Взгляд. Заметить Христа в творении - Владимир Зелинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы, скажет затем Иисус (Ин. 9:39) и подарит зрение каждому, кто будет готов Его принять. Для видящих все сущее становится отблеском Царства.
БОГОМАТЕРИНСТВО
Корни всякой истины, исповедуемой в Церкви, согласно очерку «Всесвятая» Владимира Лосского, находятся во Христе, проявляют себя в Духе и скрываются вновь в Матери Господа как Хранительнице Предания и Откровения Сына. Лосский называет Церковь «расширением человеческой природы Христа», способной хранить в себе такую полноту Откровения, которую, будь она записана, весь мир не мог бы вместить. Лишь Матерь Божия, предызбранная для того, чтобы образовать или соткать тело Божие в Своем теле, осуществляет в Себе все, что сопряжено с непостижимым даром Воплощения, неотъемлемым от Богоматеринства. И все наши молитвы, славословия, упования исходят из лона Церкви-Марии, словно пробуждаясь в ее памяти.
НЕ СУДИТЕ
Церковь есть (и это «есть» всегда звучит как пожелание) устроение такого общения, которое возникает, когда люди собираются вместе ради «единого на потребу». Она есть то интимно-общее, в чем мы вдруг понимаем друг друга. «Бог в душе» живет и в ближней и дальней душе. Строй наших мыслей, наших ощущений схватывается воедино. И здесь уже – не «я в Боге» великих мистиков, но мы, узнающие себя друг в друге в общине вместе с другими. Не себя мы узнаем, но Его – непостижимое, вошедшее в выразимое, облекшееся в слова, пришедшее извне, из Предания. Всякий подлинный опыт о Боге – бесконечно личностен, но и неожиданно общинен. Тот малый луч, который пролагает свой путь в нас, исходит из единого, собранного в пучок Света; он в глубочайшем смысле кафоличен, но вместе с тем спрятан глубоко в нас и незрим. Общинно не только богословие, но и все то (покаяние, упование, ликование, даже и сомнение), в чем мы входим в соприкосновение с Богом. Не потому ли и сказано: не судите? Потому что немилосердный наш суд хочет погасить светлячок Божий в чужой душе, стирает тот след, по которому Бог сходит в человеческий мир и устрояет там это Свое «место».
ДЛЯЩЕЕСЯ ОТКРОВЕНИЕ
Христос есть то Слово, что однажды было рождено Матерью, и то, которое Церковь рождает в нас. Ей передается вечное материнство Марии. Церковь всегда пребывает в родах; или в ином смысле она может быть названа длящимся Откровением – здесь Бог отдает Себя людям и делится с ними собственной жизнью. Здесь людям даровано – соединившись в слове о Боге и Боге-Слове – притязать на Его близкое присутствие, на Его участие, на Его жертвенность, то есть черпать из того «избытка жизни», который принес с Собою Христос. Может быть, поэтому в Церкви эта жизнь так близко придвинута к смерти и как бы переливается через край ее. Всмотримся в таинства: литургия совершается рядом с гробами, хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь на антиминсе с зашитыми в нем частицами мощей. Смерть не спрятана как в обычной жизни, напротив, она как бы вынесена на первый план.
НЕОПРЕДЕЛИМОСТЬ ГРАНИЦ
Спор вызывается тем, что у Церкви действительно есть своя непроницаемая тайна, и она, среди прочего, заключается в неопределимости ее, тайны, границ. Да, Церковь существует в довольно строгих, едва ли не жестких пределах, и все же не всегда можно на нее указать: вот она там или вот здесь. Она неотъемлема от видимой своей структуры, организационной и догматической, она сохраняется не только апостольским преемством, но и полномочным церковным правительством. Но кто из «имеющих уши» усомнится, скажем, что присутствие ее скорее можно было ощутить не в декларациях ее властных структур, но на тех спрятанных лесом соловецких проталинах, где зэки-епископы, властью той отсеченные, украдкой служили литургию на снегу, прелагая в тело Христово остатки арестантской пайки? И коль скоро тайна Церкви останется живой, к ней причастны и те арестанты, и безвестные их Евхаристии, ибо то, что казалось смытым и сгнившим, оживает в ней вдруг сегодня. Все это собирается в Церкви незримой, которую видимая Церковь (сущность которой не определяется ложным выбором между «гонимым» и «разрешенным») никогда не бывает в силах до конца выразить и вместить. Тайна может и должна быть предельно раскрыта, мученики прославлены, но прославленные – всегда лишь избранники среди многих, а раскрытое, провозглашенное – лишь частица того, что пребывает за порогом здешнего зрения. Христос говорит в Своей Церкви, но присутствие Его можно ощутить и за ее порогом. Слово Его можно разгадать во всяком ростке, чьи корни протягиваются к семени, которое брошено всем. Будь мы только внимательны, мы могли бы различить его и в характерах других народов, в их религиях, в их святынях, надеждах, искупительных муках.
ПАРАДОКС ЦЕРКВИ
То, что называют «парадоксом Церкви», заключается прежде всего в том, что она несет в себе присутствие Воплощенного Бога – и оно затаптывается и забрасывается грязью; по нему ходят, «не изув сапоги», – и в то же время оно не грязнится, не тускнеет и не теряет своей бесстрашной, беззащитной святости. Церковь не раз видели и видят по сей день разлагающейся, дряхлой, дотягивающей последние дни, ее не раз хоронили, и по сей день на ее похоронах справляют лихие поминки, но к каждому новому поколению она обращала свое отчаянно помолодевшее лицо. Присутствие Божие, которым она живет, пытаются то и дело укрыть и запрятать, чтобы оградить от профанации, от надругательства, заключить в идеальный образ, но все покрывала, если они не соединяются с этим присутствием, в конце концов истлевают от его жара.
ЦЕРКОВЬ-«БЛУДНИЦА»
Тайна заявляет о себе в том, что Церковь, всегда развращенная своим временем, называет себя единой;
