Плакучее дерево - Назим Ракха

— Правда, — сказала когда-то его мать, когда ему было семь лет, — это вовсе не то, что люди хотели бы знать.

Она произнесла эти слова после того, как на его глазах солгала в супермаркете какому-то мужчине. Она учила малыша Дэнни, когда они с ней ходили по магазину, выбирать с полок кое-какие товары — обычно в мелкой упаковке — и потихоньку класть к ней в сумку. Главное, чтобы никто не видел. Она называла это их «тайной игрой». Если это ему удавалось, она награждала его жевательной резинкой или же отправляла смотреть телевизор. Но в один прекрасный день мужчина с ушами, напоминающими цветную капусту, схватил его мать за руку, затем грозно указал на Дэнни и на ее сумочку.

— Мы всего лишь играли, — произнес он тогда в свое оправдание.

— Играли? — Мать схватила сумочку. — Ты называешь это игрой?

С этими словами она вытащила из сумочки серебряные часы и золотые сережки, а потом с силой влепила ему пощечину и оставила одного в слезах в кабинете начальника охраны. Когда она наконец вернулась за ним, то казалось, будто одежду на ней изнутри накачали воздухом. Тогда-то она и объяснила ему все насчет правды.

— Пойми, Дэнни, правда — она как та песня, которую никто не желает слышать. Из страха, что она навсегда застрянет у них в голове. Ты меня понял?

Дэнни понял. Правда может вам дорого обойтись. Вот почему спустя три недели, когда полиция спросила у него, кто приходил к ним домой тем поздним вечером — уж не тот ли охранник из супермаркета? Не он ли ударил ее пивной бутылкой и потом убил выстрелом в голову? — Дэнни ничего не сказал. Спустя двенадцать лет, сидя в тюремной камере Прайнвилля, он отказался сказать правду о том дне, когда застрелил Стивена Джозефа Стенли.

Дело в том, что он хотел признаться в этом миссис Стенли. Он хотел сообщить ей о том, что привело его именно в дом номер 111 по Индиан-Ридж-Лейн, а не в какой-то другой. Все было совсем не так, как она представляла себе или как ее заставили думать. И что самое главное, поведать ей, что он понимает, как глубоко ранила ее смерть Шэпа. А то, что эта рана глубока, он знал точно.

Роббин пробежал пальцами по волосам. Ему до сих пор с трудом верилось, что тогда он почти не встретил сопротивления. Он видел себя молодым: густые волосы до плеч, твердые бицепсы, мускулистое, поджарое тело. Впрочем, тридцать восемь — тоже еще не старость. Более того, приказ о смертной казни заставил его ощутить себя, как никогда, молодым. И все-таки волосы заметно поредели, мышцы сделались дряблыми, некогда гордо расправленные плечи — сутулыми. Все это явно выдавало в нем далеко не молодого мужчину.

Дэниэл сел на койку. Выбор прост. Унести правду с собой в могилу или добить ею миссис Стенли. Его передернуло, и он простонал. Черт возьми, что есть правда, когда вокруг сплошная ложь. Все, что ни возьми, — все не так.

— Она потеряет все, — произнес он. — Все, что у нее есть.

Он поднял письмо, скомкал и запустил им в стену, глядя, как оно, отскочив рикошетом от унитаза, вновь упало на пол. И тогда он весь напрягся и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

Стоп. Ведь за ним наблюдают. Не дай бог, к нему еще приведут психиатра, или священника, или бог знает кого еще. Подумают, что он сходит с ума, что отнюдь не так. Нет, кушетка смертника ему не была страшна, как не страшен был шприц со смертельной дозой яда. В конце концов, свою смерть он видел как избавление от страданий. Этакой тихой обителью, где он в конце концов обретет покой. И если он и напишет Ирен Стенли письмо, то скажет ей примерно то же самое.

Глава 26. 6 октября 2004 года

Годы Нэта тянулись тяжко и одиноко. Годы человека, который боролся с самим собой, желая выбросить из головы то, что он носил в себе. Впрочем, свои секреты он захоронил слишком глубоко. И никакой бур не мог бы достичь этих глубин. Он насмотрелся шахт и потому знал, что происходит, когда это пытаются сделать: плодородные земли изменяются до неузнаваемости, превращаются в пустыню. В голый, лунный пейзаж. Есть грехи действия, вещи, которые не следовало производить, а есть грехи бездействия. Когда-то что-то не было сделано, что-то осталось несказанным. «Такие вещи будут вновь и вновь являться к вам, неотступно преследовать вас, — говорил пастор Уайт. — И в конечном итоге сокрушат вас».

Когда Нэт подъехал к дому, там было темно. Ни на крыльце, ни на кухне, ни на втором этаже света не было. Грузовик по-прежнему на месте. Он быстро окинул взглядом сад и сарай. Никого.

Может, они с Кэрол ушли на курсы по изучению Библии?

— Вряд ли, — сказал он самому себе, захлопнув дверь машины, и направился в дом. Ирен теперь почти не ходила в церковь, она больше «не получала там того, что ей было нужно», что бы это ни значило. В последнее время жена все больше и больше замыкалась в себе. Впрочем, внешне она не производила впечатления человека, убитого горем. Скорее наоборот. Стоя у плиты на кухне или работая в саду, она вечно напевала что-то себе под нос. Она даже стала читать поэзию, а однажды он обнаружил у нее в руках книжку по медитации. Когда же он поинтересовался, что это значит, — уж не вступила ли она в какую-нибудь секту? — Ирен просто захлопнула книгу, но ничего не сказала. Не знай он ее так хорошо, наверняка бы подумал, что она что-то от него скрывает. Но нет, в их семье — и он точно это знал — секреты были только у него самого.

— Ирен, дорогая, ты где?

На плите было пусто, а дом наполнен тишиной. Нигде ни единого звука: ни радио, ни телевизора. Нэт положил шляпу и ключи на стол и направился в гостиную.

— Ирен!

Ответом ему стали лишь негромкое гудение холодильника и тиканье часов на каминной полке. Внутри его вновь подняло голову дурное предчувствие. Ему показалось, что надвигается нечто темное и страшное.

— Ирен! — Он развернулся и, перепрыгивая ступеньки, бросился наверх, где обогнул угол и распахнул дверь в их спальню.

Жена лежала в постели — глаза закрыты, рот слегка приоткрыт. Не успела она открыть глаза и оторвать голову от подушки, как Нэт был уже возле нее.

— В чем дело? — спросил он дрожащим голосом. — Ты заболела?

Ирен растерянно заморгала.

— Ирен!

— Который час?

— Почти семь часов. С тобой все в порядке?

Она села в постели:

— Семь часов! Подумать только! У меня разболелась голова, и я прилегла. Господи, у меня ведь нет ничего на ужин!

— Боже, как ты меня напугала. — Он сел с ней рядом и расстегнул ворот рубашки. — В доме темно. Тебя нет. Я даже не представлял себе, где тебя искать. — Он вздохнул и легонько похлопал ее по колену. — А из-за ужина не переживай. Я могу сделать себе яичницу.

— Нет. — Она потянулась за очками. — Со вчерашнего вечера еще осталось рагу, и я сейчас быстро приготовлю салат.

— Как хочешь. Кстати, как твоя голова? Уже лучше?

Ирен убрала от лица волосы и кивнула.

Она перестала их красить, и теперь они, как будто, отливали серебром. Она по-прежнему красива, подумал Нэт. Чего никак не скажешь о нем самом — толстом и лысом. Он не питал иллюзий относительно своей внешности.

— Ты уверена? — Он потрогал ее висок, затем слегка приподнял подбородок. — Ты какая-то бледная. Знаешь что, ужином я займусь сам. А ты пока полежи. Вчерашнее рагу я и сам подогрею не хуже, чем ты.

Он поднялся, отошел от ее кровати и направился к двери. У него словно камень с души свалился.

— Нэт!

— Да? — Он с улыбкой повернулся к ней.

— Его скоро казнят — я имею в виду Дэниэла Роббина. Окружной прокурор прислал нам уведомление.

Нэт почувствовал, как у него задергался правый глаз.

— Можешь посмотреть, вот оно. — Ирен взяла с прикроватного столика конверт. — Дата назначена на конец месяца.

Нэт ухватился за спинку кровати.

— На конец месяца?

— Да, так написано — 29 октября 2004 года.

Нэт машинально взял конверт, второй рукой вытащил очки для чтения и надел. Строчки на листке бумаги плясали перед ним — некоторые отчетливые, некоторые расплывчатые. Они, казалось, пытались спрыгнуть с листа и залепить ему пощечину.

— Понятно, — произнес он, опуская бумагу. — Значит, они наконец решили довести дело до конца. — Он потер пальцем нижнюю губу. — Девятнадцать лет, черт возьми. Мне уже начинало казаться, что они обо всем забыли.

Взгляд Ирен был устремлен куда-то к потолку.

— Предполагаю.

— Черт! — Нэт глубоко вздохнул и с шумом выдохнул воздух, пытаясь взять себя в руки. — Похоже, нам надо решить, что делать дальше.

— Делать дальше?

— Ну да. Если все так и есть, как здесь говорится, нам надо будет купить билеты на самолет, во сколько бы это ни обошлось. А еще нужно позвонить Блисс, если, конечно, ты уже сама ей не позвонила.

— Пока нет.

Нэт сглотнул комок.

— Хорошо, тогда позвоню я. — Он повернулся и на ватных ногах шагнул к комоду. Тьма, которую он так долго носил в себе, вдруг перестала быть воображаемым хищником, превратившись в нечто реальное, осязаемое. — Вообще-то я думал, что тебя это взволнует сильнее.