(Не)сводная, или Маша для Медведя - Анна Яфор

мусолить одно и тоже. Главное, что сейчас отец очнулся, значит, не все так плохо. О том, что может быть и другой исход, стараюсь не думать. Все же я оптимист, а оптимистам просто запрещено мыслить иначе. И вообще, я верю в то, что мысль может быть материальной. Особенно, если она постоянна.

– Придется! Иначе я просто от него не отстану!

Говорю это и пытаюсь выдавить улыбку. Все-таки, если разобраться до конца, я пока ещё толком не смогла прийти в себя после всего случившегося. Начиная с моего приезда в Питер и заканчивая проживанием в доме Медведевых. Конечно, все это входило в мои планы. Кроме того, что Глеб окажется не просто секс-символом северной столицы и между нами вспыхнет необъяснимая химия. И будет пылать всякий раз, как только мы окажемся на расстоянии метра друг от друга. В воздухе буквально трещат искры, и притяжение такой силы, что невозможно противостоять.

Скажи мне кто-то прежде, что это мой брат и мне стоит держаться, как можно дальше, хрен бы я поверила! Хотя в каком-то смысле это правда. Пусть даже мы не родные! Но что было бы, если бы наши родители не разошлись, а так и продолжали жить вместе? Тогда мы бы росли, как настоящие брат и сестра. Что, в принципе, на протяжении всех этих лет мне и твердила мама. Однажды я ей заявила: «Он же мне не кровный и даже не наполовину! Так зачем ты все время продолжаешь приводить его в пример, да ещё и как брата?»

Мама после моих слов сконфузилась и толком ничего не ответила. Правда, и о Глебе перестала говорить.

Не вижу смысла, если так разобраться. Она сама ушла от мужа. Более того, все время мы бегали из одного города в другой, чтобы случайно нас не отыскал Медведев-старший. Так что нечего вообще вспоминать былые дни!

Пока я мучаю себя вереницей ненужных воспоминаний, не замечаю, как шикарная машина Глеба почти беззвучно подкатывает к главному корпусу медицинского центра.

– Приехали, – негромко произносит тот, кто заставляет меня гореть изнутри.

Терпеть не могу запах больниц. Зайдя в помещение, морщу нос, готовясь учуять этот едкий, многим знакомый запах. Оказывается, зря. Вместо него я ощущаю только аромат свежести.

Странно, что, впервые зайдя в помещение медцентра, я не обратила на это внимание. Иду, как и в прошлый раз, практически на автомате, совершенно не запоминая лабиринт коридоров. Все, что меня волнует, – первая встреча с отчимом. Прошло столько лет. Когда мы уехали, я была совсем ребёнком, и почти не помню его. Кое-какие размытые картинки из детства – вот и все мое богатство.

Глеб останавливается перед палатой. Смотрит на меня и хочет посторониться, пропустить вперед. В безотчетном порыве я хватаю его за руку и тихо шепчу:

– После тебя…

Он молчит. Просто кивает и тихо опускает дверную ручку.

В палате царит полумрак и пахнет чём-то сладким и душистым. Корица…

– Глеб! Маша! – восклицает отчим слабым и слегка охрипшим голосом.

Вереница воспоминаний кружит голову, стоит мне услышать его голос. Как же странно, мы можем помнить человека, его черты лица, взгляд, то, как он двигался… Но голос – это то единственное, что рано или поздно человек забывает полностью по прошествии многих лет. Да, его внешность мне пришлось собрать по кусочкам, словно пазл из размытых воспоминаний, вырезок из журналов. А вот голос вихрем врывается в сознание, перенося меня назад в детство.

Всхлипнув, я закусываю губу, совершенно не зная, как вести себя дальше. Переминаясь с ноги на ногу, пытаюсь проморгать слёзы, которые застилают глаза. Комната начинает двоиться, и первая слеза катится по щеке, давая возможность рассмотреть бледное лицо лежащего мужчины.

– Девочка моя, что же ты плачешь? Поди, обними старика!

И все. Поди, обними старика! Какой же он старик?

Смахнув слёзы, я кидаюсь к кровати, пытаясь приобнять его.

– А ну-ка слёзы долой! Я столько лет ждал этой встречи, а ты в слёзы!

Я понимаю, что выгляжу глупо, но это все сильнее меня. Накопилось. Угроза его жизни, мое долгожданное появление в Питере, наши непонятные отношения с Глебом… Все это копилось внутри, собирая по капле напряжение, и, стоит услышать голос отчима, как меня просто прорывает.

Пытаюсь остановить слёзы, но кажется, становится ещё хуже, и моя слабость превращается в настоящую истерику.

– Так и быть, поплачь, моя девочка. Вижу, тебе надо выплакаться, – рука Медведева-старшего гладит мои волосы. Подняв глаза на его лицо в поисках знакомого взгляда, я отмечаю, как он сурово смотрит на Глеба. Словно тот виноват, что я заливаюсь, как девчонка.

– Я… Я в порядке, – выдавливаю, прокашлявшись, – просто напряжение последних дней даёт о себе знать.

Явно ляпаю глупость, потому что взгляд Медведева становится совсем суровым.

Я же не это имела ввиду. С Глебом сама разберусь, а вот с треклятой болезнью – вряд ли.

– Глеб, я жду объяснений! – голос отчима звучит резко, окончательно отрезвляя мой разум.

– Глеб-то тут при чём? – оглядываюсь в поисках бумажного платочка.

Глеб словно этого и ждет. Протянув мне искомое, он продолжает молчать и совершенно не перечит отцу на его обвинения.

– Кто при чём тогда?

– Да никто, – окончательно смущаюсь я, – вы! Ну, точнее, ваша болезнь!

– Машенька, девочка моя, ну что же ты мне все выкаешь? Давай, садись рядом, я тебя яблоками с корицей угощу, и ты мне все расскажешь! А ты, Глеб, – мужчина вновь обращает на сына суровый взгляд, – будь так любезен, принеси-ка нам хорошего крепкого кофе. А то тут бурду разливают. Ну что, Машенька, рассказывай…

Глава 18

Глеб

Возможность уйти из палаты становится для меня своего рода отдушиной. Я даже рад, что отец захотел кофе или придумал этот предлог, чтобы выставить меня. Чувствую себя… непонятно. А если быть совсем честным, то хреново.

Не понимаю, что происходит. Да, он рад увидеть Машу, но в чем причина такой радости? Я ведь хорошо его знаю. Очень хорошо. Он никогда не был слишком щедр на эмоции. Александр Медведев вообще зарекомендовал себя как человека сдержанного и строгого. Хорошо владеющего собой. Не то чтобы я когда-то нуждался в сюсюканье, но в принципе не помню, чтобы отец был нежен или ласков. Мне казалось, что все это ему не свойственно. Даже с любовницами никогда не видел его мягким. Отец просто брал, что хотел, получал удовольствие. И дарил его, безусловно, ни одна из женщин не жаловалась, во всяком случае, насколько я мог судить со стороны. Но теплые