Шпион императора - Эдмон Лепеллетье

Наконец, маршал Груши, которого считали попавшим в плен со своей армией, имел до тридцати тысяч человек, причем это количество еще увеличилось благодаря беглецам, отбившимся от своих частей после сражения при Ватерлоо. Таким образом у Наполеона могло в короткое время образоваться до ста тысяч человек войска. Этого было достаточно, чтобы занять Париж, дождаться соединения с Раппом и Лекурбом, а там попытаться дать вторую решительную битву.

Ватерлоо закончилось великолепным самопожертвованием императорской гвардии, «которая умирает, но не сдается», а также непонятной паникой.

Была ночь. Повсюду царил полный хаос. Крики умирающих, которых подло добивали пруссаки, ржание лошадей, дальние и ближние раскаты пушечных выстрелов еще сильнее увеличивали ужас, распространившийся при слухе, что император убит. Это известие, что вождь армии погиб, превратило батальоны в стадо, а храбрых солдат – в трусливых беглецов Крик, брошенный одним: «Спасайся, кто может!» – послужил как бы сигналом для тысяч человек. В одну минуту все поспешили бежать, бросая оружие, ранцы, забывая про честь и славу, и армия, состоявшая из львов, вдруг превратилась в стаю зайцев с человеческими лицами. Единственным утешением может служить лишь то, что это общее бегство спасло несколько лишних жизней. Но армия не была уничтожена, как говорили в Париже и палате, чтобы вынудить Наполеона к отречению от престола. Она потерпела поражение под Лаоном, где находился Наполеон и где ему следовало оставаться.

Окруженный в Лаоне шестидесятитысячной армией, которая опять была сильна, потому что видела своего вождя живым, Наполеон должен был оставаться там и мог бы диктовать оттуда свои условия мира или по крайней мере угрожать парижским политикам, которые под влиянием Фушэ отрешили его от престола, и в первое время он колебался, хотел было остаться, но затем передумал и пошел на Париж.

Однако это был уже не прежний Наполеон. Он не верил больше в свою звезду, считал необходимым все согласовывать с демократическими чувствами народа, не мог насильно заставить народ делать то, что тому не нравилось.

Кроме того, он чувствовал себя не совсем спокойно в Лаоне, в то время как в Париже его собирались свергнуть с престола. Он не мог повторить переворот 18 брюмера, когда по возвращении из Египта народ с радостью приветствовал его и страстно желал уничтожения директории. Тогда он был популярным человеком, теперь же, после поражения, становился ненавистен народу, а политики, которые диктовали мир и опубликовывали разного рода декреты, наоборот, приобретали популярность среди народа.

И Наполеон возвратился в Париж. Он заперся в Елисейском дворце. Всевозможные проекты роились в его голове, а в это время толпа, собравшаяся под окнами, бешено кричала: «Да здравствует император!»

– Я мог бы править при помощи этих людей, которые приветствовали меня, – сказал он, обращаясь к Бенжамену Констану, – но я не хочу быть революционным императором, предводителем партизан. Если представители страны пожелают, чтобы я управлял государством, я останусь, если нет, я отрекусь от престола в пользу моего сына.

Фушэ между тем по обыкновению вел двойную игру. Он нашел себе соучастника в лице бессовестного старика Лафайета. Отречение Наполеона было решено. Раз он допустил поражение своего войска, его шпага становилась ненужной стране, а его имя могло погубить все либеральные учреждения Франции. Ввиду этого было назначено временное правительство, состоявшее из Карно, Кенеля, Коленкура, Гренье и Фушэ, причем последний был избран президентом.

Этот предатель и жалкий полицейский достиг заветной мечты: он стал фактическим правителем Франции, стал хозяином страны, и благодаря его интригам она была выдана врагам и Бурбонам.

Наполеон был удручен и утомлен властью, когда отрекался от престола. Когда ему стали говорить о правах его сына в тот момент, когда он подписывал акт отречения, Наполеон ответил:

– Мой сын! Мой сын! Какая химера! Нет, я знаю, что отрекаюсь не в пользу моего сына, а в пользу Бурбонов! Эти, по крайней мере, не находятся в плену у Австрии.

Даже и в этот момент его мысль была полна заботой о Франции в ущерб собственным интересам.

Временное правительство сейчас же после подписания акта отречения призвало Бурбонов и объявило Наполеону, что о его сыне говорилось в акте только единственно из вежливости и что это ни к чему не обязывает правительство.

Отречение Наполеона состоялось 22 июня 1815 года. Получив акт отречения, Фушэ стал торопить Наполеона как можно скорее покинуть Париж и Францию.

Перед дворцом с утра до ночи стояла толпа, не перестававшая приветствовать павшего императора. Эта толпа была более предана Наполеону, чем все его маршалы, генералы, министры и чиновники, которым Наполеон раздавал чины и награды. А между тем эта самая толпа была именно пушечным мясом и главным плательщиком налогов.

Эти сборища беспокоили Фушэ; он чувствовал, что пока Наполеон не покинет Елисейский дворец, он не посмеет привезти Бурбонов. Поэтому он командировал к Наполеону маршала Даву, честного и преданного человека, чтобы гот сказал бывшему императору, что, пока он находится в Париже, он стесняет действия временного правительства.

Наполеон принял маршала холодно и заявил, что готов покинуть Париж, как только ему дадут средства и возможность найти надежное убежище. Он рассчитывал отправиться в Соединенные Штаты и жить там в качестве простого смертного, а для этого ему нужно иметь два фрегата, которые перевезли бы его и его свиту.

Спустя три дня Наполеон покинул Париж. Толпа, узнавая его карету, кричала: «Да здравствует император!» Это было в последний раз, когда крик приветствия раздавался в его ушах. Он приказал отвезти себя в Мальмезон, где его ожидала королева Гортензия; он прибыл сюда как бы для того, чтобы еще раз вспомнить первую зарю своей славы, свои мечты, свою любовь.

Здесь воспоминания о Жозефине повеяли на него, как забытые в памяти черты и характер той женщины, которую он так страстно любил когда-то. Как и вторая его жена, Жозефина обманывала его, но обманывала с любовниками, а не с врагами. Измены Жозефины задевали только честь мужа, измены же Марии Луизы имели всегда в виду императора. И теперь Наполеон прощал неверность жене, помня, как жестоко она поплатилась за это.

Наполеон молча и мрачно прохаживался по аллеям парка, когда к нему подошел Лас-Казас и сказал, что какая-то дама непременно желает переговорить с ним.

– Я не даю больше аудиенций, – ответил Наполеон улыбаясь. – Я не раздаю больше мест. Чего желает эта дама от императора, не могущего ничего сделать? Но все равно пусть она придет, это оживит немного мое уединение!

XIII

На аллее, направляясь к Наполеону, показалась молодая и элегантно одетая женщина. Это была графиня Валевская. Верная подруга его пребывания на острове Эльба явилась предложить ему если не свою пылкую любовь, как прежде, то по крайней мере тихую дружбу.

Приятно пораженный встречей с красавицей-полькой, Наполеон ласково принял ее.

Графиня пришла сообщить ему, что он подвергается сильной опасности, так как Фушэ приказал одному из генералов присутствовать при его отплытии. Валевская прибавила, что этим надсмотрщиком и тюремщиком будет генерал Беккер и что она успела приехать раньше генерала.

– Меня по крайней мере должны были предупредить, так как ведь я не собираюсь нарушать свои обязательства, – с недовольным видом проговорил Наполеон.

– О, государь, – сказала графиня Валевская, – вам необходимо поскорее уехать, так как ваше присутствие вблизи Парижа связывает по рукам и ногам изменников и, кроме того, враг приближается. Прусские разведчики уже появились в окрестностях Сен-Дени. Дело может дойти до того, что вас неожиданно захватят здесь.

– Я уеду, – ответил Наполеон с жестом нетерпения, – но ведь мне нужны паспорта, суда…

– Куда вы отправитесь, ваше величество?

– В Соединенные Штаты. Там мне отведут землю или я сам куплю. Я кончу тем, чем человек начинает. Я буду жить продуктами своих стад, – Наполеон сделал движение, как бы желая исправить только что сказанное. – Но, может быть, явится и другое разрешение. Солдаты все еще полны доверия ко мне, неприятель у ворог Парижа. Хитрость Блюхера и Веллингтона слишком явно бросается всем в глаза; они уверяют, что воюют только против одного меня, а не против Франции. Теперь я отрекся от престола, так зачем же они продолжают идти на Париж?

– Это правда, – ответила графиня, – вчера в версальском лесу драгуны Эксельмана атаковали два прусских полка.

– Теперь уже эти три солдата угрожают не мне, так как я превратился в простого смертного, но Парижу. В скором времени в руках неприятеля будет вся страна, которая к тому же совершенно беззащитна, так как у меня шпага отобрана. Ах, если бы меня назначили генералом и поручили мне командование! Я не буду больше императором, я не хочу власти; все, чего я желаю, – это сразиться с неприятелем, воспрепятствовать ему войти в Париж, заставить его заключить с нами мир на приемлемых условиях. Сделав это для страны, я удалюсь и стану жить в одиночестве.