Гуманная мизантропия - Александр Силаев

— А чем тогда?

— Хер его знает. Чем-то, имеющем стоимость — в любом случае. Ресурсом. Активом. Средством, на которое имеют право рассматриваемые как цель.

— Педофилы — самоценные люди?

— Пока насилуют рабов, да. Но если тронут писю свободному, их самих надо отдать… каким-нибудь садо-мазо. Тоже ведь люди. Пока они по закону.

Равновесить свои грехи

Дело не в том, чтобы не иметь плохого, «порочных страстей», «безумных идей» и т. п., а чтобы все было уравновешено всем. Чтобы, к примеру, психотические элементы — были уравновешены невротическими. И тогда их может быть выше крыши, личность не развалится. Если каждому пороку найдется сдержка и противовес, пусть из других пороков, конструкция будет близка к видимой добродетели. Даже такое подозрение, что «плохой» человек это не тот, в котором много «плохого», а в котором нет соответствующей сдержки… Так, положим, психотик — в ком мало невротического (если разуметь психоз и невроз в определении Лакана). В нормальном человеке психотического может быть куда больше, но там баланс.

«Золотая середина» как свинец и отстой

Приснилась какая-то рожа, и рекла она: «Шибко умных мы не любим, дураков тоже. Лохов держим за лохов, но крутые нам не нужны. Непьющих вообще за людей не держим, но совсем уж алкашей презираем». И еще чего-то несла за прочую «золотую середину». Вот такую-то рожу — больше всего не люблю, какое-то идеальное лицо антипода. Какая же свинцовая мерзость во всей, мать ее, подобной серединности. Если кому пристало нести такое, то надзирателю зоны. Или зеку, который стал надзирать.

Либо ничего, либо так

— Какого умного и славного человека не встретишь, то окажется двинутый на полбашки… Рано или поздно его уличаешь либо в ограниченности, либо в чем-то смешном, либо в постыдном.

— Так это тест: если в тебе разочаровались, чего-то стоишь. И будем считать, что «полбашки» — максимум человеческого удела. Либо ты «двинутый на полбашки», то есть «в чем-то ограниченный и смешной», либо просто ублюдок и идиот. В таком не разочаруешься.

Глава 3

Немного метафизики на дому

Полный абзац: атрибут не имеет второго момента

«Атрибут не имеет второго момента», — цитирует Мамардашвили арабских мистиков («Картезианские размышления»). То есть на поддержание мира в каждый момент требуется столько же силы, сколько и на его создание. Однажды созданный мир не длится «сам по себе». Проснувшись, человек застает самого себя; в некотором роде это всегда чудо.

А интересно: чувствовать нечто подобное — тонкая метафизическая приблуда души, или просто едет крыша? Меня канаебит… от ощущения этой полной негарантированности себя, скажем так. От хрупкости собственной целостности. От сознательности, которая, в общем-то, тебе не принадлежит.

Давно канаебит (грубое слово удачно подчеркивает физичность ощущения, истеричный формат и полную беспричинность). До всякого Мамардашвили и мистиков.

Повод, кстати, поверить в Бога. От переизбытка возвышенной психопатии. Все-таки Бог — Гарант.

Уроды и досократики

Диалог двух студентов, вида мерзко-дурковатого.

— Ты петух, бля, урод…

— Ты философ, нах…

Первый умолкает. Его припечатали действительно веским словом. Это не «урод», это серьезнее. На «философа» уже матерится толком и нечем.

Смотрю на это и думаю — между прочим — может и прав Хайдеггер (а до него примерно о том же Ницще). Может быть, свернули не туда после досократиков — а дальше по ухабам, но по прямой — вот к этим студентам, а? Хитрая экспликация каких-то изъянов — заложенных в самом начале западной метафизики?

Ибо это виновата сама метафизика, что с ней поступают так. Не думаю, чтобы в цивилизации Индии, которую держали брахманы, словом метафизик можно было ругаться (но это, наверное, к Давиду Зильберману, в котором я не понимаю ничего, кроме того, что он какой-то абсолютный философ, лучший автор 20 века). Я-то мало знаю про ту Индию, но чувствую — не могли… А у нас все как-то к этому шло…

Онтология строит дом, в котором все и живут, через производство значения порождая и контролируя любую деятельность. И если в нем сквозняки, кирпич крошится, каплет с потолка, а сам строитель живет где-то в подвале, то можно сказать — тут замесили мало философии. Но я бы сказал иначе: тут замесили какую-то не ту философию.

В самом лучшем случае: дело стало швах как раз в период Ницше и Хайдеггера, т. е. с истощением энергии смыслов классики и модерна, и провалом исторической эстафеты. Вроде бы передали что-то марксизму, а потом и там обломилось.

Это — самый оптимистичный вариант западного сценария.

От идиотизма — к сатанизму

Примерно такая линейка. Как ее назвать? Онтологией антропологии?

1). Человек — это звучит гордо, и он достоин любви.

2). Человек говно, но может, если постарается, звучать гордо, ergo надо его любить.

3). Человек неисправимое говно в любом случае, но надо его любить.

4). Человек говно и надо его поскорее смыть.

Первое мне кажется глупостью, последнее — чистый сатанизм.

Различие между вторым и третьим — «между светской и религиозной версией гуманизма»?

Правда, есть и более любопытные версии. Если от линейки выломиться в другие измерения.

Например, что никакого человека не существует. Или никакой любви.

Без двоек

Страсть к бинаризму: обычно смотрятся две позиции, два варианта. Можно ли по-другому? Допустим, когда шахматист видит доску, он считает не два варианта, а столько, сколько имманентно позиции: один ли, три ли, тринадцать ли… Можно иметь модель — имманентную ситуации по тому же принципу?

Чтобы не «левые» и «правые», «верх» и «низ», а — есть варианты: конь эф три, ладья бэ один, пешка цэ три, пешка а четыре… Все. Остальные не рассматриваются. При том у вариантов разные коэффициенты смотримости, их вес вероятия. В отличии от негласной и априорной равномощности бинарных концов.

И каждый раз — по новой позиции.

А наше пристрастие к «двойкам» — не следствие ли той же эмпирии? частоты, перенесенной в теорию? То есть самое частое число поворотов — оно минимальное, и действительно равно двум. Опыт, неверно обобщенный в шаблон, и равно сгубивший — красоту мира и эффективность действия.

К тому же, помимо инерции, «двойки» — следствие лени. Лень смотреть по позиции. Вот и смотрим, как люди делают.

Но даже инерция могла бы быть другой. Например, везде видеть тройки. Неважно, чего там в мире. Трактуем в тройках, и баста (по-гегелевски, или еще как).

И так уже лучше: в сети ложится большая сложность. «Не вы ли сами ее придумали?». Угу. Но ежели творить на выбор попроще или посложнее — чего лучше?

Мир «троечников» будет красивее. И они будут действовать эффективнее: пространство решений автоматически больше.

Хотя, повторюсь, лучше всего N-размерный мир.

Причем N — число даже не натуральное, а действительное. Как минимум. Или вообще любое.

«что есть совесть?»

О многих вещах нельзя спрашивать безопасным для них образом. Как только поставишь под вопрос — они исчезают. Ну допустим… «Кто сказал, что старших надо уважать?» — и все, старших больше не уважают. «На каких основаниях в этом гребаном мире ценится девственность?» — и все, баста. Лишь спросили, девственность превратилась в порок. Практически так же с любой религией. Есть подозрение, что бог кончается там, где его пытаются «доказать». Обычно его «доказывают», но это уже неважно — религиозная цивилизация кончается вместе с вопросом. В этом смысле ее могильщиками были Декарт и Спиноза, оба, как известно, бытие бога вполне доказавшие… Кант в этом смысле был грамотнее, но тоже не на стороне религии…

Относится к таким ранимым изобретениям — сама совесть? Ну вот если спросить «что есть совесть», в смысле, какие у нее основания — не исчезнет ли она тут же?

Один человек при мне говорил, что именно за вопрос осудили Понтия Пилата, и легендарный вопрос звучал именно так — «что есть совесть?». Не «что есть истина» — кому в тени креста есть дело до гносеологических споров? Но якобы молчаливый диалог Христа и прокуратора имел такой вид.

— Ты же не глуп, прокуратор, и видишь, что я не виновен по существу обвинений. Я же не свергаю кесаря, я лишь мешаю религии…

— Угу.

— Но с каких пор римский меч — хранит иудейских жрецов?

— Это политика, брат. Сечешь такое слово — конъюнктура?

— Не секу, брат.

— Ну если я сейчас пошлю синедрион, ваши евреи взбунтуются, придется высылать армию, а казна в Риме разворована, это станет известно… Извини, брат — уж проще тебя гвоздями.