Человек системы - Георгий Арбатов

И здесь я снова предоставляю слово Я.А. Певзнеру: «Встает вопрос: почему Сталин на сей раз (до войны тоже предпринимались атаки на Варгу и институт, но Сталин их защитил. – Г. А.) отвернулся от ИMX и закрыл его? Личные мотивы Вознесенского вряд ли могли играть здесь решающую роль. Я полагаю, что это нелепое решение было результатом послевоенного внешнеполитического курса Сталина, курса, суть которого заключалась в следующем: капитализм потерпел сильнейшее поражение, его общий кризис продолжает углубляться, надо готовиться к тому, чтобы нанести капитализму последний, смертельный удар, и в этой обстановке такое учреждение, как ИМХиМП, не нужно. Само его существование вносит элемент неуверенности в скорой и неотвратимой гибели капитализма».

Я не уверен в стопроцентной правильности этого анализа, чтобы не было недоразумений, хочу заметить, что Я.А. Певзнер, говоря о «последнем, смертельном ударе», имеет, разумеется, в виду – мы с ним этот вопрос обсуждали потом специально – не военный удар, не «революционную войну» СССР и его союзников, а подъем классовой и национально-освободительной борьбы во всем мире. Мне кажется, судя по осторожности, которую проявлял Сталин, давая в конце войны совет П. Тольятти и М. Торезу воздержаться от революционных выступлений, несмотря на то что ситуация в Италии и во Франции выглядела как революционная, согласившись на урегулирование в иранском Азербайджане, проявив готовность к компромиссам в ряде других мест (включая перемирие в Корее в 1951 году и попытки привлечь симпатии западной интеллигенции, используя ее антиядерные настроения), он отнюдь не был уверен, что капитализм при смерти и что приближается «последний и решительный бой». Вместе с тем в его политике, политических заявлениях не проявлялось и реальной воли к нахождению взаимоприемлемых решений (в годы войны он все же умел их искать), не выдвигалось реалистических предложений и инициатив. Пропаганда же становилась все более воинственной и непримиримой, а в том, что касается капитализма, – все более далекой от правды.

Чудовищные нелепости городили не только заурядные журналисты и штатные пропагандисты, но и руководители партии и государства, включая самого Сталина. Ведь это он в своей последней теоретической работе «Экономические проблемы социализма в СССР» писал, что «неизбежность войны между капиталистическими государствами остается в силе» (и это в условиях сложившейся после войны расстановки сил в капиталистическом мире и холодной войны со странами социализма!). А касаясь перспектив экономического развития США, Англии, Франции, Сталин категорически утверждал, что «рост производства в этих странах будет происходить на суженной базе, ибо объем производства в этих странах будет сокращаться». Напомню, что написано это было в 1952 году, как раз к началу двадцатилетия самого быстрого развития экономики капитализма за всю его историю.

В отношении капитализма у Сталина в этот период, скорее всего, были при всем недоверии и вражде две линии (что само по себе – плохая политика): с одной стороны, довольно пассивная, осторожная и в общем-то не имеющая реальной цели, а потому безвыигрышная политическая практика и, с другой, крикливая, хвастливая, очень воинственная пропаганда (верил ей сам Сталин или нет – вопрос особый, у меня на него ответа нет). Имея в виду как раз пропаганду, во многом, видимо, заменившую Сталину политику, стоит достаточно серьезно отнестись к мнению профессора Я.А. Певзнера о подлинных причинах закрытия ИМХиМП.

Я подробно остановился на этой истории, чтобы дать читателю представление о еще одном аспекте глубокого падения нашей общественно-политической мысли в последние годы жизни Сталина, в частности о господстве самых примитивных представлений об окружающем мире и мировой экономике, о капитализме, о международных отношениях, сводившихся к конфронтации двух систем. И от этих представлений в течение многих лет не хотели отказываться, мало того – их вдалбливали в умы целого поколения специалистов в качестве незыблемых догм.

Именно на фоне этой картины, мне кажется, становятся ясными как значение создания Института мировой экономики и международных отношений, так и связанные с этим событием трудности.

Они начались с очень существенного вопроса – выбора директора. Как рассказывал своим друзьям Е.С. Варга (я основываюсь на свидетельстве покойного Н.Н. Иноземцева и др.), тогдашний заведующий сектором экономической науки Отдела науки ЦК КПСС К.И. Кузнецова (она играла весьма зловещую роль во всех делах, на которые могла влиять) настаивала на кандидатуре И.И. Кузьминова – заведующего кафедрой Академии общественных наук при ЦК КПСС. Всем международникам этот человек был известен как дремучий и притом воинственный догматик, воплощавший в своей сфере самый махровый сталинизм (одним из генераторов догматизма и сталинизма в экономической науке, в частности в политэкономии капитализма, он оставался еще многие годы – до самой своей смерти). Очень характерная для того времени деталь: хотя все происходило после XX съезда, тогда перед институтом ставилась задача по-новому взглянуть на мир, дать его правдивую картину, аппарат ЦК КПСС, Отдел науки представили на Секретариат именно кандидатуру Кузьминова.

Но у него, к счастью для создаваемого института, для науки, нашелся очень сильный конкурент. Им был Анушаван Агафонович Арзуманян, в 1953 году приехавший в Москву и назначенный на должность заведующего сектором теоретических проблем капитализма Института экономики АН СССР. А вскоре он стал заместителем директора этого института. В момент, когда решался вопрос о директоре ИМЭМО, Арзуманян был почти неизвестен в науке. Но у него был сильный козырь: Арзуманян был близким другом и родственником А.И. Микояна (они были женаты на сестрах). И это, видимо, обеспечило ему назначение, хотя официально этим вопросом занимался не Микоян, а Д.Т. Шепилов – в то время секретарь ЦК КПСС по идеологии и науке. Думаю, впрочем, что и Шепилов в душе отдавал предпочтение Арзуманяну. Характерно, что он приглашал Е.С. Варгу, спрашивал его мнение о кандидатурах – оно было, естественно, однозначным: против Кузьминова, за Анушавана Агафоновича.

Говорю это не в укор Арзуманяну или Микояну. Протекционизм, оказывается, не всегда зло. И тот факт, что А.И. Микоян – в те годы один из самых прогрессивных и думающих людей в руководстве – использовал свое влияние для отклонения архиконсервативного кандидата и назначения более прогрессивного, может быть поставлен ему только в заслугу.

А.А. Арзуманян действительно сыграл очень большую роль не только в создании ИМЭМО и превращении его в серьезный научный центр, но и в становлении новых по типу научных исследований экономики капитализма и международных отношений. Далось это, конечно, нелегко. И эту роль лично Арзуманяна (равно как, я уверен, поддерживавшего его, придававшего ему этой поддержкой силу и смелость Микояна) трудно переоценить.