Моя жизнь на тарелке - Индия Найт

— Все равно, — говорю я упрямо.

— Мое присутствие там не обязательно. — Похоже, настала очередь Роберта обижаться. — Если хочешь, иди одна.

— Глупости, Роберт. Говорю же, я рада, что ты пойдешь со мной. Мы здорово смотримся вместе. Лучше взгляни на это! — Осторожно отворачиваю один бумажный уголок, другой… и снова замираю от счастья при виде нежно-зеленого чуда. — Оп-ля! — Жестом фокусника я извлекаю платье.

— Иисус! — Роберт подходит ближе. — Потрясающе. Я видел его в «Вог». Точно. — Он проводит рукой по сияющей ткани, разглядывает швы. — Гениальный дизайн. Скроено по косой, видишь? Тебе впору?

— Еще как. В самый раз! — Я в ярости, как вы уже наверняка догадались.

— В таком случае примерь. И хватит злиться, — смеется Роберт. — Спросить уже нельзя. А туфли к нему купила?

— Купила, не сомневайся. — Показываю коробку. — И платье примерила. В магазине. Так что придется тебе подождать до завтра. На сегодня с меня примерок хватит.

— Великолепные туфли, — одобряет Роберт. — И вообще — весь комплект великолепен. Я очень рад, Клара. Ты давным-давно не покупала себе приличную одежду. Много месяцев, пожалуй… Или лет.

— Скажи лучше — почти десять лет. Со дня нашей свадьбы.

— Ну, я-то не виноват, согласись. Я постоянно предлагаю тебе купить что-нибудь…

— Угу, постоянно сообщаешь, где торгуют одеждой двадцать шестого размера. А это не одно и то же, дорогой мой. Но я рада, что тебе нравится.

Заметили? Я не назвала, а Роберт не поинтересовался ценой. Вот что я люблю в своем муже, помимо прочих достоинств. Не забыть добавить этот пункт в молитвенный список; мелочности в муже я бы не потерпела, а человека менее мелочного, чем Роберт, трудно себе представить. В финансовом отношении, по крайней мере.

Можно подумать, будто прежде я никогда не бывала на вечеринках. Полночи кручусь в постели не в силах заснуть, воображая различные сценарии праздника.

Вот мы с Робертом входим в залу. Роберт — в черном, я — натуральная русалка. Лица всех женщин окрашиваются в цвет моего зеленого платья.

Раз десять прокручиваю этот кадр, упиваясь эффектом.

А вот я уже не я, а мадам де Помпадур, перед которой падает ниц весь царственный Версаль.

Так, почему-то в моей фантазии не нашлось места Роберту. Надо исправиться.

Неотразимый и сексуальный, как породистый жеребец, немного жиголо, но самого высшего разряда, Роберт следует за мной по пятам, не замечая горящих страстной мольбой, алчущих взоров пресыщенных королевских фавориток. Жалкий, покинутый красотками Сэм Данфи тоскует в одиночестве…

А этот откуда взялся? Господи, заснуть бы. Повернув на подушке голову, смотрю на Роберта. Он даже спит опрятно. Как вечером лег, так утром и проснулся. В той же позе. Будто не живой человек рядом, а фотография спящего мужа в натуральную величину. Футболка белее снега, даже в темноте слепит. Пижамные штаны — я приподнимаю одеяло, чтобы удостовериться — девственно-чистые, без единого пятнышка. Роберт не пускает во сне слюни, не сопит и не храпит. Даже страх берет порой — уж не умер ли?

Должно быть, я все-таки заснула. Последнее, что помню, — как подсчитывала флаконы с лаком для ногтей, имеющиеся в моем распоряжении (никуда не денешься, я глубоко интеллектуальная личность). И все. Дальше провал. А сейчас уже утро. Солнечное утро.

Роберт в ванной, откуда он появляется, чтобы поцеловать меня в щеку и тут же исчезнуть, бросив:

— Встретимся, как договорились. На ирландского гения вряд ли успею, так что увидимся на вечеринке. Приглашение захватил.

Хлопает входная дверь, и тут же на пороге возникают Чарли и Джек. Младший держится за живот и мелодраматически стонет:

— Еды, мам, еды! Я такой голодный. Мамы должны колмить своих детей. — Он укоризненно качает головой.

— Ты только-только встал с постели, Джек. Я же не отказываюсь тебя кормить.

— Я голодный… — Джек со вздохом растягивается на ковре. — Я очень голодный.

— Ну ты и дурень! — встревает Чарли. — Мам, можно «Шоко-Попс» на завтрак? У меня сегодня плавание. Мам, сделай мне сандвич с ветчиной, а не с сыром. Нынче я сыр ненавижу.

— Нынче? С каких это пор?

— Со вчерашних. А ветчину обожаю.

— Ветчина! — оживляется Джек. — А ветчина — это попа свиньи.

— Сам ты попа! — парирует Чарли. — Розовая и жирная!

Джек стартует мгновенно:

— Ма-а-а-а-а-ам!

— Ну все, хватит. Одеться, умыться, зубы почистить и вниз. Чарли, прекрати дразнить Джека, он маленький. А ты, Джек, уже большой, не разводи сырость. Ну! — Я хлопаю в ладоши, будто сержант на плацу (правда, на моих солдатиков это никогда не действовало). — За дело!

Учитывая количество намеченных дел, день обещает быть долгим.

Давно уж я не готовилась к вечеринкам с такой дотошностью. Лет с семнадцати, пожалуй, когда предвкушение вдохновляло, а само событие доставляло массу неприятностей (пригласит? не пригласит? куда крутанется бутылочка?). Зато сборы, о-о… Долгие часы, проведенные за сравнением оттенков розовой помады в витринах «Вулворта» — назло Кейт. Столь же долгие часы, уходившие на выбор пластмассовых клипсов (опять же вопреки Кейт. «Только жемчуг, дорогая, все остальное — дешевка»). Маски для лица, от которых лоскутами слезала кожа. Нескончаемые опыты с макияжем — над одним лицом трудились, кроме его обладательницы, еще как минимум две подружки, постоянно давая мудрые советы: «Нет-нет, в уголки тени потемнее, они зрительно увеличивают глаза». Неизменный член нашей команды, Тамсин питала слабость к парикам. Лет с тринадцати до шестнадцати она изображала Долли Партон, заявляясь на вечеринки в водопадах белых локонов и с бюстом, увеличенным дюжиной бумажных платков.

Идея пригласить Тамсин приходит мне в голову во время сборов на косметический сеанс — баснословно дорогую процедуру. В самом деле, почему бы и нет? Помогла бы по старой памяти. Оставив сообщение на ее автоответчике, я сажусь в машину. До косметического кабинета не близко, минут сорок езды.

К косметическим кабинетам я отношусь с опаской. Если бы не авторитет Кейт, ноги бы моей не было в этих пыточных камерах. По молодости лет я рискнула несколько раз заглянуть туда — до сих пор дрожь пробирает при воспоминании. Так называемая «чистка лица» превращала меня в… полагаю, слово «образина» как раз к месту. Какое там свидание или вечеринка! Бумажный пакет бы найти, чтобы прикрыть багровую, с отвратительными синеватыми кляксами, зато чистую рожу. Страдала я безмерно. Во всем Лондоне, по улицам которого бродила жертва косметичек, не нашлось бы человека несчастнее.

Страшное унижение эти сеансы, думаю я, припарковываясь у косметического кабинета. Одна болтовня изуверов чего стоит: «Н-да… случай сложный. Не повезло вам с кожей, дорогая. Пожалуй, без тонального крема «Смерть прыщам» не обойтись. А что творится вокруг носа и на подбородке… Немножко запустили, а? Ну, ничего, замаскируем карандашом «Взгляни в зеркало и удавись»».

Однако Кейт за свою Карину головой поручилась, а я маме доверяю — во всем, что касается косметики. И совершенно права, что доверяю. Часом позже меня не узнала бы даже Кейт: кожа чудесным образом разгладилась, щеки втянулись. Представления не имею, что со мной сделала Карина, но даже поры — мое проклятье — с лица будто испарились. Глядя на себя в зеркало, я в очередной раз возмущаюсь тем, как бездарно тратят деньги миллионерши.

Обычно подобные мысли приходят ко мне во время редких прогулок по Слоун-стрит: сколько тонн драгоценностей и косметики, сколько массажных человеко-часов изводят на себя старые перечницы, а смотреть все равно жутко. Будь я замужем за каким-нибудь дряхлым миллионером, я выглядела бы сказочно… и, между прочим, не оглядывала бы никого с головы до ног, как делает вон та особа. Корова чертова. Хотя бог с ней, не иначе как поражается моей младенчески чистой наружности.

Автоответчик подмигивает — первое сообщение от Тамсин, второе (вот странно) от директрисы Чарли. Просит перезвонить. Что стряслось? Дрожащими пальцами быстро набираю номер; перед глазами с шальной скоростью мелькают кошмарные кадры: проломленные черепа, разлетающиеся шрапнелью зубы, перебитые руки-ноги, расквашенные губы и носы всмятку. Школьная секретарша мисс Робертс голоском двенадцатилетней девочки просит минутку подождать. Жду. Лающий бас директрисы, мисс Фитцджеральд, действуют на меня как шоковая терапия — я начинаю молоть вздор.

Все остальные родители — имеются в виду нормальные родители, которых не увидишь с утра на школьном дворе в пижаме и с пятнами варенья на штанинах — способны общаться с мисс Фи на равных, по-взрослому; я же в ее присутствии (пусть и на другом конце провода) превращаюсь в девчонку. От самого ее вида или звука ее голоса у меня начинается знакомый со школьных времен зуд в затылке. Я едва сдерживаю желание выпалить что-нибудь откровенно идиотское: «Ой, простите, простите, больше не буду, честное слово», и ускакать припрыжку с воплем: «Дура очкастая!». От последнего я, впрочем, даже в школе как-то воздерживалась.