Мозгва - Андрей Левкин

Колокольня церкви возле Дома металлурга все еще не упала, прочие окрестности выглядели и того бодрей. Пошел искать еду, все эти дни дома не готовил, разве что покупал пряники к чаю. По Лубянскому проезду стоял все тот же ряд заведений, штуки четыре. Китайский ресторан с малиновым половиком перед входом. Он был из чего-то синтетического, и в нем были прострижены до основания — чуть более блеклого, как бы даже и желтого — буквы, которыми было написано что-то по-китайски, а также слово «велкам» по-английски, шрифтом, каким пишут Coca-Cola. Рядом тяжелая распивочная «Аист», на ремонте, там что-то сваривали; рядом с ней еще какой-то подвал, тоже закрытый, на стекле надпись «ООО Ассоль Лтд»; ну и «Китайский летчик».

В «Летчике», поскольку был день, да еще длинные праздники, было пусто. Все как-то нараспашку, пустынно, но хорошо. Сидели какие-то студенты, ментально близкие О. Так, видимо, все и устроено на свете: кому куда уместно зайти, тот туда и заходит. Все, в общем, будут там, где им положено.

Пока несли еду, снова читал Калошина. Стены клуба были преимущественно зелеными, густо-зелеными и салатово-зелеными, а поверхности барьеров, сидений и столбиков (тут были барьеры и столбики) вполне китайско-красными. Похмелье стояло ровно в той стадии, когда глаза сделались особенно выпуклыми, отчего сочетание алого и зеленого их приятно раздражает.

«Комплекс из трех унионтов разных типов называется антерцетом и обозначается символом Ац. Например, художник обратил внимание на плывущий по реке плот с натянутой белой палаткой. Владелец плота вошел в палатку, и художник его больше не видел. По отношению к его рецепторам река в это время была мевлином, плот и палатка — сипактами, хозяин плота — лансом. Обозначив эти объекты тасентоведческими символами, получаем формулу Мл + Сп + Лн (или Ац #3).

Комплексы из унионтов четырех различных типов называются анквартетами. Существует только пять разновидностей анквартетов. Пример анквартета #3. Вдали от поселка, на берегу ручья, сидело трое парней. Один негромко играл на гитаре, второй что-то оживленно рассказывал, третий сидел молча, слушал. Несмолкаемый плеск ручья был по отношению к этим парням мевлином, звуки гитары — сипактами, слова рассказчика — динактами, а слабый шум часов, лежавших в кармане гитариста, — лансом (тиканье часов никто из них не слышал).

Комплекс, образованный из унионтов всех пяти типов, называется анфюнетом. Его символ — Аф, полная формула Мл + Сп + Ит + Дт + Лн. Пример. Аквалангист спустился в морскую воду с левого борта нового большого теплохода. Вода для аквалангиста — мевлин, борт теплохода — сипакт, сделанный кем-то рисунок рыбы (на днище) — имцакт, ватерлиния — динакт, а большая акула, плававшая по кругу возле правого борта, — ланс.

Конечно, все это было правдой: всегда должна быть акула, которая кружит возле правого борта, когда сам ты — с левого. Хотелось верить, что отыщется и рисунок рыбы на днище, сделанный кем-то. Например, владельцем плота, который вошел в палатку, и его навсегда не стало. Принесли пиво, тут был странный выбор, зачем ему теперь нефильтрованный францисканер? Теперь в нем не было тонкости различения.

Подошли музыканты, начали шуршать и звякать на небольшой сцене — настраивались. Один был мужиком средних лет, лысым в черных очках, вторым — женщина в чем-то смутно блестящем, в тяжелых башмаках с толстыми квадратными каблуками. Еще два человека: один местный, заведовал он, что ли, клубным звуком и всеми проводами, а второй, видимо, переводчик, потому что мужчина и женщина переговаривались по-немецки. Они убрали со сцены не нужные им ударные, воткнули свой ящик, распутывали провода. Дама была Триксой Арнольд, а мужик — Ильей Комаровым, басистом из „Не Ждали“, вместе они были проектом „Les Halmas“, но О. об этом ничего не знал. Щавелевые щи и свинина под грибным соусом были неплохи. Кофе был ужасен, но в Москве с ним всегда проблемы.

„Хищная птица несет в своих когтях пойманную рыбу. По отношению к органам чувств птицы ее добыча является сипактом. По отношению к матросам проплывающего неподалеку судна эта рыба является мевлином (как и сама птица). А по отношению к дождевым червям, ползающим в толще прибрежной земли, эта рыба есть ланс. Формула этого тасента (рыбы) такая: ‹Мл II Сп II Лн›. Она состоит из символов трех различных унионтов, разделенных вертикальными черточками. На обоих ее концах стоят угловые скобки. Подчеркнем: символов в формуле — три, но обозначают они лишь один объект. Когда один объект по отношению к двум или более реципиентам является унионтами двух или более типов, он называется бенутом (Бн). Следует заметить, что реципиенты могут и не подозревать о том, что кто-то из людей проанализировал ощущаемый ими объект и признал его бенутом. Делают такие тасентоведческие анализы только в случаях большой надобности“.

Конечно, такая надобность у него присутствовала. Калошин (существовал ли он реально?) был молодцом: мир, как лего, в горячечном энтузиазме собирался из различных покемонов каждую секунду. А манипулирующий был сам включен в свои манипуляции, изнутри которых казалось, что и он прозрачен, и вся схема прозрачна, так что ни он, ни схема не видны, но весь этот пузырь был со стороны смутным, темно-серым облаком, окутавшим больного.

Дожидаясь расчета, он рисовал и нарисовал птичку — на каком-то объявлении, листовке оранжевого цвета, лежавшей на столе. Может, ее нельзя было пачкать, но как-то сама нарисовалась. Птичка была в профиль, похожа на ворону. Уходя, забрал ее с собой, так что имелась конкретная выгода: теперь у него была еще и птичка. Вот такими были его накопления. Птичка получилась вовсе не хищной.

Чего-то ему все-таки хотелось, но желание не распознавалось. Какой-то коммуникационный сбой. Но что, например, мы знаем о чувствах засорившегося водостока? Приятно ли это ему или как? Болезненно или радостно дребезжат трамваи? Какие карты сознания используются при коммерческом взаимодействии? Что кого надувает собой, как воздушный шар?

Вообще-то, в „Летчике“ он мог оказаться именно потому, что если мозг Маяковского в тазу несли на Б. Якиманку пешком, то лучшего маршрута не найти: по Лубянскому проезду мимо Политехнического музея, ЦК ВЛКСМ и памятника героям Плевны. За Маросейку, вниз под горку, как раз мимо „Летчика“, с тазом на вытянутых руках, направо в переход, то есть, конечно, просто в сторону Китайгородского проезда — какой тогда подземный переход. По Варварке до Москворецкого моста, срезая угол, гостиницу „Россия“ тогда еще тоже не поставили. Через Большой Москворецкий мост, через Балчуг на Ордынку, по 3-му Кадашевскому в Лаврушинский, мимо Третьяковки по Большому Толмачевской на Старомонетный, в щель, выводящую на Полянку возле памятника Димитрову, на Большую Якиманку, налево, почти пришли.

Был и другой маршрут, по Большому Каменному мосту, но он, кажется, длиннее. К тому же тогда, срезая углы, пришлось бы пройти через Красную площадь с тазом с мозгом в руках, а там уже лежал Ленин с пустой головой, этот мозг уже был на Якиманке, в чем был неуместный стилистический повтор. А к Солянке по Лубянскому проезду, под горку, легко и быстро.

Несомненно, он жил внутри самого большого приключения своей жизни.

К ночи он снова поехал в город: ночь была на воскресенье, Пасха. Не то чтобы на службу, а пройтись по городу, который не спит. Доехал на троллейбусе до бульваров, до „Художественного“ пошел к Никитским воротам. Проходя мимо какой-то подворотни, увидел внутри мерцающий, перемещающийся свет: во дворе шел крестный ход. Присоединился, люди еще прошли дворами, свернули направо, вышли на Никитский бульвар, двинулись по проезжей части. Это был крестный ход от той церкви, что ближе к Мерзляковскому. Внутрь церкви было не попасть, она маленькая. Он перешел Никитскую и зашел в Большое Вознесение — тоже не столько на службу, сколько знакомых встретить. Но свечу купил и в „Христос воскресе — воистину воскресе!“ участвовал. Знакомых не встретил, пошел обратно к „Арбатской“ по бульвару, уже и каштаны распускались, так все эти дни было тепло, перешел на ту сторону, где Домжур. У конца домжуровского забора два каких-то человека вели себя странно: один сидел на мостовой, устанавливая фотоаппарат на низеньком штативе, а другой просто стоял рядом, отгонял, наверное, машины. Что тут ночью фотографировать? А есть что: там же во дворе громадное дерево, за оградой. Его ствол чуть ли не на треть выпирал сквозь ограду, а корни — чуть ли не до верха решетки. Громадное, старое, вяз, кажется. Почему-то раньше его не замечал.

Но сегодня тут и запах был странный. Пахло подвальной сыростью, откуда? А, вот… раньше тут была стена — чуть правее, где за забором Домжура начиналась автостоянка, перед круглосуточным магазином-стекляшкой. На въезде на стоянку была будка смотрителя, теперь ее не было, но одной будкой дело не ограничилось, вся стоянка была завалена горами кирпича, среди которых торчали два экскаватора. Мышами пахло, сырыми тряпками, подвалом. Сильно разворотили, запах окутал весь квартал. Что-то тут раньше стояло, что загораживало это дерево. Щит какой-то?