Личный демон. Книга 3 - Инесса Ципоркина

— Мы знаем, что ты знаешь, что мы знаем, — язвит ее зять… и сын. Переводя дыхание и утирая пот с лица подушкой в подозрительных пятнах. — Нет, я понимаю, для тещи западло проявлять вежливость, но можно хотя бы без таких обломов? Дядюшки подождут. Им не впервой.

— Когда вы натрахаетесь, — нарочито грубо произносит Катерина, — будет поздно. Эти двое что-то мутят. И это что-то может повредить Люциферу.

— А ты хочешь, чтобы оно ему повредило? — из-за плеча мужа спрашивает Денница-младшая. Кажется, при этом она обнимает Мурмура ногами и руками — вылитый осьминог. Адский вампир,[68] тварь из бездны.

— Что значит — хочу, чтоб повредило? — Саграде кажется, она слышит, как хлопают ее ресницы.

— Мама, ма-а-ама, — тянет Дэнни, ее Дэнни, младшая из Исполнителей желаний, достойная дочь своего отца. — Знаешь же, на меня твой дар лжи не действует. Хочешь, чтобы отец оказался в опасности и ты его спасла? Говори, хочешь?

И Катерина говорит. Как есть. Без утайки.

Мурмур оборачивается к жене и посмеиваясь, заявляет:

— Все равно в аду горим, любимая, так почему бы не развлечься немного?

В ответ Денница целует его в уголок рта и подмигивает матери: почему нет? Развлечемся.

— Не стоит, — слышится голос из-за катиной спины. Голос сухой, колкий, смертельно ядовитый — словно толченого стекла в соль подсыпали. — Не стоит развлекаться с ангелами. Убьют.

Саграда оборачивается, уже зная, кого увидит.

Перед нею в позе дешевой проститутки, прислонившись к косяку, уперев в стену ногу, согнутую под острым, вызывающе профессиональным углом, стоит Абигаэль. Главная ставка в игре, цена ангельского предательства. Стоит и не спеша прикуривает сигару. От собственной руки.

Длинная бурая торпеда торчит между ее губ, будто пенис мулата. Из сведенных, точно для щелчка, пальцев вырывается язык огня, плоть просвечивает в огне благородной шпинелью. Эби с наслаждением затягивается, подмигивает Кате с тем же самым выражением, что за несколько секунд до того — Дэнни. Приобнимает за плечи и уводит, уводит из собственной комнаты Саграды, которая больше Саграде не принадлежит.

Потому что преисподняя твоя, царица. А значит, не удастся отсидеться в уютной мансарде со скошенным потолком и балконом на вечно солнечную сторону. В спальне Священной Шлюхи, не подобающей Законной Супруге.

Денница-младшая хохочет им вслед и, судя по заполошному скрипу пружин, с размаху падает на кровать.

А Законная Супруга без колебаний отправляется в неуютные апартаменты Люцифера. Там теперь ее место.

Опочивальня сатаны явно изменилась, стараясь понравиться Катерине. Впрочем, проделала она это неуклюже, словно бы с трудом припоминая, как угодить даме — поди привыкла за тысячи лет к непритязательности Морехода.

— Наконец-то! — усмехается Абигаэль при виде полосатого кривоногого диванчика, возникшего перед камином на месте старого-престарого рундука с резьбой на передней панели — «Собственность Дэви Джонса»,[69] плюхается на диван, кладет лодыжку одной ноги на колено другой и выпускает в потолок пару сизых слоистых колец. — Отец давно мечтал о стильной спальне.

— Он тут спал? С моим мужем? — небрежно интересуется Катя. Хотя что тут спрашивать? Разумеется, спал. Разумеется, с твоим мужем. Разумеется, тут — и еще в сотне мест. Велиар — аколит дьявола. Его вассал. Его кедеш. А значит, принадлежит своему господину в таком смысле, о каком Законной Супруге лучше не думать. То, чего жена и царица не знает, ей не повредит.

Однако чем глубже в царицы, тем тоньше чутье. Пусть Катерина не знает точно, но она чует всё происходящее за ее спиной и помимо ее воли. А заодно и всё, что было до ее воцарения, всё, что будет после, всё, чем сердце не успокоится, но только пуще разъярится. И может вслепую пересчитать все поплывшие алчные взгляды, брошенные духом разврата на своего хейлеля.

Ревнует, сказал бы Люцифер, дьяволица моя. А Льорона подтвердила бы: собственница, не то что ты, ангел наш пропащий. Нет, ответила бы им Саграда. Я не ревную. Я защищаю свое.

Катя, у которой, если разобраться, до сих пор ничего своего не было — только общее, семейное, могла лишь удивляться чувству, что явилось из пугающих темных ландшафтов под красной луной. Из глухих дебрей заповедника богов, где обитают совсем уж бесформенные чудища, пришло оно, желание ударить первой и остаться последней из выживших. И потребовало отбить, а не получится, так украсть своего мужчину у всех и вся. Вплоть до невинных пристрастий и естественных нужд. Чтоб между принятием ванны и исполнением супружеского долга выбирал долг. Вот так вот!

Впервые Катерина ощущает себя воровкой, похитительницей душ, и пьянеет от этого чувства. Пожалуй, теперь она понимает азарт мужниной любовницы, подруги, отбившей катиного парня — да всех, кто протягивал загребущие лапы к ее, катиному, добру. Есть в чужом, запретном, урванном на часок особая сладость. И пускай Саграда снова законная, законней остальных владелица — что такое ее права по сравнению с многотысячелетним вассалитетом, с любовной связью, длящейся от начала времен? Искра, улетающая в дымоход, пока внизу, в камине, пылают столетние стволы.

Эфемерность собственного положения туманит голову. Есть свои преимущества в том, чтобы стать царицей на час…

— На три года. С половиной, — отвечает Эби на невысказанные мысли Пута дель Дьябло.

— Откуда ты знаешь?

— В Откровении Иоанна Богослова сказано, что ты, антихрист, воцаришься на сорок два месяца. — Глаза нефилима смеются. — Ну а мы, сама понимаешь, любим человеческие пророчества и старательно их выполняем, чтоб вашей веры хватило на новые. Вот потому Денница тебя и обморочил. Денница-старший. А Денница-младшая надеется обморочить отца и мать своих, подменить ваши желания собственными. Бедный ребенок.

Желание здесь — орудие и оружие. Им можно поработить, разрушить, убить. Душу не уничтожить ни огнем, ни мечом, ни петлей, ни дыбой. На нее действуют только желания — собственные и наведенные. Тайгерм твердил и клялся, что не может, не вправе, не в силах пойти против ее, Катерины, желаний. Что лишь исполняет ее волю, осознанную и неосознанную, не погрешив против той воли ни на йоту.

Как. Бы. Не. Так.

Всё, что можно было разрушить, разрушено: желания, предсказания, клятвы. Остальное, вроде дьявольских подковерных интриг — всего лишь мелкий узор на кайме. Саграда распята в железной хватке Люцифера и его детей. И что-то тягучее и черное, будто дикий мед, проникает в душу, лишая остатков воли. Воли — но не злости, не стремления узнать, как Люцифер ее, Катю, обманул, заставил себя захотеть.