Рождество в Индии - Барбара Форд

— Я хочу встретиться с тобой… Возьми эти розы, не бойся ничего рядом со мной.

На мою руку упал один лепесток.

— Я жду тебя, Джен, — прошептал кто-то.

На мгновение оставив цветы, я посмотрела на стоящего рядом Раджа. Индус по-прежнему молчал, загадочно улыбаясь.

— Вы что-то хотели спросить? — сказал он.

— Откуда эти цветы, Радж?

— Мистер Стикс прислал.

Меня как бы хлестнуло по сердцу, я едва удержалась на ногах.

Радж подошел ко мне и протянул сложенное вчетверо письмо. С улыбкой я прочла про забавные происшествия, случившиеся с Джоном в пути. С легкой грустью прочла стихи, написанные его рукой. Но в письме содержалась скорбная весть: «Мой друг Марк скончался во время путешествия от лихорадки… Мир его славной душе…»

— Когда будут хоронить Марка? — быстро спросила я у Раджа.

— Сегодня вечером.

Этот день я провела тихо, меня не беспокоили ни мелочи жизни, ни страх, ни воспоминания… Прошлое сделалось как бы прозрачной стеной, незыблемой и пропускающей душевные бедствия, а я тихо рассматривала его.

Когда пришел час, я вышла из дома и отправилась в храм. Народу собралось не много, среди присутствующих в светской толпе я увидела женщину — темнокожую индианку, она стояла у порога, не решаясь войти в наш храм, и вытирала платком глаза, полные слез. После прочтения молитвы женщина бросила горсть земли в яму, где стоял гроб с телом Марка, и быстрыми шагами ушла по извилистой горной тропе. Я смотрела ей вслед с чувством великого сострадания.

Все разошлись, храм был полутемен и пуст, церковный сторож, подметая за колоннами пол, передвигал свою тень из угла в угол, сам оставаясь невидимым.

Хотя свечи догорали, сообщая лиловеющими огнями лицам святых особенное выражение тайной жизни, алтарь был освещен ярко, там блестели серебряные и золотые грани сосудов, огромные, снежной белизны свечи вздымали спокойное пламя к полутьме вытянутых сводов, отблески играли на лице Марии. Взгляд божественной женщины был кротким и полным любви, взгляд был обращен к сидящему на ее коленях ребенку, который, левой ручонкой держась за правую руку матери, протягивал другую ладошкой вперед. Его глаза — эти всегда задумчивые глаза маленького Христа — смотрели прямо на меня.

Я опустилась на колени, молясь о спасении души усопшего. Молясь о своем спасении. Но ни простоты, ни легкости не чувствовала я. Что-то неуловимое и твердое никак не могло раствориться во мне, мешая выйти слезам. Как страстно хотелось мне заплакать!

— Господи, верую ли я?! — воскликнула я с отчаянием. — Верю! — ответила тут же самой себе, — верю, конечно. Нельзя не знать того, но я отвыкла чувствовать веру свою! Боже! Спаси!

Измученная, подняла я глаза. И будто выше поднялось пламя свечей, алтарь стал ярче. И здесь увидела я все, что горело и светилось во мне.

Увидела я сквозь туман, как Джон Стикс, отделившись от фигуры Марии, сел у ног маленького Христа. В грубой одежде путешественника был он, словно лишь теперь спустился с гор или вышел из леса. Христос ему улыбнулся довольной улыбкой, приветливо посмотрела Мария.

Джон взял раковину и приложил к уху.

— Там заключена бесконечность, — тихо сказал он. «Бесконечность» — шепнуло эхо в углах. И Джон подал раковину Христу, чтобы слышал он, как звенит и гудит бесконечность в сердцах.

Мальчик нетерпеливым жестом схватил ее, больше головы была эта индийская раковина, но, с некоторым трудом удержав ее при помощи матери, он стал так же, как Джон, прикладывать ее к уху, слушать, с глазами, устремленными в невидимый звездный простор…

Заметив меня, неподвижно застывшую в безмолвной молитве, сторож некоторое время ожидал, что я поднимусь, — он собрался закрыть храм. Но я не шевелилась, тогда, окликнув, а затем и тронув меня, он принес холодной воды. Очнувшись, я дала ему все деньги, какие были со мной, и усталая, еще не вполне окрепшая после болезни, вернулась домой, спрашивая: как дальше жить?

Глава 26

Стемнело. Я с беспокойным ожиданием сидела в своей комнате перед распахнутым окном и смотрела на розы…

Мне, только что вернувшейся к жизни после перенесенной болезни, снова, со всей полнотой чувства, захотелось увидеть Джона. Но я даже не знала, где он. В письме он ни словом не обмолвился о своем маршруте. С тоской и восторгом я вспоминала наше путешествие, вспоминала в мельчайших подробностях, ставших для меня самым сокровенным даром Бога. Я знала, знанием необъяснимым, что Джон Стикс приедет, вернется, я чувствовала это сердцем, знала также, что он уведомит меня о новом появлении каким-то свойственным лишь ему образом.

Устав от ожидания, я села на крыльцо, зажгла свечу и раскрыла книгу. Вслушиваясь в свое дыхание и в ночные звуки, я стала тихо читать:

Земля достигла там предела,Там взор напрасно бы искалОтдохновенья, вкруг чернелаГряда бесплодных диких скал.И лишь печальная, одна,Росла там жалкая сосна.В ее ветвях ветра гуляли,Сосны сгибая тонкий стан,Над нею тучи нависали,Под ней ярился океан…Там явен был — суров и дик —Природы первозданный лик.

В ущелье сумрачном шуршалиСухие стебли тростника,И родники там не журчали,И пересохла там река.Но был суровый этот крайДля нас — благословенный рай.О, как мы счастливы там былиНаш каждый день, наш каждый час,Весь мир мы с нею там забылиВесь мир друг в друге был для нас!И тихо наша жизнь теклаВдали от суеты и зла.

Глаз не сводили мы друг с другаСтрасть набегала, как волна,Лишь мной жила моя подруга,Всем для меня была она.

И нас узрев из райских кущей,Поведал ангел небесам:Часы любви быстротекущейРавны векам, равны векам…

В тысячелетье каждый часГосподь преображал для нас.Я пил любовь — и в упоеньеДлил сладость каждого глотка;Но скоро чашу наслажденьяЯ выпил. И была горькаНа дне ее печаль моя.Но кто еще любил, как я.

Никто! И кто был столь любимым?Любимой кто дарил себя.В блаженстве столь невыразимом?И чьи сливались так, любя,В одно и души и сердца,Не ведая любви конца?

Кто знал, что горестные годыНас неотвратно стерегут.И что сердечные невзгодыРазрушат мирный наш приют?

Ах, рай наш на краю земли,Увы, сберечь мы не смогли.Но я не тщусь в пустой надежде,Вновь зреть те милые места,Ведь я уже не тот, что прежде,И та, кого любил, не та…

И мне чужие те края,Где был когда-то счастлив я.Земля достигла там предела,И рая нет на той земле,Под ветром чудом уцелелаСосна на вздыбленной скале…И ныне сумрачен и дикПокинутой природы лик.

Я прочла созвучные моему сердцу стихи и подумала: как странно лелеять что-либо еще не свое, видя и предвосхищая то в книге, говорящей о постороннем! А в это время свое, то, что заключено в сердце, плавает над строками, напряженно и трепетно. Закрыв глаза, я взывала к близкому будущему, призывая его стоном своего сердца.