Статистическая вероятность любви с первого взгляда - Дженнифер Смит

Как‑то вечером, примерно месяцев через восемь после того, как мама с доктором начали встречаться, Хедли открыла парадную дверь и увидела, что тот расхаживает взад‑вперед по их крыльцу.

— Привет! — сказала Хедли, отодвигая противомоскитную сетку. — У мамы сегодня собрание в книжном клубе, разве она вам не сказала?

Доктор Дойл вошел в дом и старательно вытер ноги.

— Видишь ли, я пришел к тебе, — промолвил он, засунув руки в карманы. — Хотел попросить у тебя разрешения кое на что.

Взрослые никогда еще ни на что не просили у Хедли разрешения, поэтому она посмотрела на доктора с большим интересом.

— Если ты не против, — продолжил он, поблескивая стеклами очков, — я бы очень, очень хотел жениться на твоей маме.

Это был первый раз. Тогда мама ему отказала, а он подождал несколько месяцев и попробовал еще. Она снова отказала, а он еще подождал.

Третий раз все произошло при Хедли. Дело было на пикнике. Она, страшно смущенная, сидела на краешке одеяла, а доктор встал перед мамой на одно колено под тихие звуки нанятого им струнного квартета. Мама побледнела и покачала головой, а Харрисон только улыбнулся, как будто все это — веселая шутка, розыгрыш, в котором он тоже участвовал.

— Я вообще‑то так и предполагал, — заметил он, захлопнул коробочку и спрятал ее в карман.

Махнув рукой музыкантам, чтобы те не прекращали играть, он снова уселся на одеяло. Мама придвинулась к нему поближе. Харрисон с грустной иронией покачал головой:

— Клянусь, рано или поздно я тебя переупрямлю!

— Надеюсь, — улыбнулась мама.

Тогда Хедли все это страшно озадачило. Мама как будто и хотела и не хотела выходить замуж за доктора. Словно она знала, что надо согласиться, однако что‑то ее удерживало.

— Это ведь не из‑за папы? — однажды вечером спросила ее Хедли.

Мама быстро обернулась к ней:

— Нет, конечно! Кроме того, если бы я хотела отыграться, я бы скорее сказала «да», верно?

— Я не говорила, что ты хочешь отыграться, — возразила Хедли. — Я, наоборот, подумала: может, ты все еще ждешь, что папа вернется.

Мама сняла очки, которые надевала для чтения.

— Твой папа… — Она немного помолчала. — Мы друг друга чуть до психушки не довели. Я и сейчас еще его до конца не простила. Какой‑то частью души я всегда буду его любить, хотя бы за то, что у меня есть ты, однако все случилось не без причины, понимаешь?

— И все‑таки ты не хочешь выйти за Харрисона.

Мама кивнула.

— Но ты ведь его любишь.

— Да, — сказала мама. — Очень люблю.

Хедли в растерянности помотала головой:

— Ничего не понимаю!

— А что тут понимать? — улыбнулась мама. — Любовь — самое странное и нелогичное чувство на свете.

— Да я не о любви! — отмахнулась Хедли. — Я о браке.

Мама пожала плечами:

— Ну, с этим еще хуже…

А сейчас Хедли стояла возле старинной церквушки в Лондоне и смотрела, как из нее выходят жених и невеста. Мобильник, прижатый к уху, доносил гудки из‑за океана через половину земного шара. Жених нашел руку невесты, их пальцы сплелись. Почти незаметный жест, но есть в нем что‑то глубоко символичное: двое вступают в жизнь как единое целое.

На том конце включился автоответчик. Хедли, вздыхая, слушала, как родной мамин голос предлагает ей оставить сообщение. Безотчетно поворачиваясь лицом к западу, словно от этого станет ближе к дому, и при этом замечая между двумя белыми фасадами узкое острие шпиля, Хедли захлопнула крышку телефона, не дождавшись гудка, и, оставив за спиной еще одну свадьбу, бросилась к очередной церкви. Она уже знала, без всяких доказательств: это та, которую она ищет.

Обогнув здание и пробравшись между машинами, припаркованными по обе стороны улицы, Хедли застыла как вкопанная. Посреди крошечного газончика — та самая статуя, на которую карабкались Оливер с братьями и потом получали за это нагоняй. А вокруг тесными группками — люди, одетые во все оттенки черного и серого.

Хедли решила держаться поодаль. Ноги словно приросли к земле. Задним числом ее затея казалась совершенно дикой. У нее всегда была привычка сначала делать, а потом думать. Сейчас она понимала: время самое неподходящее, чтобы заявиться в гости без приглашения. Здесь происходит нечто бесконечно печальное, непоправимое и до ужаса окончательное. Хедли скосила глаза на свое платье: нежно‑сиреневый цвет совсем не подходит к случаю. Она повернулась, чтобы уйти, и тут краем глаза увидела возле церкви Оливера. Во рту у нее мгновенно пересохло.

Он стоял рядом с невысокой, хрупкой женщиной, приобняв ее за плечи. Женщина, видимо, его мать, но, приглядевшись, Хедли поняла, что сам парень — вовсе не Оливер. Он шире в плечах и волосы светлее, и, прикрыв рукой глаза от косых лучей заходящего солнца, можно убедиться, что этот человек еще и намного старше. Он вдруг поднял голову и посмотрел ей в глаза. Теперь ясно, что это — один из братьев Оливера. Чем‑то их взгляды невероятно похожи. Хедли с замиранием сердца попятилась и спряталась за живой изгородью, словно какая‑нибудь преступница.

Пригибаясь, Хедли отошла в сторону и оказалась возле увитой плющом чугунной решетки. За оградой — сад с фруктовыми деревьями и разноцветными клумбами, каменными скамьями и пересохшим фонтаном. Хедли побрела вдоль ограды, касаясь рукой кованых завитков, ощущая прохладу металла. И остановилась у ворот.

Над ее головой раздался крик птицы. Хедли подняла голову: птица неторопливо описывала круги в пестром от облаков небе. Облака серебрились на солнце, и Хедли вдруг вспомнила, как Оливер в самолете называл их кучевыми. Единственный вид облаков, который выглядит одинаково и в воображении, и в реальности…

Хедли снова опустила глаза и увидела в саду Оливера, как будто она призвала его своими мыслями. В костюме он казался старше. Стоял, ссутулив плечи и опустив голову. Ковырял землю носком ботинка. Сердце у Хедли сжалось от нежности. Она была уже готова его окликнуть.

Нет, не успела — он обернулся раньше.

Что‑то в его облике ужасно изменилось. Какой‑то надлом и глаза пустые. Да, теперь она окончательно уверена: ее приход сюда был ошибкой. Но взгляд Оливера словно пригвоздил Хедли к месту. Она замерла, не зная, то ли удрать, то ли броситься к Оливеру.

Так они стояли долго — неподвижно, словно статуи в саду. Оливер ничем не показывал, что рад ее видеть. Хедли, справившись с комком в горле, решила все‑таки уйти.

Уже сделав несколько шагов, она услышала позади его голос. Одно слово — как будто открытая дверь. Конец пути и начало. Загаданное желание.