудным характером, офицер сумел через два года, службы вырваться из Дальневосточного округа. И не куда-нибудь, а в Москву, в очную аспирантуру. Судьба снова улыбнулась, обогрела своей лаской.

В аспирантуре меня назначили старостой курса.

Два года жизнь шла своим чередом. Родился сын — весь курс обмывал. Получил кличку «аспирант». Но конфликты меня не минули и здесь.

Во-первых, заказчиком диссертации было Пятое (политическое) управление КГБ СССР. Я собирал фактический и статистический материал в УКГБ по Москве и Московской области, в УКГБ по Ленинградской области, КГБ Белоруссии и КГБ Молдавии, Третьем и Пятом управлениях КГБ СССР.

Картина получилась серьезная, но выводы не соответствовали содержанию статьи начальника Пятого управления Комитета генерал-лейтенанта Ф.Д. Бобкова, напечатанной в ведомственном, совершенно секретном журнале «Сборник КГБ СССР».

В статье доказывалось, что только вызов и поверхностная беседа молодого сотрудника органов КГБ, окончившего строительный институт, достаточны для изменения мировоззрения доктора философских наук. В деле подшито несколько агентурных сообщений о достаточно устоявшихся антисоветских взглядах личности, а стоит только его пригласить в здание КГБ, как через 20–30 минут общения человек пишет извинительные заявления, объяснения.

Свои диссертационные выводы и предложения я доказывал с учетом известного философского закона о влиянии материальных условий жизни на мировоззрение. Мне руководители Пятого управления КГБ доказывали, что партия, коммунистическая идеология обеспечивают победу в борьбе с капиталистической, и другие подобные штампы нашей пропаганды.

В общем, мне объяснили: если мои статистические и логические выводы и предложения будут противоречить выводам начальника Политического управления, то я никогда не защищу свое диссертационное исследование.

Мои объективные выводы о недопустимости запугивания репрессиями людей, желающих самостоятельно разобраться в сущности враждебной пропаганды, о необходимости усиления борьбы с нарастающей эпидемией коррупции, служебных преступлений и т. п., отвергались начисто. Я доказывал цифрами, меня давили начальственным авторитетом.

В это же время группа аспирантов вместе с парткомом и комитетом комсомола ВКШ КГБ решили заняться приписками во время работы студенческих отрядов (из слушателей срочной службы) при строительстве нового комплекса Высшей школы в Юго-Западном районе Москвы. Слушатели работали, им платили меньше, а разницу направляли в партком и комитет комсомола ВКШ. Эти организации, в свою очередь имея выходы на дефицитные товары: магнитофоны, книги, мебель, — награждали подопечных мне аспирантов соответствующими ценными подарками. Масштабы грабежа были таковы, что один аспирант даже смог купить квартиру в Москве.

Ко мне обратились слушатели с заявлениями, что они не будут ходить на занятия к таким аспирантам. Естественно, что после разбирательства я доложил о фактах мошенничества и приписок руководству школы и аспирантуры.

И здесь сыграло известное правило: зачем ворошить муравейник или осиное гнездо, в котором все свои люди. Легче слушателям выдать грамоты за ударный труд, очередные воинские звания, а меня одного, кому все известно, отправить из Москвы подальше.

Я поехал на равноценную должность, только уже в особый отдел Одесского военного округа после окончания очной аспирантуры с почти готовой диссертацией.

Под впечатлением такой жестокой несправедливости я чуть не уничтожил черновой вариант диссертации, которая прошла первую предзащиту. Но три года в аспирантуре не прошли даром. Через пару месяцев меня назначили заместителем начальника особого отдела танковой дивизии в г. Тирасполе.

Одновременно со служебной деятельностью я продолжил работу над диссертацией. Собрал дополнительные материалы. И хотя они подтверждали мои выводы о недопустимости поверхностного подхода, а тем более очковтирательства и подвоха в профилактической воспитательной работе с заблуждающимися советскими гражданами, я решил «подравнять» статистику под «установки» начальника Пятого (политического) управления КГБ СССР. Заказчик заказывает музыку. А одной песней больше или меньше — потом разберемся.