Фантастические тетради - Ирина Ванка

— Ты представить себе не можешь возможности этой расы: это уникальные способности интеллекта, для них не существует ни болезней, ни мутаций, ни… голода, ни холода: они решают любые проблемы ради одной-единственной, глобальной, незыблемой цели — продолжения рода! Подойди к ним! — Ксарес потянул его за руку.

— Нет! Не надо, Ксар!

— Подойди, расскажи им о своей Земле, я переведу. Расскажи, во имя чего живешь ты?

Матлин, сопротивляясь, шлепнулся носом в песок, но Ксарес приподнял его за шиворот.

— Теперь ты понимаешь, лягушонок, что такое фактура? Это твоя ступень, ты должен найти с ними общий язык.

— Не надо, Ксар, прошу тебя! На моей Земле то же самое! Все то же самое! Так же как у них, только не на таких вонючих подушках!

Ксарес, оставив его в покое, вступил в переговоры один и, пока они пронзительно блеяли, обсуждая подробности предстоящего ответственного момента, Матлин понял, как был не прав. До такой степени не прав, что ему стало за себя нестерпимо стыдно: его цивилизации, как ни верти, оказалось слабо найти философское оправдание пожиранию собственных детей.

В лаборатории они поостыли, обтряхнули с себя песок, надели защитные фильтры и гравитационные «буцы»: Ксарес по-прежнему был полон решимости проводить экскурсию.

Следующий экспонат находился на малом спутнике со слабой атмосферой и гравитацией, но зато очень липким рыжеватым грунтом. Вся поверхность была испещрена дырами метрового диаметра на расстоянии не более ста метров друг от друга. Ксарес подцепил перчаткой комок липкой смеси и шлепнул ее в дыру. Шлепок получился звучный. Из дыры высунулась голова такого же рыжего цвета, чем-то напоминающая глазастый огурец с такими же, огуречной природы, бородавками и в таком же, огуречной формы, прозрачном шлеме, на «макушке» которого красовался шлепок рыжей грязи.

— Он за нами следил, — объяснил Ксарес и обратился к существу, — ну как, работа продвигается?

«Голова» уставилась сначала на него, потом на Матлина. Глаза у головы были синие-синие, красивые-красивые, но уж больно целеустремленные, будто он полжизни получал грязью по голове, а следующую половину жизни давал по голове сам.

— Их тут целая пропасть, — продолжил Ксарес, — весь спутник перекопали. Строят колонию внутри — меня туда не впускают. А этот, мой персональный сторож: ничего не слышит, не понимает и не говорит.

— Как же он сторожит?

— У него на меня нюх — у какой дыры ни появлюсь, он тут как тут. Раньше мы имели контакты. У них интересные старики, но стариков принято запирать, а новое поколение еще не поумнело. Жду. Строят что-то, суетятся, охраняют от меня какую-то тайну. На этапе интеллектуального созревания общий враг — исключительно полезная вещь.

— Это ты? — расхохотался Матлин.

— А то кто же? Больше некому. Такова работа. Собственно, все их «тайны» у меня на панораме в лаборатории четче, чем в натуре. Но выводить их на контакт прежде времени — ломать естество. Сейчас им, безусловно, полезнее копать…

Пока огурцеголовое существо безмолвно пялилось на них, из соседних дыр высунулись такие же.

— Они пустились в полет из своей фактуры на аппарате, который наверняка даже Суф не с первого раза поднимет. Ну, естественно, удача им не улыбнулась — обломки собрали, этих… восстановили как смогли. Чистых натуралов среди них нет. Сначала были гибриды, а это — гибридопроизводные, но исключительно жизнеспособны. Между прочим, вторая ступень фактуры. Чудовищная мутация. Новое поколение «завоевало» весь спутник. Как думаешь, они соображают, где находятся и что с ними происходит?

— Ты намекаешь, что я такой же?

— Удивительно то, что с каждым из них отдельно взятым можно иметь дело, но как только соберутся в толпу — начинают жить по совершенно иным законам. Эти метаморфозы в любом направлении чудовищны. Ты бонтуанец и я боюсь за тебя, Матлин!

Тем временем одно из огурцеголовых существ выволокло наружу предмет, который напомнил бы Матлину дуло от крупнокалиберной пушки, если б не был изогнут на фасон самоварной трубы.

— Похоже, — предположил Матлин, — по нам сейчас постреляют.

— Непременно постреляют. Поверь, я много чего видел, много что знаю и тебя изучил достаточно, для того чтобы утверждать: возвращение на Землю — твой единственный шанс удержаться в рамках самоконтроля, а не делать выбор между клетками, зоопарками. Если я наблюдаю фактуриала, я должен знать о нем все, даже то, о чем он думает, в чем боится признаться самому себе. Суверенитета личности на этой территории никогда не будет. Ни одно нормальное существо без критической необходимости не приблизится к ЦИФу — во всем Ареале это «запретная зона». Ты обратил внимание, как редко здесь бывает Суф? Спроси его, почему…

Из дула «самоварной трубы» вылетел великолепный мыльный пузырь, и все огурцовые головы попрятались в норы. Матлин уже ничего не слышал, лишь с замиранием сердца наблюдал, как это достижение огурцеголового прогресса медленно и степенно совершало движение в их сторону, выписывая немыслимые реверансы, переливаясь всеми цветами радуги, пока, наконец, с оглушительным треском не лопнуло за спиной Ксара. Ксар даже не вздрогнул, только силой удержал Матлина от рефлекса зарыться в грунт.

— Этого только не хватало, — ворчал Ксарес, счищая рыжую грязь с его колен, — подумаешь, газу напустили! Для чего я надел на тебя фильтр? Чтоб ты рыл им окопы?

День отъезда назначен не был. Суф то и дело собирался строить навигаторские расчеты, ждал выгодных фаз, удачных астрофизических смещений, а Ксарес стимулировал его мыслительный процесс: «Оттого что ты будешь думать миллион лет, Солнечная система все равно не войдет в зону ЦИФа. Думать тут совершенно не о чем, а стартовать самое время». Матлина приближение этого старта приводило в состояние оцепенения, похожее на перспективу нырять в ледяную прорубь. Нельзя сказать, что его отчаянные попытки уцепиться за Ареал не дали результатов. Но для уверенности в завтрашнем дня они выглядели «жидковато»: «калеными клещами» из непоколебимого Ксара была вынута клятва, что как только в ЦИФе удастся организовать бонтуанский филиал, он тут же, не медля ни секунды, разыскивает Матлина. Достает из-под земли или снимает с орбиты, чтобы взять его себе в бессменные консультанты. Ксаресу даже в голову не пришло сказать своему воспитаннику, что «бонтуанский филиал» это то, чего в природе по определению существовать не может, как самого глубочайшего абсурда. Ксарес был вынужден поклясться своим здоровьем, которое за последние пятьсот лет его ни разу не подводило.