Чужаки - Андрей Евпланов

- Бульник, что ли?

- Может, и так, только побольше...

- Так ведь этих бульников на речке, у моста, дополна,- обрадовался мальчуган.

Геннадий завел свой ЗИЛ и повез всех к мосту. Там, на быстрине, действительно, было полным-полно валунов разного калибра. Пиккус выбрал несколько средних и приказал Генке и Федору Христофоровичу погрузить их в кузов. Они промокли до нитки, продрогли, пока выковыривали камни со дна реки и волокли их к машине, но с заданием справились. Васятка все время вертелся у них под ногами, так что Геннадию пришлось пару раз даже прикрикнуть на него.

- Надо же, дом, как машину, поднимают,- восхищался мальчишка, когда Пиккус подсунул домкрат под дом и велел Геннадию качать.

Это и впрямь было забавно. Все соседи собрались смотреть, как Эйно и старый полковник курочат столетний чупровский дом. Кто посмеивался, кто качал головой, дескать, чудаки да и только, а кто и плечами пожимал, мол, зря затеяли, все равно толку не будет, это как новый кафтан со старыми дырами. Но Пиккус держался уверенно, и Геннадий старался на совесть. Ему было любопытно, что из этого выйдет.

А вышло все, как задумал эстонец. Когда дом выровнялся, он подложил под угол камни и вынул домкрат. Зеваки были разочарованы: ничего не обвалилось, не треснуло, не рухнуло. Они еще немного постояли и разошлись по домам. А неутомимый Пиккус стал мастерить возле крыльца нечто вроде верстака или козел. Геннадий хотел было ему помочь, но тут пришла Степанида и позвала сына, а заодно и внука обедать.

- Ты, Генаша, не больно на них ломайся,- сказала старуха, когда они сели за стол.- Люди скажут, обвели Чупровы старого человека вокруг пальца, развалюху ему всучили, а теперь к нему подмазываются, чтобы деньги назад не потребовал.

- С каких это пор, мать, тебя интересует, что там кто скажет,-усмехнулся Генка.- Прежде ты всегда своим умом жила.

- Вот и дожила до того, что всяк, кому не лень, куском да углом попрекает.

- Скажешь тоже, мать... У кого язык повернется попрекнуть тебя.

- Язык, он без костей. Мне не привыкать - какая старуха не в тягость. А вот за тебя сердечко болит. Все-то у тебя мараным наверх получается. Подумай, Геннадий, кабы тебе боком не вылезло твое гулянье. Подумай.

- Ладно, маманя, уговорила,- попытался перевести разговор на шуточный лад Генка.

Но Степанида не знала и знать не хотела шуток. Она открыла гардероб, выдвинула ящик, достала из-под белья пачку червонцев и положила ее на стол перед Генкой.

- Вот, Гена, положи на книжку. Это твои... За дом. Пригодится на черный день.

Генка глянул на пачку, но не притронулся к ней.

- На кой они мне? Не требуется... Возьми себе.

- Деньги твои по закону. Мне они не нужны, я старая...

- Брату отдай. Ему нужнее.

- Деньги твои - ты и отдай,- отрезала Степанида.

Она взяла пачку со стола и засунула ее в карман Генкиной телогрейки, дескать, знать ничего не знаю, бери и все тут.

С этими самыми деньгами он и поехал в мастерские. Подкатил к воротам и с ходу просигналил три раза. Так он всегда приветствовал брата, когда видел где-нибудь его трактор.

Николай не спеша подошел к машине, сплюнул под колеса окурок:

- Здорово, братан. У тебя патрубок метра на полтора найдется?

- Вечером привезу. И вот еще что...- Генка замялся, достал из кармана деньги и протянул их Николаю.- Возьми эти башли себе... Купи там чего нужно Ваське, Клавдии...

- Перебьется Клавдия,- сказал Николай и заложил руки за спину, чтобы ненароком не взять денег,- а тебе жениться нужно, хозяйством обрастать.

- Бери, все одно спущу. Ты меня знаешь.

Николай неодобрительно покачал головой, потом зачем-то поднял капот Генкиного ЗИЛа, глянул в мотор, как будто хотел там найти ответ на вопрос "как быть с деньгами?", наконец опустил капот и сказал:

- Давай сюда свои капиталы. Пусть у меня хранится до поры до времени приданое твое, вроде как в сберкассе.

Он взял деньги, послюнявил палец, пересчитал бумажки и уже собрался уходить, но Генка сказал вдруг:

- Постой. Дай мне червонец. В Калинники на танцы сегодня едем...

- Обойдешься,- сказал Николай и пошел туда, откуда появился. И уже у самых ворот он обернулся и крикнул Генке:

- Патрубок не забудь привезти, чертяга.

Тем временем Пиккус успел намахаться топором да молотком так, что уж руки у него не поднимались. Все-таки возраст. Федор Христофорович только гвозди ему подавал и то уморился. Солнце шпарило, как в середине лета, и негде было от него укрыться. Хотелось пить, да и голод давал о себе знать.

- Шабаш,- сказал наконец Пиккус. Он вогнал топор в стену дома, стащил с головы свою шапку с помпоном и отер ею пот с лица.- Давай, хозяин, обед.

Федор Христофорович часто заморгал, метнулся в дом, но эстонец остановил его:

- Куда вы? Там ведь нет обед.

- Нет обед,- признался Варваричев. От общения с Пиккусом он и сам теперь заговорил, с акцентом.- И как это я так опростоволосился...

- Нет беда,- улыбнулся эстонец.- Вы человек городской и не знаете деревенский обычай кормить работник. В городе не принято кормить сантехник или телевизионный мастер. Я это понимаю, но с другими так нельзя будет. Это ведь не просто еда, а такое правило, можно сказать уважение. Человек может обидеться, если его не пригласить за свой стол. Нужно хоть чем, но непременно угостить: пусть даже килька в томате, если другой еды нет. Он не станет обижаться, своего еще принесет, но за стол посадить надо.

- Конечно, Эйно Карлович... Вы уж меня извините... Может, все-таки чего-нибудь сообразим,- засуетился Федор Христофорович.- Там у меня есть колбаса, консервы...

- Пошли в столовая,- сказал Пиккус.

Столовая помещалась в том же здании, что и магазин. В общем-то она ничем почти не отличалась от городских столовых, только на каждом столике стояли в банках из-под маринованных огурцов огромные букеты сирени, и запах от этого был такой, как будто здесь сиренью кормили.

Пиккус взял себе борщ и котлеты, то есть все, что значилось в меню. Федор Христофорович последовал его примеру. Он хотел заплатить за Эйно Карловича, но тот как-то холодно взглянул на него и сказал, как отрезал:

- Не тот случай.

Они сели за столик у окна. Под окном стоял мотоцикл; Возле него бродили куры и выклевывали что-то у него из-под колес.

"Что я здесь делаю,- пронеслось вдруг в голове у Федора Христофоровича.- Каким ветром меня сюда занесло? Просто наваждение какое-то... Вот вскочить на этот мотоцикл и..." Но сейчас же он подумал, что уже понедельник, а в пятницу вечером приедет Глеб, а там, может быть, и внука Женю привезут. Он увидит деревянный дом, как в книжке на картинках, речку, лес, вот этих кур и, наверно, обрадуется. Это успокоило Федора Христофоровича, он надломил хлеб и стал есть борщ.

- А вы, собственно, каким образом попали в Синюхино? - спросил он Пиккуса между первым и вторым.

- Определен на жительство,- совершенно бесстрастно ответил тот,-соответствующими органами.

- Это как? За что? - выпалил Федор Христофорович и тут же спохватился, что поступил опрометчиво.

У всякого человека есть такое, о чем он не любит вспоминать.

- За бандитизм,- сказал Пиккус и как ни в чем не бывало продолжал есть.

- То есть... Вы шутите? - опешил Федор Христофорович.

- Не пугайтесь, я никого не убивал и даже не стрелял, у меня не было никакой ружье.

- Как же так получилось? - спросил. Федор Христофорович, видя, что Пиккус не прочь поговорить на эту тему.

- Старая история,- начал эстонец так, как будто собирался рассказать легенду.- Сразу после войны. Некоторым людям Советская власть, как говорится, встала поперек горло. У нас тоже такой был по фамилии Кунст. Нельзя сказать, чтобы он был богачом, но хутор имел неплохой. Только ему этого показалось мало, и он связался с немцами, чтобы попользоваться от них. Кое-что ему перепадало, и он вообразил себя большой человек. Так что, когда пришла Советская власть, ему ничего не оставалось, как уходить в лес. Он так и сделал. Ушел в лес и взял с собой кое-кого из своих батраков и соседей. Они ничего не делали, только сидели в лес и все оттуда показывали фига, выжидали время, пока из района уйдет отряд, присланный для борьбы с бандитами. Но изредка они все-таки нас навещали, требовали хлеб, яйца, сыр. Мы, конечно, давали и помалкивали, потому что никто не хотел, чтобы его хутор сжигали, а его самого убивали. Однажды они заявились к нам с матерью и потребовали продукты. Мать отдала кое-чего, но им показалось мало, и они ее обругали. Я сказал, что они не правы, и они выбили мне два зуба и приказали идти с ними. И мне ничего не оставалось делать, как идти, потому что с меня мертвого никакой толк не было бы. Они как будто одурели. Раньше это были нормальные мужики, которые много работали, но любили и поговорить, и посмеяться. А тут их словно кто подменил: сидят и смотрят исподлобья, и даже разговаривать не желают. Десять дней мы отсиживались в лесу, все чего-то ждали. Почти все время шел дождь, а крыша над головой не было, ничего не строили, потому что каждую минуту ждали перемены. Там я заработал себе радикулит. Кунст то уходил, то опять появлялся, он очень нервничал, а потом сказал, что наше дело - табак и нужно уходить за границу. "Ты тоже можешь идти с нами,- сказал он мне.- Все равно красные тебя расстреляют, когда узнают, что ты был в нашем отряде". Я не боялся красных, потому что ничего плохого сделать не успел, но побоялся сказать "нет", чтобы их не разозлить. Для начала решили перебраться на какой-нибудь остров. Оттуда легче было уйти за кордон.