Собрание произведений в пяти томах. Том 1. Шестидесятые - Михаил Жванецкий

Я стоматолог

Ну характер у меня такой. Мне не нужен камень, но все брали, и я взял. С финского кладбища... Дома финские каменные разломали и из этих камней свои хибары построили, а с могил гранит в фундамент. Ну, скульптор из оставшихся шести пятый взял. И шофер на всякий случай в Москву шестой взял. В запас. На смерть мамаши. Он так ее и предупредил, когда в сарай втаскивал: «Это для тебя!»

Такой есть характер... Мне не нужен этот гранит, но этот хмырь взял. Я, говорит, скульптор... Ну и я скульптор... Кто-то гипс тащит... «Я стоматолог! Я стоматолог!..» Ты стоматолог, ну и я стоматолог... Мешок гипсу, хотя он мне на фиг не нужен. Ну только, если уж очень большая драка будет... Потом эти, семена... Я его привез. «Я цветовод, я цветовод!..» Ну и я цветовод... Мы их потом жарить пробовали – гадость.

А чего? Я вожу по селам, по складам. Иконами там торгуют. «Я искусствовед, я искусствовед...» Ну и я искусствовед... Красок набрал. Ты художник, и я художник. Что я, хуже тебя?

Японские шарикоподшипники в парафиновой бумаге. Ну такие симпатичные в парафиновой бумаге. Ну прямо хоть облизывай, но пятьсот штук, и все одинаковые. Куда их? На забор? На грузила? Кровать на них толкать?

Блоки какие-то для памяти. Этот кричал: «Я программист, я программист». Ты программист, и я программист. Точно такой же блок выпросил. Ничего, пусть лежит. Для памяти. Оттуда три катушки провода смотал. Штакетник шесть раз перевязал для памяти. Шприцы брали. «Я медсестра, я медсестра». Ну а я чем хуже. Я тоже медсестра. Набрал полбагажника. И эти, шланги от капельниц. Пару километров. Я вино через них пропускаю. Водяной затвор из них у меня. Стекла очковые. «Я оптик, я оптик». Ну и я оптик. Я на него посмотрел, чем я не оптик. Теперь у меня этих линз, хоть коту вставляй.

Этого привез в магазин. «Я артист, я артист». Ну и я, конечно, хотя непрерывно рассказывать не могу – болею... Одного подвез к складу аптечному. Что-то очень ценное, а на вынос не дают. Он желудочник. Ну и я желудочник... И флакон заглотил... Так что непрерывно рассказывать не могу. Попеременно насморк, слезы, кашель и понос. Каждые десять минут по одному... А аппетита нет... То есть тело меня покидает... Линяю как бы... Если антифлакон не достану... слиняю совсем... И никто не знает, что я заглотнул... Сейчас для спасения все подряд глотаю. Кашель заглушу, насморк выступит. Насморк подавлю, понос проступает. Понос заглушу, общая подавленность. Беда!.. А паркет для парников везти надо... Он паркетчик, и я паркетчик... А тут с одним командиром права на управление пулеметом выбили... Он пулеметчик, ну и я, конечно. Теперь укрепление под него строить надо... Ничего, пусть стоит. Если кто полезет. Лишь бы меня в этот момент организм не подвел.

Искрим, ребята

Да... мы бегаем, а жизнь идет столбом! Ну, ребята!.. Нервные все стали!.. Расстроенные! Накаленные!.. В одном учреждении был... Люди вокруг. Те, кому есть что делать, стоят, ждут. Те, кому нечего делать, бегают. А в воздухе такое носится... Дотронулся до одного сумеречного малого – вот такая искра! Наэлектризованный стоит – сил нет. А другой бегает с бумагами и мелко-мелко искрит, как провод голый.

– Чего, – говорю, – вы такие заряженные?

– А у нас такая сцепифика!

Да-а, вот дела! Вот заботы! Раньше я думал: чего-то нам не хватает, теперь думаю: что-то лишнее в людях появилось. Человек об человека – и вот такой куршлюз! Кто-то кому-то на ногу наступил – столб огня!

– Чего она орет в трамвае? Руку прищемило дверью?.. Ну цела рука, и не ори! Руки-ноги есть, и не верещи! Прищемило ей... Накаленный народ, нервный. Дети наскакивают на родителей, начальники – на подчиненных, подчиненные – на своих родственников, родственники кошек пинают.

Я сам никогда не искрил. Спокойным таким рос... Был холостым себе... Зарабатывал сто семьдесят, мне хватало... Она была холостой, зарабатывала сто тридцать, ей хватало... Тут нас угораздило: решили мы свои зарплаты соединить. Сто семьдесят плюс сто тридцать – триста. Не хватает. Возвращаемся к началу. У меня сто семьдесят – хватает. У нее сто тридцать – хватает. Соединяем – не хватает. Вот такой экономэффект. А вы говорите, от перемены мест сумма не меняется...

Тут и первое электричество появляется – первые сто десять вольт. А потом начинаешь жилье улучшать, кредит оформлять, напряжение повышается. А потом на прием пошел, а кто-то впереди тебя все время. Все время кто-то умнее. Стоишь, стенку подпираешь. Он проныривает. Уже можешь сваривать тонкие листы металла.

А заряды имеют свойство накапливаться... А деваться им некуда. Если тот, на которого ваш заряд направлен, заизолирован, значит, вы разряжаетесь в окружающее пространство, в незаизолированных трудящихся, которые трясутся с вами в одном вагоне, или, еще хуже, в трудящуюся, которая живет вместе с вами под одним потолком... А она накопленное электричество распространяет во дворе... А ночью весь дом содрогается от крика. Это у кого-то накопленное за день электричество выходит.

Вот так и получается, что мы с вами друг друга заряжаем, а потом друг в друга разряжаемся. Потому что ничего в природе не исчезает и не появляется, все переходит из одного вида в другой такой же. О чем нам неустанно напоминают независимые друг от друга Ломоносов и Лавуазье.

Только не надо друг в друга. Давайте заземляться. Она для того существует, земля – мать наша. Она нас родила, она все обратно примет.

Примечания

1

Первое произведение.