Братья - Генри Хаггард

– Не бойтесь, мы их увидим, – успокоил его Годвин, – ведь мы собираемся посетить святые места, а не приюты дьявола.

– Ну, конечно, – поддержал брата Вульф. – А все же Сирию стоит видеть.

С берега подошли лодки, полные встречавшими людьми, – потому что в то время Бейрут принадлежал франкам, – и среди смятения волновавшейся и кричавшей толпы купец Томас исчез. Да братья и не хотели отыскивать его, они находили, что было бы неблагоразумно выказывать слишком большое желание узнать что-либо о шейхе аль-Джебале. Впрочем, кто мог найти Томаса? Купец очутился на берегу на два часа раньше, чем остальным путникам позволили покинуть дромон, он отплыл с корабля один, в своей собственной лодочке.

Наконец-то братья вышли на набережную и остановились среди пестрой восточной толпы, рассуждая о том, где отыскать спокойную и недорогую гостиницу, – им не хотелось, чтобы их считали богатыми или знатными людьми. Пока они, немного ошеломленные шумом, толковали об этом, к ним подошла высокая женщина в покрывале, которая долго смотрела на них. За ней двигался носильщик, державший за повод осла. Этот человек без всяких предисловий схватил вещи Годвина и Вульфа и с помощью своих товарищей принялся быстро и ловко увязывать их на спине осла. Когда же братья вздумали остановить его, он только указал на женщину в покрывале.

– Простите, – сказал наконец Годвин, обращаясь к ней по-французски, – но этот человек…

– Нагружает вещи на осла, чтобы переправить в мою гостиницу. Я беру недорого, у меня спокойно и удобно, а я слышала, как вы говорили, что именно это-то вам и нужно, – ответила она тихим голосом и тоже на хорошем французском языке.

Годвин посмотрел на Вульфа, Вульф на – Годвина, и они стали совещаться, что делать. Решив, что было бы неблагоразумно отдавать себя в руки незнакомой женщины, братья обернулись к ослу, но увидели, что носильщик уже увел его и увез все их вещи.

– Боюсь, что отказываться уже поздно, – со смехом заметила высокая женщина, – вам придется быть моими гостями, не то вы потеряете ваше добро. Пойдемте, после такого долгого пути вам следует вымыться и поесть. Пожалуйста, идите за мной.

И она пошла через толпу, которая, как заметили братья, расступалась перед ней. Высокая женщина подошла к красивому мулу, стоявшему на привязи у столба, отвязав его, вскочила в седло, и поехала от пристани, время от времени оборачиваясь назад, чтобы видеть, идут ли за ней братья.

– Хотелось бы знать, куда мы идем, – сказал Годвин, шагая по бейрутскому песку под лучами знойного солнца, которое нестерпимо жгло его голову.

– Кто может сказать это, раз нас ведет странная, незнакомая нам женщина, – засмеялся в ответ Вульф.

Наконец мул повернул к двери, проделанной в стене из необожженного кирпича, и братья очутились перед входом в белый старый дом, стоявший посреди сада из смоковниц, апельсиновых и других фруктовых деревьев, не знакомых им, а самый дом помещался, как заметили д'Арси, на окраине города.

Тут женщина сошла с мула, передала его ожидавшему у порога слуге-нубийцу, быстрым движением откинула с лица покрывало и повернулась к братьям, точно желая показать им, как она красива. И действительно, она была хороша, в этом никто бы не усомнился: грациозная, стройная, с темными влажными глазами, со странно спокойным выражением лица, она казалась молодой, ей можно было дать не более двадцати пяти лет, и для уроженки Востока ее кожа была необыкновенно бела.

– Мой бедный дом годится для паломников и купцов, но, конечно, не для знатных рыцарей, тем не менее, сэры, приветствую вас, – произнесла она, поглядывая на братьев.

– Мы только землевладельцы, которые отправились поклониться святым местам, – возразил Годвин и прибавил: – Что вы возьмете с нас за одну хорошую комнату и за стол?

– Эти иностранцы, – обратилась она к носильщику по-арабски, – не говорят правды.

– Не все ли равно тебе, госпожа, – отозвался он, старательно отвязывая вещи. – Они будут платить за себя, а ведь в нашу страну приходит столько безумных людей, которые называют себя чужими именами. Кроме того, госпожа, ты пошла к ним, я не знаю зачем, а не они к тебе.

– Безумцы они или здоровы, но это – порядочные люди, – точно про себя проговорила красивая женщина, потом прибавила по-французски: – Господа, повторяю, у меня очень скромная гостиница, которая едва ли годится для таких славных рыцарей, как вы, но если вам угодно почтить ее вашим присутствием, я возьму с вас столько-то.

– Хорошо, – согласился Годвин и низко поклонился, снимая шляпу, – вы привели нас сюда без нашей просьбы, а потому мы уверены, что вы будете хорошо обходиться с нами, чужестранцами.

– Так хорошо, как только вы пожелаете, то есть я доставлю вам все, за что вы будете в состоянии заплатить, – пояснила она. – Постойте, я сама расплачусь с носильщиком, не то, пожалуй, он обсчитает вас.

Начался довольно длинный спор между странной красивой женщиной со спокойным лицом и носильщиком, который, по восточному обыкновению, дошел до бешенства из-за денег и в конце концов стал осыпать ее бранью.

Она невозмутимо стояла, глядя на него. Годвин, понимавший все, но делавший вид, что он ничего не понимает, удивлялся ее непонятному терпению. Наконец, совершенно потеряв голову от бешенства, носильщик выкрикнул:

– Немудрено, что ты, Масуда-шпионка, теперь стала на сторону этих христианских собак, а не защищаешь меня, правоверного, ах ты, дочь аль-Джебала!

Красавица вытянулась, все тело ее напряглось. Она в эту минуту походила на змею, готовую кинуться и укусить.

– Чья дочь? – холодно переспросила она. – Ты говоришь о господине, который убивает?

И она бросила на носильщика взгляд – ужасный взгляд. В ту же минуту весь его гнев затих.

– Прости, вдова Масуда, – произнес он, – я забыл, что ты христианка, а потому, конечно, станешь на сторону христиан. На деньги, которые ты дала, не купишь новых подков для моего осла, истершихся по дороге сюда, но все равно, заплати мне и отпусти, я пойду к паломникам, которые вознаградят меня лучше. Она заплатила ему и спокойно прибавила:

– Иди, и если ты любишь жизнь, смотри, лучше выбирай слова.

Носильщик поехал прочь; в грязном тюрбане и длинной обтрепанной тунике он казался до того обиженным, что, по мнению Вульфа, скорее походил на охапку лохмотьев, чем на человека, сидящего на осле. Вульфу также пришло в голову, что эта странная Масуда имела власть, которой не обладали обыкновенные содержатели и содержательницы гостиниц. Масуда обернулась к братьям и сказала им по-французски:

– Простите меня, но здесь, в Бейруте, сарацинские носильщики резки и грубы, особенно если имеют дело с нами, христианами. Его обманула ваша внешность. Он думал, что вы рыцари, а не простые пилигримы, одетые в рыцарские кольчуги под туниками и, – она взглянула на прядь белых волос на голове Годвина в том месте, где его ударил меч во время стычки у бухты Смерти, – носящие следы рыцарских ран, хотя, правда, такие шрамы могут остаться и после драки в какой-нибудь харчевне. Ну хорошо, вы будете платить мне большую цену, и я отведу вам лучшую комнату, живите в ней сколько вам будет угодно. Ах да, ведь тут ваши вещи! Вы же не бросите их? Эй, невольник, сюда!