Неинтересное время - Константин Костин

Вообще-то Сергея брало сильное сомнение, что Никитич на самом деле отправился к липам. Возможно, он пошел по своим таинственным ночным делам.

Никитич не говорил, но по обмолвкам, по намекам, Сергей понял, чем зарабатывает на жизнь его хозяин кроме пасеки.

Жизнь крестьянина в Песковской губернии — да, до сих пор губернии, хотя большевики у власти уже восемь лет — тяжела и голодна. Сырой, холодный климат, бедные почвы не позволяли вырасти ничему более-менее подходящему для пропитания в достаточных количествах. По словам Никитича, хлеб до революции приходилось покупать. Покупать! Хлеб! Крестьянам! А для покупок нужно что? Правильно, нужны деньги. Которые, к сожалению, из земли не растут. А того, что растет, не хватает самому, не только на продажу. Поэтому большинство песковских крестьян занималось так называемым отхожим промыслом. Несмотря на подозрительное название, промысел заключался в следующем: в свободное время, то есть чаще всего зимой, крестьяне изготавливали что-то на продажу. Корзины плели, горшки обжигали, печи клали, игрушки-свистульки делали, гусей выращивали, лён, рыбу ловили, шкуры выделывали, в лесу охотились. Свечи восковые лепили. В общем, не хочешь с голоду подохнуть — научишься крутиться. А Сергей всю жизнь думал, что крестьянский труд тяжелый, но тупой: ковыряйся в земле с утра до вечера и всего делов. А тут такой бизнес крутится, куда там всяким ЧП.

Ремесла, как Сергей понял, в основном делились по деревням и семьям. То есть, в одной деревне проживают знатные горшечники, в другой, скажем — кожевенники или пивовары. Где чем проще заниматься, там то и развивается. В деревнях, кроме того, были люди, которые себе отдельное ремесло выбирали: кузнецы, портные, знахари. Старик Кузьмич, к примеру, печник. Никитич, Сергеев хозяин, для себя выбрал ремесло пасечника.

Сергей, наверное, на его месте тоже бы пасечником стал. Работа не тяжелая, пасти пчел, как коров, не нужно, сена им запасть, как лошади — тварь прожорливая! — не нужно. Разве что ульи таскать к цветущим местам тяжеловато. И рой ловить, когда он вылетит. И мед выгонять из сот. И воск вытапливать. В общем, тоже не печенье перебирать, но все-таки полегче обычного крестьянского труда. По крайней мере, с медом, а не с навозом.

Мёд, свежий, еще теплый, Сергей попробовал. Никитич натянул на него широкополую шляпу с черной плетеной сеткой — Сергей еще подумал, что в такой шляпе удобно банки грабить, никто не опознает — открыл крышку улья. Пчелы оттуда вовсе не вылетели грозным жужжащим облаком, как в мультфильмах, ползали туда-сюда и взлетали только по своим делам. Никитич выпустил струю дыма из «дымаря» — забавной штуки в виде банки с носиком и гармошкой. Пчелы попритихли, Никитич вытащил рамку с сотами, которые Сергей до этого видел только на этикетках в супермаркете, вырезал кусочек сот и протянул помощнику:

— Дяржи, Сярежа, попробуй. Мядок хороший, малиновый.

Сергей осторожно откусил. Мед был непривычный, светлый, практический белый, приятно пах и просто таял во рту. Нет, пасечником быть хорошо! А то, что пчелы покусают, так Никитич говорит, что это даже полезно. Если их не злить, то и не укусят.

Дурака и в офисе может током ударить.

А ч-ч…

Нож перерубил веревку «куклы», так, что та развернулась обратно в пучок сена. Пришлось вязать новую жертву.

Так вот, Никитич, судя по всему, был мужиком деловым, и пчеловодство не полностью усмиряло его кипучую натуру. Как догадался Сергей, хозяин промышлял контрабандой.

После революции маленькая Эстляндская губерния превратилась в такую же маленькую, но очень гордую Эстонию. Пользуясь суматохой и бардаком, эстонцы сумели оттягать себе еще и часть России. Например, Печоры, которые испокон веков были русскими, а также Изборск, который вообще был одним из древнейших русских городов. Заодно прихватили и часть Песковской губернии.

Граница, которая раньше была где-то в сотнях километров — верст — то есть, для крестьян Козьей горы все равно что на Луне, внезапно оказалась буквально в нескольких километрах. И если всем остальным этот факт ничего не говорил, то ушлый Никитич сразу почуял запах денег. Пусть не больших, но на спокойную жизнь и безбедную старость накопить можно.

Что он там таскал ночами через кордон — знания Сергея о контрабанде ограничивались наркотиками — неизвестно. Навряд ли наркотики, сомнительно, чтобы в СССР в двадцатые годы были известны героин с кокаином. Судя по оговорке с червонцами, Никитич пробавляется золотишком…

Вот и сейчас, то ли он правда ушел смотреть на цветущие липы, то ли в нарушение собственных привычек отправился через границу днем. Так торопился, что даже не задал работу своему батраку «Сяреже». Вот Сергей и решил вспомнить, как метать ножи. Места здесь иногда опасные, кто знает, вдруг да пригодится.

Как показали результаты тренировки, метров с пяти Сергей попадал в спичечный коробок в десяти случаях из десяти, если кидал с правой руки, и в семи случаях их десяти — если левой.

— И-ех!!! — Сергей отчаянно крутанулся на пятках и с силой метнул нож в стену погреба.

— Тук! — нож вошел как по маслу.

Надо же. Попал, куда целился с расстояния метров в двадцать пять. Впервые в жизни. Отличный результат.

Вот только, что толку от таких отличных результатов, если почти любой может вытащить пистолет и пристрелить тебя! Не то, что метнуть, даже достать не успеешь.

Сергей подошел к лежащей на земле котомке и достал из нее револьвер. Покрутил барабан. Прищурился, прицелившись.

Синяк с глаза сошел на удивление быстро. Не прошло и трех дней. Неужели колдовство Алены подействовало? Неужели он все-таки в мире, где магия ЕСТЬ?

Или просто все дело в мази?

Сергей опустил руку. Тренироваться в стрельбе нужно не во дворе. И не с семью патронами. Где интересно, можно взять зарядов к нагану? Может, Никитич?…

— Сярежа! — хозяин возник как демон по призыву, — Поедем! Зацвяла липа-то.

Эхма… Опять ульи таскать.

Ульи с прошлого раза стали ощутимо полегче.

— А куда едем-то?

— Да поцти к границе, — махнул рукой Никитич, — Там лип много.

Поехали…

Может, ну его, этот город, подумал Сергей, трясясь в телеге, поживу у Никитича, поработаю. Может, тоже пасечником стану, или смогу придумать что-нибудь, ну или как-нибудь все само собой образуется.

Бац! Бац! Бац!

Сапоги белогвардейцев безжалостно пинали Сергея. Он скорчился на земле, чувствуя только удары. Кровь из рассеченной брови залила многострадальный левый глаз, он почти ничего не видел…

Бац!

Острая боль пронзила колено, в которое угодил сапог.

Бац! Бац! Бац!

Удары сыпались на избитого парня, хрустнули сломанные ребра, несколько пинков угодили по голове, отозвавшись вспышками боли.

Бац!

Сильный удар. Избиение прекратилось.

Сквозь шум в ушах Сергей расслышал неразборчивые голоса. Уходят?

Он пошевелился, чуть не закричав от боли. Попытался открыть глаз. Стер ладонью кровь с лица, кое-как разлепил правый глаз…

Прямо перед ним лежали листья, трава. Бежал муравей. Пахло землей, нагретой на солнце.

Послышался хруст, у лица возник блестящий начищенный сапог.

«Кирзовых нет, а хромовые есть» — в диком несоответствии с ситуацией подумал Сергей.

Час назад Сергей с Никитичем приехали в рощу. Липа действительно уже расцвела, пахло тем самым запахом, который Сергей помнил еще со школы: у них во дворе росли липы.

Вытащили и расставили ульи. Открыли «летки» — отверстия в ульях, из которых выбирались пчелы. Те не заставили себя ждать: выбрались из жилищ и цепочкой полетели в сторону цветущих деревьев, которые уже гудели от пчелиных толп.

Никитич уселся на пригорок в стороне от ульев — пчелы не любили табачного дыма — и закурил. Сергей присоединился, оторвал кусочек газеты, отсыпал табака из кисета, ловко свернул самокрутку. Закурил.

— Мёд липовый, — завел рассказ о своем Никитич, — он самый полезный будет. При простуде, скажем, первое дело. Если живот больной, опять-таки, медом лецатся. На раны мажут, если порезался, заживают быстрее…

В общем, если верить Никитичу, медом можно лечить абсолютно все, от гриппа, до СПИДа.

— …если мед, скажем, каждый день есть, то все болезни отступят. Ницего болеть не будет: сердце, поцки, пеценка… Всю жизнь будешь здоровым. Пока, конецно, не помрешь…

Тут, правда, Никитич, мог служить живой рекламой чудесных свойств меда: за пятьдесят, при всей тяжести крестьянского труда, он выглядел как крепкий сорокалетний мужик. И здоров был, как конь: работал так, что загонял Сергея, который раньше считал себя вполне даже спортивным человеком. Это что же было бы, если б Сергей был простым менеджером?! Он вообще тут загнулся бы? Не смог бы справиться с работой, которую выполняет пожилой крестьянин?