Несусветный багаж - Ллойд Осборн

«Вряд ли они именно так начинают — размышлял Джимсон, — но я ведь не собираюсь писать всю партитуру, а кроме того, мой Джимсон — большой оригинал. Да, было бы уместно посвящение кому-нибудь». И после недолгих раздумий написал:

«Уильяму Юарту Гладстону его покорный слуга, композитор».

«Ну, а теперь не помешало бы и сколько-то нот. Увертюру лучше пропустим, это дело трудное. Сочиним-ка арию для тенора в тональности… о, тут надо бы что-то сверхсовременное, например, семь диезов подряд». Он изобразил вполне профессионально выглядевшие соответствующие знаки на нотном стане, а затем какое-то время в задумчивости приглядывался к кончику пера. Музыканту-любителю, для которого единственным источником вдохновения является чистый лист бумаги, нечасто приходит в голову готовая мелодия, да и выбранная им тональность с семью диезами для неопытного сочинителя представляет определенные трудности. Он отбросил начатый нотный лист («это придаст фигуре Джимсона еще более убедительные черты!»), после чего, в надежде уговорить музу смилостивиться, испачкал еще несколько листов, пробуя разные тональности, но результаты оказались столь мизерными, что это его неприятно удивило. «Странно, — подумал он, — то ли у меня фантазии меньше, чем я думал, то ли просто сегодня неудачный день. Но Джимсон все же должен что-то после себя оставить», — и снова склонился над своим творением.

Между тем, пронизывающий каюту холод начал его донимать. Гидеон прервал свое неблагодарное занятие и начал, к явному неудовольствию крыс, энергично мерить шагами каюту. Но холод не отступал. «Ерунда какая-то получается — подумал он. — Жаль, но ничего не поделаешь, придется рискнуть, потому что подхватить тут простуду у меня нет ни малейшего желания. Надо отсюда выбираться». Он вышел на палубу и впервые с момента вселения взглянул на реку. И замер в удивлении. На расстоянии в несколько сотен ярдов среди верб стояла на якоре еще одна прогулочная лодка, вся новенькая и чистенькая, как с иголочки. На носу была прикреплена весельная шлюпка, на окнах — белые занавески, а над мачтой развевался флаг. И чем дольше Гидеон приглядывался к этой посудине, тем больше росло его изумление. Ибо сходство ее с лодкой его дяди было поразительным. Более того, можно было бы голову дать на отсечение, что это она и есть, если бы не два обстоятельства. Во-первых, дядя намеревался направиться в Мейденхед; но это можно было объяснить склонностью к непостоянству, столь характерной для мужского менталитета. А во-вторых, и это было главным противоречием, в обычаи мистера Блумфилда не входило вывешивание флагов на стоянках, а если бы вдруг это и произошло, цвета флага были бы другими. Наш поместный радикал, как и большинство джентльменов с истинно мужским характером, набирался жизненной мудрости в коридорах Кембриджа, флаг же над указанной лодкой похвалялся цветами того гнезда консерватизма, колыбели мягкотелости, изнеженности и пустого щегольства, каким являлся Оксфорд.

И все же сходство было несомненным.

И пока Гидеон предавался созерцанию и сомнениям, двери каюты открылись и на палубу вышла молодая дама. Наш адвокат почувствовал, что ноги у него подкашиваются, и скрылся в своей каюте. Это была Джулия Хезелтайн! В окно он видел, как она спускает на воду шлюпку, садится в нее и плывет в его сторону.

— Все кончено, — пробормотал он и упал в кресло.

— Добрый день, мисс! — послышалось над водой, и Гидеон узнал голос хозяина своей лодки.

— День добрый, — ответила Джулия. — Мы, кажется, знакомы? Ах, да, вы тот самый добрый человек, который разрешил мне рисовать на этой старой лодке.

— Именно так, мисс, — ответил мужской голос. — Но теперь должен сказать, что больше вы там рисовать не сможете. Потому что я ее сдал внаем.

— Сдали внаем? — удивилась Джулия.

— Да, на месяц. Удивительно, правда? Сам не знаю, кому она могла понадобиться.

— Как романтично! — воскликнула Джулия. — И кто же это такой?

Джулия в своей лодке, а хозяин в своей были так близко от Гидеона, что он слышал каждое слово.

— Какой-то музыкант, по крайней мере так он назвался, мисс. Хочет написать лоперу.

— Что вы говорите! Это чудесно. Нужно будет мне вечером подплыть сюда тихонько и послушать, как он импровизирует! А как его зовут?

— Джимсон.

— Джимсон, — повторила Джулия, напрасно роясь в памяти. Впрочем, среди представителей новой английской волны столько разных новых имен, что из них мало кто на слуху, пока не получит дворянского титула. — Вы уверены, что его фамилия звучит именно так?

— Да, я просил его повторить разборчиво. Джимсон его зовут. А лопера его называется… как какой-то сорт чая.

— Сорт чая? — не переставала удивляться Джулия. — Что за странное название для оперы! О чем она может быть? — Гидеон услышал очаровательный смех. — Я постараюсь познакомиться с мистером Джимсоном, уверена, что это очень милый человек.

— Ну что же, мисс, мне пора. Видите ли, я в это время должен уже быть в Хевершеме.

— Не буду вас задерживать, мистер. До свиданья.

Гидеон сидел в своей конуре, отданный на растерзание собственным мыслям. Вот он сидит тут, прикованный к гниющей посудине, а будет прикован еще крепче привезенным вскоре трупом. Мир же вокруг кипит жизнью, и некоторые молодые девушки мечтают развлечься за его счет. Это означало полный крах, но как раз не это удручало Гидеона больше всего в данную минуту. Его возмутила крайняя легкомысленность мисс Хезелтайн. Кажется, она готова завязать знакомство с первым встречным, без всякой осмотрительности, которой следовало бы придерживаться приличной девушке. Обменивается любезностями с этим деревенщиной-перевозчиком, да еще и этот тип вроде Джимсона ее заинтересовал! Уж не готова ли и на чашку чая его пригласить. И ради такой девушки он, Гидеон… какой удар для мужского сердца!

Грустные размышления были прерваны звуками, которые вынудили его вскочить и плотно прикрыть двери в каюту. Мисс Хезелтайн взошла на палубу лодки. Начатый ей эскиз обещал получиться удачным; судя по тишине, решила она, мистер Джимсон еще не появился. Поэтому можно было воспользоваться случаем и закончить начатую работу. Она уселась на корме, открыла альбом для эскизов и коробку с акварельными красками и вскоре уже что-то напевала, склонясь над своим (как когда-то принято было называть) приличествующим для дамы занятием. Иногда она переставала напевать и пыталась вспомнить те или иные правила, принятые в искусстве рисования, причем правила, характерные для старого доброго времени. Сейчас считается, что мир и его вечное украшение — молодые девушки — существенно продвинулись в сторону изысканности и утонченности; но Джулия обучалась рисованию, скорее всего, под присмотром Питмана и поэтому придерживалась исключительно старомодных принципов.

Тем временем Гидеон стоял за дверями, боясь пошевелиться, боясь вздохнуть, боясь подумать о том, что наступит дальше, словом, испытывая все муки узника, находящегося в буквальном смысле в безвыходном положении. Утешением было лишь то, что вечно так продолжаться не может; что бы ни случилось (пусть даже виселица, как в отчаянии, но видимо, ошибочно, ему предвиделось), все будет избавлением. Возведение в уме чисел в третью степень показалось ему самым удачным способом избавления от угнетающих мыслей, и он предался этому нудному занятию со всей страстью и энергией.

И пока они занимались каждый своим делом — Гидеон сложными вычислениями, а Джулия наложением красок на бумагу — Провидению угодно было послать в то самое место на той самой реке астматически пыхтящий пароход. Вызванные им волны у обоих берегов вздымались и опадали, заставляя шелестеть прибрежные камыши. Ожила даже старая, забытая Богом лодка, стоявшая неподвижно с незапамятных времен, и заколыхалась на воде, словно корабль в открытом море. Волна уже почти отступила, частые вздохи парохода доносились издалека и были еле слышны, когда громкий вскрик Джулии заставил Гидеона вздрогнуть. Встав на стул и выглянув осторожно в окно, он увидел, что Джулия в отчаянии смотрит, как река уносит по течению ее шлюпку. Начинающий адвокат (у которого, как нам известно, недостатков хватало) на сей раз проявил быстроту соображения, достойную своего персонажа Роберта Скилла; в мгновение ока он оценил все возможные последствия, мгновенно же соскочил на пол и влез под стол.

Джулия же еще не в полной мере сориентировалась в ситуации. Она понимала, что лишилась шлюпки, и мысль о предстоящем объяснении с мистером Блумфилдом радости не доставляла, но о том, что она оказалась в ловушке, девушка не подозревала, поскольку помнила о доске, связывающей лодку с берегом. Она обошла палубу по кругу и обнаружила, что дверь каюты открыта, а доски на месте нет. Ясно было, что Джимсон пришел и находится где-то на лодке. Видимо, он очень застенчивый человек, раз никак не отреагировал на появление чужого человека в своих владениях. Мысль об этом наполнила ее сердце отвагой. Теперь-то Джимсону придется показаться, уж она его вытянет из укрытия, ведь доска такая тяжелая, что одна она с ней не справится. Джулия постучала в дверь каюты.