История гражданского общества России от Рюрика до наших дней - Михаил Кривоносов

Во всяком случае, это отмечали современники событий: «Без широкого участия выборных из городов в Москве было принято решение о передаче престола польскому королевичу Владиславу. Некоторые источники ответственность за этот акт возлагают на «седьмочисленных бояр Московскиа державы», которые «всю власть Русския земли предашя в руце литовскых воевод».[153]

Но Л. В. Черепнин, вслед за более поздними романовскими источниками, утверждает, что Владислава выбрал все же Земский собор некоего «узкого состава» (то есть – все то же собрание москвичей и находившихся в столице жителей нескольких других, как указывает в своей работе Черепнин – 34 русских городов): «Другие, напротив, указывают, что бояре в своем решении опирались на земский собор узкого состава без участия выборных из провинциальных городов. Так, по свидетельству «Нового летописца», «на Москве ж бояре и вси людие московские, не сослався з городами, изобраша на Московское государство литовского королевича Владислава». Это летописное указание подтверждается текстом договора (приговорной записи), заключенного 17 августа 1610 г. московским правительством с гетманом Жолкевским о признании Владислава царем.»[154]

Когда бояре «пришли к патриарху Гермогену и возвестили ему, что избрали на Московское государство королевича Владислава», патриарх выдвинул только одно требование: «Если [Владислав] крестится и будет в православной христианской вере – и я вас благословляю. Если же не крестится – то нарушение будет всему Московскому государству и православной христианской вере, да не будет на вас наше благословение!» 27 августа у Новодевичьего монастыря (ставки Жолкевского) польский гетман поклялся соблюдать этот договор.

По договору Владислав должен был венчаться на Московское царство от патриарха и православного духовенства по древнему чину, обещал православные церкви «во всем Российском царствии чтить и украшать во всем по прежнему обычаю и от разорения всякого оберегать», почитать святые иконы и мощи, иных вер храмов не строить, православную веру никоим образом не нарушать и православных ни в какую веру не отводить, евреев в страну не пропускать, духовенство «чтить и беречь во всем», «в духовные во всякие святительские дела не вступаться, церковные и монастырские имущества защищать», а даяния Церкви не уменьшать, но преумножать.

Тут же, под Новодевичьим, 10 тысяч москвичей присягнули Владиславу. 28 числа целование креста царю Владиславу продолжилось в Успенском соборе в присутствии патриарха Гермогена.

Когда к Сигизмунду и Владиславу под Смоленск отправилось московское посольство, глава посольства Василий Голицын (тот самый, погубивший Годуновых) заявил патриарху: «О крещении [Владислава] они будут бить челом, но если бы даже король и не исполнил их просьбы, то волен Бог да государь, мы ему уже крест целовали и будем ему прямить». Такова была позиция московской политической элиты, которая ради своей победы была готова отказаться от основополагающих цивилизационных установок русского народа, таких как православие (что и случилось полвека спустя на обновленческом соборе 1666 г.).

Но Гермоген дал наказ митрополиту Ростовскому и Ярославскому Филарету (из тушинского патриарха тот снова стал митрополитом), который в составе московского посольства к полякам представлял интересы Русской православной церкви, защищать православие: предъявить королевичу условия, чтобы Владислав крестился еще под Смоленском, чтобы порвал отношения с Римским папой и чтобы россиян, пожелавших оставить православие, казнил смертью. Митрополит Филарет пообещал Гермогену «умереть за православную за христианскую веру». Впрочем, умереть за веру пришлось в дальнейшем Гермогену, а Филарет весьма благополучно пережил Смуту в польском «плену» и, вернувшись в Москву, занял патриарший престол.

Надо отметить важное примечание, которое делает в своем исследовании Черепнин по поводу решений, принятых «узким собором»: «Весьма показательна фраза: «А бывшему государю царю и великому князю Василью Ивановичи) всеа Руси отказати и на государеве дворе не быти, и впредь на государьстве не сидети». В термине «отказати» слышится отзвук стародавних древнерусских времен, когда вече призывало князя и «указывало ему путь». Но в условиях начала XVII в. этот термин наполняется новым содержанием, знаменуя утверждение избирательной сословно-представительной монархии.»[155]

Действительно, в конце XVI – начале XVII вв. Земский собор в условиях Смуты и отсутствия наследственного монарха, стал общепризнанным источником легитимной высшей власти. Это было признано и народом, и властными элитами, которые были вынуждены хотя бы фиктивно «осенять» своих ставленников фальшивыми соборными утверждениями. Хотя, с другой стороны, вече никогда не было высшим органом власти всей страны, решая вопросы управления отдельных земель, да и выбирало оно (или «указывало путь» – изгоняло) как правило, князей из династии Рюриковичей, не покушаясь на их «семейное» право управлять всей Русской землей.

Более того, в условиях Смутного времени ни о каком реальном утверждении сословно-представительной монархии («народной монархии» в терминологии Солоневича) речи идти не могло. Наоборот, шла деформация основ «народной монархии», выраженная, прежде всего, в попытках сначала «оседлать» Земский собор, превратить его в инструмент достижения своих узких целей теми или иными политическими группами (Борис Годунов), а затем и в полном отказе от Земского собора как краеугольного камня социально-политической системы Московского царства, или, в лучшем случае, подмене его квазисоборами (Лжедмитрий I, Василий Шуйский, Семибоярщина). Толькой с после самоорганизации здоровых национальных сил начинается возврат к системе Земских соборов как народному представительству всех сословий Русской земли, имеющему значение источника высшей государственной власти (Дмитрий Пожарский и Кузьма Минин).

В целом этого не отрицает и такой замечательный исследователь эпохи Земских соборов как Л. В. Черепнин, который, все же, к Земским соборам относит и квазисоборы, и более похожие на вече собрания московского населения вкупе с Боярской думой и Освященым собором. «Рассмотрев историю земского представительства в России с конца 90-х годов XVI в. до конца первого десятилетия XVII столетия, приходится сказать, что здесь еще много неясного. – пишет он. – Совершенно бесспорно существование избирательного собора 1598 г., ибо от него сохранился официальный документ – Утвержденная грамота. Достаточной точностью и подробностью отличается разрядная запись о соборе 1604 г., занимавшемся подготовкой к отражению крымской опасности. Данные об избирательных соборах 1606 и 1610 гг. недостаточно четки, поэтому о них идут споры, но самый факт их созыва, мне представляется, доказуем. Недвусмысленны, мне кажется, сведения о земском соборе 1607 г. по вопросу о снятии с населения присяги Лжедмитрию I. Соборы 1605 и 1607 гг., созванные для суда над Василием Шуйским и Ильей Горчаковым, следует отнести к числу судебных, а не земских.

Полные данные о составе имеются для собора 1598 г., неполные – для собора 17 июля 1610 г. Общие основы представительства в 1598 г. – принципиально те же, что и в 1566 г. Первое прямое указание на обращение из центра в провинцию с предложением прислать своих выборных на земский собор относится к 1610 г.

В условиях кризиса самодержавия, гражданской войны земские соборы играют двойственную роль. После смерти Федора Ивановича земский собор принимал участие в правительственной деятельности (причем и тогда, когда уже воцарился Годунов). Так же было и вслед за свержением Василия Шуйского. Это содействовало сохранению государственного единства страны. В то же время земский собор использовался и как орудие в политической борьбе различных феодальных группировок, что нарушало целость государства».[156]

В целом правильно отражая растущую в период Смуты и безвластия роль Земского собора, говоря о формировании «в условиях кризиса» управляющей функции собора (а, по существу, функции Земского собора как источника высшей легитимной власти), Л. В. Черепнин, как представляется, неверно расставляет акценты, считая что такая функция появилась уже после смерти царя Федора Ивановича и завершения правления династии Ивана Калиты. Однако тот факт, что соборы 1564/65 и 1584 года решали вопросы, относящиеся к прерогативе высшей государственной власти (об изменении политического строя страны (введение опричнины) и избрании на царство нового царя) свидетельствует, что эта функция появилась задолго до Смутного времени, тогда как в 10-е годы XVII века шел как раз обратный процесс – попытка лишить Земский собор такой функции.

Процесс этот шел с переменным успехом: наиболее активное политически сословие – поместное дворянство – широко представленное на Земских соборах, не желало лишаться своего влияния на власть. Наибольшего успеха представительство всей земли добилось во время Второго земского ополчения, когда Земский собор в Ярославле стал, по сути, правительством всея Руси. Однако этот успех земства был кратковременным. К середине XVII века Земские соборы стали утрачивать свою властную функцию, пока не превратились в «карманные» совещания при новой социально-политической структуре, созданной первыми Романовыми на руинах «народной монархии» Ивана Грозного.