Золотые коронки - Ефим Гринин

В личном деле Овсянникова в графе «образование» было подчеркнуто слово «высшее», тут же лежала нотариально заверенная копия диплома с отличием Московского юридического института. Зачем пять лет изучать юриспруденцию человеку, если после института он работает бухгалтером в Каменец-Подольской конторе госбанка?

— Ошибка молодости, — смущенно улыбаясь, сказал Овсянников. — Мое истинное призвание — бухгалтерские счеты.

Майор решил, что это липа. Телеграфный запрос подтвердил подлинность диплома, выданного в 1930 году на имя Овсянникова Михаила Степановича. Майор не успокоился и пригласил члена армейского трибунала. Овсянников без запинки отвечал не только на вопросы по советскому законодательству и судопроизводству, он не забыл даже основ римского права. Словом, этот парадокс в его биографии пока оставался загадкой.

Овсянников не стеснялся своих похождений. Он очень придирчив к достоинствам будущей супруги и знакомится со многими, чтобы не ошибиться в выборе. Обыск в его квартире тоже ничего не дал. Хозяйка припомнила, что она еще не посадила хлебы в печь, когда старший лейтенант разгреб угли и сжег не то тетрадку, не то книжку. Это могла быть книжка шифров, но Овсянников нагло ответил:

— Имею слабость, стишки сочиняю, — сказал он. — Для собственного удовольствия. Людям показывать стесняюсь, вот и бросил в печку.

Таково было положение дел в четвертом часу ночи на воскресенье. Беспокойство майора росло с каждым часом. Днем его вызывал начальник штаба армии. В квадратах Б6 и Б9 — в районах деревни Сладкая Балка и хутора Камышовка — закончилось сосредоточение советских дивизий. На планшетах артиллеристов и летчиков были нанесены ориентиры и цели. Сложнейший многотысячный механизм армии изготовился к броску на запад. Во вторник утром взлетят сигнальные ракеты, и на фланги гитлеровского оборонительного района обрушатся ударные кулаки. Это было согласовано с общим планом наступательных операций Южного фронта. Не могло быть и речи об отмене приказа Верховного Главнокомандования о ликвидации южной группировки противника.

Генерал-майор предложил Ефременко любым способом установить, какими именно сведениями о подготовке наступления располагают гитлеровцы. В свою очередь дивизиям первого эшелона было приказано усиленной разведкой уточнить расположение и передвижения войск противника. От этого зависело решение командующего армией, успех или провал наступления, жизни тысяч людей.

Но майор сделал все, что было возможно. Теперь он ждал возвращения самолета. Если шифры, добытые партизанами, помогут прочитать радиограмму, он доложит командующему истинное положение дел. В противном случае… Майор потер пальцами слипающиеся глаза, закурил и вышел на крыльцо. Он слишком устал и уже не в состоянии был думать, что сделать в противном случае.

В эту ночь судьба словно оберегала сержанта Осетрова от горя. Раздавленный усталостью, он спал без всяких сновидений и в этом каменном сне даже не слышал, как самолет вернулся на аэродром.

Но когда старший лейтенант Белов дотронулся до Осетрова, тот моментально открыл глаза, поежился от ночной свежести, спустил ноги на педали и машинально завел мотор, не проявив ни малейшего любопытства к тем двум людям, которых Белов поместил сзади. А между тем один из них мог поведать Осетрову о мученической смерти его жены Маруси.

Но Осетрову нужно было добрать положенные часы сна. И потому он гнал машину вовсю, и в серой предрассветной полутьме «виллис», как необъезженный конь, взбрыкивал задком на ухабах. И даже у крыльца Осетров не оглянулся на пассажиров, которых старший лейтенант повел в дом. У сержанта не достало терпения пойти на квартиру, он опять улегся в машине, на этот раз с головой укрывшись замасленной шинелью.

Зато майор, несмотря на смертельную усталость, выбежал в коридор и лицом к лицу столкнулся со старшим лейтенантом.

— Ну как, Белов? — выдохнул он.

— Есть, товарищ майор, все есть!

— Так идите же сюда скорее!

Ефременко распахнул дверь, но Белов указал на человека в немецком мундире с забинтованной головой и большой плетеной корзиной в руке.

— Не у меня, товарищ майор, у него!

Человек в немецком мундире вошел в комнату и поставил корзину на стол. Ефременко закрыл дверь, но вместо разъяснений услышал:

— Мне необходимо видеть командующего!

— А кто вы такой? — в свою очередь спросил майор.

— Я сержант Семен Панько. Но обо мне потом. Нужно срочно доложить командованию…

— Вот и докладывайте, сержант Панько! — нетерпеливо сказал майор. — И давайте побыстрее!

Семен бегло осмотрелся. Почти пустая комната с небольшим сейфом, кожаной коробкой полевого телефона на столе, стульями и узкой, застеленной солдатским одеялом койкой. Семен был разочарован. Он считал, что его проведут прямо к генералу, а тут всего-навсего майор!

— Наступление армии подготовлено, товарищ майор?

— Допустим!

— А если я вам скажу, что фрицы знают дислокацию наших войск перед наступлением, что тогда?

— И это можно допустить. Чем вы докажете?

Семен вздохнул, порылся в корзине вынул сложенную вчетверо немецкую карту-пятикилометровку и расстелил на столе.

— Взгляните, товарищ майор!

И когда майор нагнулся над картой, на которой ядовито-зеленым карандашом была начерчена линия обороны немцев, Семен быстро нанес в квадратах Б6 и Б9 две широкие красные стрелки и, заглядывая в бланк, проставил цифры советских соединений.

— Похоже?

Ефременко ответил не сразу. Кровь прихлынула ему в лицо и застучала в висках, он разогнулся и несколько секунд стоял, закрыв глаза. Да, на этот раз старый бандит фон Крейц превзошел самого себя. Какое счастье, что еще не поздно отпарировать коварный ход этого прохвоста!

— Откуда карта, сержант?

— Из аппаратной разведотдела, товарищ майор. И этот бланк, и шифры, коды — все оттуда.

— Отлично, сержант, — сказал майор и покрутил ручку телефона. — Девушка, соедините со вторым… Товарищ второй, докладывает девятый. Есть точные документы… Слушаюсь… Хорошо, через час буду… Есть! — он дал отбой, сел на стул и повторил: — Отлично, сержант, вы вовремя успели. Теперь давайте по порядку: как у вас очутились эти вещи?

— А как же командование? — растерянно спросил Семен, все еще надеясь, что его отведут к генералу.

— Уже доложено начальнику штаба армии. Говорите!

Семен присел и помолчал, собираясь с мыслями. Слабая улыбка появилась на утомленном и оттого еще более худом лице майора. Этот сержант — как будто неплохой парень, но выглядит скверно. Отправить его в санбат на поправку… Майор взглядам предложил сесть вошедшему Белову.

— Не знаю, с чего начать, товарищ майор, — сказал Семен. — История больно длинная…

— Козьма Прутков всякое дело рекомендовал начинать с начала, а вы начните с конца, — посоветовал майор, хитро прищуриваясь. — Например, почему важные документы в какой-то корзине?

Семен облегченно засмеялся. Наверное, уже с полчаса он у своих, но лишь сейчас не умом, а сердцем почувствовал, какая гнетущая тяжесть свалилась с него. Теперь все будет иначе. Только бы Галинка уцелела. И Виктор с товарищем. Удалось ли им уйти после взрыва? Мысль о взрыве напомнила ему, как Рябинин укладывал в корзину мины, а сверху продукты и самогон. Перед вечеринкой пришлось спрятать мины в кухне. И он рассказал майору, как это было.

— А повязка на голове, мундир этот?

— Возле аппаратной часовой штыком зацепил, товарищ майор. Чёрт его знает, почему он не с автоматом, а с винтовкой был. А мундир с Павлюка, он упитанный, ему и без мундира в самолете не холодно…

— Это тот, второй! — догадался майор. — Ну-ка, Белов, приведите его…

Семену казалось, что о мытарствах в плену, о Марусе и Гаврике, о том, что было в Энске невозможно рассказать и за целые сутки. Но за те несколько минут, которые понадобились Белову для выполнения приказания, он успел изложить майору всю историю.

Слушая, майор спрятал карту снова в корзину и все смотрел, перечитывая, на черновик расшифрованной радиограммы. Он не перебивал Семена, не задавал вопросов. Он умел слушать, не высказывая ни осуждения, ни одобрения. Только раз не утерпел, проронил с грустью и сожалением:

— Эх, Митя, Митя! Не добрались мы вовремя до Марфовки!

И так он это тихо, невзначай проговорил, что Семен и не обратил внимания на его слова. И лишь утром, увидев земляка, растерялся, сник перед Осетровым, будто повинен был перед ним, потому что не так-то просто сказать вдруг человеку, что уже не ждет его любимая жена и что нет уже у него ни угла своего на земле, ни семьи…

Семен рассказал и о том, как, захватив в аппаратной документы, они разделились: Семен с Андреем и Павлюком уехали к партизанам, чтобы радировать насчет самолета, а Виктор с товарищем выжидали в аппаратной, чтобы дать Семену беспрепятственно выбраться из города.