Привычное проклятие - Ольга Голотвина

— Родственнички уже наложили лапу на наследство, — озабоченно говорил собеседник Кринаша. — Оно бы и ничего: получит девочка свое состояние — прекрасно, не получит — не пропадет. Такая и без приданого в два счета найдет мужа. — Гость бросил взгляд на ту, о ком шла речь, и встрепенулся: — Госпожа, не надо! Отойди от этой зверюги! Еще цапнет!

Кринаш сдержал усмешку. Понятно, кого парень имел в виду, говоря о муже, которого девушка может заполучить в два счета и без всякого приданого.

— О чем я?.. — не сразу смог вспомнить встревоженный собеседник. — Ах да, родня… Наследство потерять — полбеды, а вот как бы не извели девочку! Болела она весной — не яд ли? И брат ее старший погиб три года назад. При очень странных обстоятельствах.

Девушка решилась: быстрым ласковым движением взъерошила свалявшуюся черную шерсть, присела на корточки и принялась чесать за ухом разнежившегося Хвата.

— Я ее с детства знаю, дружил с ее братом. Родичи, хвала Безымянным, опеки не потребовали, но на всякий случай я решил увезти девочку подальше. В глушь, где никто не сыщет. Перезимует в безопасности, а там видно будет.

Хозяин сдержанно кивнул. Трудно было представить, что кто-то хочет погубить такую юную, ясноглазую, приветливую красоту. Но Кринаш, бродя по свету, повидал много жестокости и подлости. Он знал: есть люди, которые за медяк младенца в колыбели удавят.

— Про твой постоялый двор идет добрая молва. Вот, держи!

Кринаш молча взвесил на ладони бархатный кошелек и вновь кивнул.

— Если мало — ты скажи, я человек не бедный.

— Хватит. Пусть живет. Как мы должны называть барышню? А заодно — и господина?

— Ну, ты же понимаешь, настоящего имени не скажу: мало ли как до родственничков дойдет! — Парень еще раз глянул на русокосую красавицу, ласкающую пса, и его добродушное лицо засветилось нежностью. — Меня зови Опекуном, раз я за это взялся. А ее… В детстве я дразнил ее Камышинкой. Она была такая… стройная. Вот и вы ее так зовите. А я, пожалуй, пойду. — Он озабоченно глянул на небо. — Тучи собираются.

— Неужто господин даже не пообедает?

— Хочу до темноты уйти как можно дальше.

— В наших краях опасно ночевать под открытым небом. Нежить, Подгорные Твари.

— Как-нибудь пережду до рассвета у костра.

— Разбойники шастают…

— Я могу постоять за себя.

Опекун спокойно положил руку на эфес меча. В этом жесте не было бахвальства. Кринаш сразу поверил: да, гость сумеет постоять за себя. Но продолжал убеждать его:

— Бродить по здешним краям в одиночку — дразнить судьбу!

— Почему же «в одиночку»? — послышалось из-за приоткрытой двери. На крыльцо вышел Эйнес: левая рука на перевязи, дорожный мешок на правом плече. — Прошу прощения, но я слышал часть разговора и рискну напроситься в попутчики к этому господину… Хозяин, деньги за постой я отдал твоей жене.

— Не рано ли в путь? — засомневался Кринаш. — Рана не откроется?

— Какая там рана! Царапина! — Эйнес обернулся к Опекуну. — Ты, почтенный, не сомневайся: драться, в случае чего, сумею.

Опекун несколько мгновений колебался, затем решился:

— Что ж, вдвоем дорога короче. Только мне надо проститься…

И вскоре два путника двинулись вдоль берега — на север.

В это время к воротам постоялого двора подошел Молчун. Он нес липовое ведро с медом и туесок с сотами — побаловать Нурнаша. Раб задержался на пасеке дольше, чем рассчитывал: помогал пасечнику чинить крышу.

Когда Молчун увидел уходящих путников, лицо его побелело. Он поставил ведро на землю и двинулся былоза ними: догнать, остановить… Но сдержался, лишь пристально поглядел вслед.

Из калитки вышел Верзила.

— А мы тебя вчера ждали! Устал с ведром? Дай донесу…

Немой дернул его за рукав и вопросительно кивнул вслед путникам.

— Эти? Одного зовут Эйнес, он два дня здесь пробыл. Его саданула ножом какая-то колдовская гадина. Тут такие дела творились!.. А второго по имени не знаю. Он барышню привел, дальнюю свою родню или невесту, я не понял. Она всю зиму здесь проживет.

Молчун оторвал взгляд от уходящих и нагнулся было за ведром, но Верзила первым подхватил тяжелую ношу, не переставая рассказывать новости:

— А вчера к нам знаешь какая радость заявилась? Бабка Гульда притащилась!.. Да не дергайся, ее сейчас здесь нет. Немного и не застал-то — в Замок Трех Ручьев подалась. Но обещала, что вернется и зазимует здесь. Говорит, лихоманка старая, что ей у нас нравится… Одна надежда, что по пути свалится в какой-нибудь овраг и свернет себе шею!

Глубокий, крутой овраг чуть ли не доверху был заметен палой листвой. Он представлял собой унылое и безрадостное зрелище. Мало кто залюбовался бы этим воплощением скучной и мокрой осени.

Однако крупная седая старуха в коричневом плаще, прервав свой путь, не сводила с оврага глаз. Она подошла к его краю так близко, словно хотела спрыгнуть вниз. Лицо ее было пристальным и строгим. Рука подняла посох — но тяжелая палка замерла, не коснувшись влажных бурых листьев.

— Вот оно как! — негромко, серьезно сказала Гульда. — Прячемся? Ну-ну…

Поправив капюшон плаща, женщина неспешно зашагала дальше. Она тяжело опиралась на посох, а мысли витали где-то далеко и были невеселыми.

За поворотом дороги ветер хлестнул старуху по лицу, но Гульда лишь тверже сжала губы. Нужно было что-то посерьезнее, чем порыв сырого ветра, чтобы отвлечь ее от размышлений. Например, двое верзил, шагнувших ей навстречу из зарослей боярышника.

— Здравствуй, бабуля! — бодро окликнул путницу смуглый косоглазый Бурьян. — Куда спешишь? Неужели ничем не порадуешь двоих бродяг?

За его плечом Горластый поудобнее перехватил дубинку и смерил старуху суровым взглядом.

В глазах Гульды вспыхнул огонек, но она ответила мирно, без обычной своей брани в адрес всего света:

— Ох, парни, вы и шутники! Была б я помоложе — порадовала б вас обоих, да и сама бы порадовалась! А так — какой вам интерес?

— Никакого интересу, — подтвердил разбойник. — Мы, бабуся, про другую радость говорим.

— Которая звенит, — сипло уточнил Горластый.

— Ох ты! — хлопнула себя по боку старуха. — До чего докатилась лесная братия — нищих на дороге останавливает! Это вас новая атаманша надоумила?

— Вообще-то своя голова есть…

— Одна на двоих, да? И как же эта ваша голова так умно скумекала, чтоб с бездомной старушки денег требовать? — Гульда гневным движением распахнула плащ. — Платье для вас снять, да? Кто из вас его первым примерять будет?

— Ты, бабка, не бушуй, ты ж у нас не зимняя вьюга! — хмыкнул Бурьян. — Про Гульду, знаешь ли, всякое говорят. Слыхал я, что есть у тебя захороночка — и не медью набита!