Закон меча - Силлов Дмитрий Олегович sillov

Ну, мы и проехали. Богатырь впереди, я следом, наблюдая, как катаются желваки на красном лице Варяга. Время от времени пленник с трудом поворачивал голову в мою сторону и глядел на меня глазами, черными от ярости. Один раз даже плюнул, но плевок, само собой, не долетел.

Я вздохнул.

Странные существа люди. Ну проиграл, бывает. Чего беситься-то? Лучше силы сэкономить, подумать о том, как выпутаться из неприятного положения, и, придумав, реализовать план. Нет, исходить на плевки в сторону победителя, конечно, можно, только выглядит это довольно нелепо, как попытка расковырять пальцем кирпичную стену, встретившуюся на пути. Стене пофиг, а палец или сотрется до кости, или вообще сломается, если ковырять слишком усердно.

Кстати, выехали мы из портала на холм, с которого открывался довольно интересный вид.

В полутора километрах от нас находилась возвышенность – то ли огромный холм, срытый наполовину, то ли, наоборот, искусственно насыпанная огромная земляная «подушка», на которой раскинулась большая крепость с довольно высокими стенами, метров в шесть-семь высотой, сложенными из стволов толстенных деревьев. Поверху стены были крыты двускатными крышами, под ними – бойницы.

Башни тоже имелись, метров по десять каждая высотою. Перед стенами – неширокий ров с водой и подъемным мостом, через тот ров перекинутым. Кстати, так себе ров. Задумка, наверное, была широкий да глубокий вырыть, но, видать, что-то пошло не так, потому что получилось, то получилось. Если хорошо разогнаться, перепрыгнуть преграду можно запросто. Вряд ли такой ров станет серьезным препятствием в случае хорошо спланированного штурма.

В целом Киев-град выглядел как улучшенная и значительно увеличенная копия богатырской заставы – строили по тому же принципу. Масштабно, конечно, но до европейских каменных замков далеко – хотя, базара нет, для них еще и рановато. Просто я почему-то думал, что Киев при князе Владимире был белокаменным, и, по ходу, ошибся.

– Вот, считай, и приехали, – сказал Илья, однако, как мне показалось, без особого воодушевления.

– Что так невесело? – поинтересовался я.

– Узнаешь, – отозвался богатырь. – Тут же на княжьем подворье все благородных кровей, куда ни плюнь – в боярина попадешь. А я – из простых мужиков. Да и ты пришлый, без знатных знакомцев в Киеве, значит, смерд, а то и вовсе холоп. Потому и не люблю я в стольный город ездить без особой надобности. Каждому, кто косо смотрит, в рыло не дашь, хотя очень хочется. А сдерживать себя не люблю, но тут – приходится.

Сказанное мне не понравилось. Машинально я положил ладонь на рукоять меча, ощутив при этом тепло, от нее исходящее, почти жар. Эх, не пришлось бы обнажать клинок, свои ж вроде тут люди, чай, не печенеги…

Кстати, косые взгляды я ощутил еще по дороге в Киев – ехали мы не спеша, с достоинством, а вокруг раскинулись поля, на которых работали крестьяне. Некоторые вообще на нас внимания не обращали: поди, возле столицы постоянно катаются туда-сюда вооруженные люди, от которых ничего хорошего ждать не приходится. Но некоторые разгибали спины и смотрели нам вслед примерно так, как глядел на меня пленный Варяжко. Дай топор такому селянину да скажи, что ему ничего не будет, – бросится не раздумывая. Понятное дело, для местной знати эти люди – «черная кость», мало чем отличающаяся от домашней скотины. Захотят – сапогом в морду заедут, захотят – убьют, а после заплатят малую виру и тут же забудут о том, что сделали. В средневековье вообще жизнь простого люда стоила немного, а до изобретения Европейского суда по правам человека была еще без малого тысяча лет.

– Слушай, а как ты до Алатырь-камня добрался? – сменил неприятную тему Муромец. – А то как-то в суете расспросить не успел.

Я рассказал вкратце.

– Серьезный поход, – кивнул богатырь. – Даже не знал, что в Черной Боли эдакая пакость водится.

– Как так «не знал»? – опешил я. – Ты ж тоже к нему ходил вроде.

– Ходил, – пожал огромными плечами Илья. – Только по-умному. Объехал проклятое место по кругу и с северной стороны подобрался. Ничего такого не встретил. Набрал камешков и тем же путем вернулся.

– Твою ж маму… – ругнулся я. – А сказать нельзя было?

– Так какое ж тогда б это испытание было? – хмыкнул богатырь. – За мной-то подвигов и без того немало числится, меня испытывать без надобности. А как понять, что ты за человек? Что на стене дрался – похвально, но все равно ты для нас чужой был. Мало ли, может, ты от Варяжки казачок засланный, чтоб днем погеройствовать, а ночью орде ворота открыть. Но после того как ты вернулся с такими трофеями, все вопросы отпали. Теперь ты наш, вот и весь сказ.

Я не нашелся, что ответить. Логика в словах богатыря была бесспорно, но все равно обидно как-то: бросили лоху гранату без чеки – и смотрят, разорвет его к чертям крысособачьим или успеет он отбросить ее подальше. Впрочем, чего я хочу от предков? Детектор лжи пока что не изобрели, сыворотку правды тоже. А загонять иглы под ногти тому, кто плечом к плечу дрался на стене, как-то неудобно, потому в вопросах выяснения степени благонадежности гостя обходятся как умеют.

Мы переехали через подъемный мост и направились к открытым воротам, возле которых скучали два стражника в полном боевом доспехе. На поясах мечи, в руках – копья, которыми охранники синхронно качнули в нашу сторону. Заточенные наконечники в грудь не направили, но дали понять, что приблизимся – направят.

– Это еще что за новости? – грозно вопросил Илья.

– Не велено в Киев пришлых пускать, – пряча глаза, сказал один из стражников.

– Это с каких пор я пришлый?! – загремел Муромец. Его лицо налилось кровью, на мощной шее набухли вены. – Ополоумели, что ли?!!

Стражники попятились, выставив вперед копья.

– Не обессудь, дядька Илья, – выкрикнул один из них, который с виду был постарше. – Воевода приказал никого оружного, окромя городских дружинников, в Киев не пускать. В поле печенегов видели…

– Какой такой воевода? – продолжал рычать Муромец, но коня остановил. – Где князь Владимир Святославович?

– Княже Владимир Красно Солнышко по делам государственным в Переяславец изволил отъехать, а заместо себя воеводой богатыря Алексия Поповича оставил Киевом править.

Илья смачно сплюнул.

– Дожили. Во всем Киеве не нашлось кого-то более путного, чем Алешка Попович. Девка дворовая – и та в воеводы б лучше сгодилась.

Стражники набычились. Тот, что постарше, сделал шаг вперед, острие копья коснулось шеи Муромца.

– Мы тебя, Илья Иванович, конечно, уважаем за подвиги твои, но приказ есть приказ. Поворачивай коня. Приедет княже, с ним…

Договорить стражник не успел.

Молниеносным, совершенно невидимым движением Муромец, слегка подавшись назад, вырвал копье из рук воина, после чего крутанул древко не хуже шаолиньского монаха. Тупой конец древка заехал по шлему стражника с такой силой, что воин, не устояв на ногах, скатился с обрыва в ров с водой.

Второй охранник стоял, открыв рот и хлопая глазами. Копье в его руках выглядело совершенно ненужной и лишней деталью, примерно как коромысло в зубах у собаки.

– Чего застыл, примерз, что ль? – рявкнул на него Муромец. – Беги старшого спасай, пока он не утоп.

И, тронув поводья коня, въехал в ворота. Я – за ним.

Внутри Киев оказался обычной деревней. Разве только некоторые дома побольше да посолиднее, были даже двухэтажные – но мало. За крышами многочисленных изб виднелись купола церквей, а также несколько деревянных башен. Похоже, что-то вроде европейского донжона, крепости внутри крепости. Не иначе резиденция князя, так как коня Илья направлял именно в ту сторону.

– Что за Алексий Попович? – поинтересовался я, припоминая известную картину. – Товарищ твой и Добрыни?

Муромец обернулся и посмотрел на меня как психиатр на безнадежно больного шизофреника, уверенного, что абсолютно здоров. Но потом одумался:

– Ну да, ты ж пришлый, не знаешь ничего. Алешка в семье попа родился, которого князь Владимир пленил, когда Корсунь на меч взял. То есть еще до того, как Русь покрестил. Попа того сначала казнить хотел за речи его супротив Перуна и наших богов, потом прислушался – и вон оно как вышло. Поп, стало быть, при князе стал ближником, а сына его Владимир в отроки отдал, а после в дружину принял.