Том 7. Американский претендент.Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон. - Марк Твен

— Послушайте, вы, наверное, преувеличиваете.

— По крайней мере так говорят. Но я тоже думаю, что это ложь. Нехорошо, по-моему, так порочить целый народ. Теперь тебе понятно, какой там в Сибири материал для создания республики. — Полковник умолк; грудь его бурно вздымалась, глаза пылали от возбуждения. Затем он вскочил, словно ему не хватало простора, и заговорил с возрастающей энергией и пылом: — Как только я создам эту республику, в ней вспыхнет, запылает, озарит все вокруг столь яркий свет свободы, разума, справедливости, человечности, что изумленные взоры всех народов обратятся к ней, — это будет такое же чудо, как если б на небе взошло второе солнце. Бесчисленные множества русских рабов восстанут и пойдут, пойдут на восток; великий свет, льющийся оттуда, будет озарять их лица, а позади, далеко позади мы увидим, — что мы увидим? — мы увидим пустой трон в обезлюдевшей стране! Этого можно добиться, и, ей-богу, я этого добьюсь!

Он помолчал, и на мгновенье мечты унесли его в сияющее будущее; затем слегка вздрогнул, вернулся в настоящее и самым серьезным тоном произнес:

— Прошу извинить меня, майор Хокинс, Я никогда прежде не божился, и, надеюсь, ты на сей раз простишь меня.

Хокинс с радостью простил.

— Видишь ли, Вашингтон, это оговорка, а вообще по натуре я к этому вовсе не склонен. Только легковозбудимые, горячие люди подвержены таким вещам. Но, принимая во внимание обстоятельства, учитывая, что я демократ по рождению и взглядам и аристократ по крови и склонностям…

Граф неожиданно оборвал свою речь и, словно окаменев, молча уставился в незанавешенное окно. Затем он вытянул палец и с трудом выдохнул одно-единственное, исполненное ликования слово:

— Смотри!

— В чем дело, полковник?

— Оно!

— Не может быть!

— Еще как может! Не шевелись! Я сейчас воздействую на него — пущу в ход всю свою силу. Раз я привел его сюда, то уж заставлю и в дом войти. Вот увидишь.

И он принялся проделывать в воздухе всякие пассы руками.

— Вот! Смотри. Я заставил его улыбнуться! Видишь?

И это была правда. Трейси, вышедший днем прогуляться, неожиданно увидел свои фамильные гербы, вывешенные на фронтоне жалкого домишки. Подобное зрелище не могло не вызвать у него улыбку, но если бы только у него, — оно вызывало улыбку у всех окрестных кошек.

— Смотри, Хокинс, смотри! Я его притягиваю!

— И в самом деле притягиваете, Россмор. Если я когда-либо сомневался в материализации, теперь от моих сомнений ничего не осталось, они исчезли раз и навсегда. О, какой сегодня радостный день!

Тем временем Трейси неторопливо направился через улицу, чтобы прочесть, что написано на дощечке У дверей. Не дойдя еще и до середины, он сказал себе: «Да ведь это резиденция нашего американского претендента!»

— Оно идет, идет сюда! Я сейчас сбегу вниз и втащу его. А ты следуй за мной.

Селлерс, бледный и донельзя взволнованный, открыл входную дверь и увидел прямо перед собой Трейси. Старик не сразу обрел дар речи; когда же он его обрел, то, заикаясь, пробормотал какое-то весьма малопонятное приветствие и предложил:

— Входите, входите, пожалуйста, мистер… м-м…

— Трейси, Ховард Трейси.

— Трейси… благодарю вас… Входите, пожалуйста, мы вас ждем.

Немало озадаченный этим приглашением, Трейси вошел.

— Ждете? — спросил он. — Очевидно, тут какое-то недоразумение.

— Полагаю, что нет, — сказал Селлерс, который, заметив подошедшего Хокинса, бросил на него украдкой взгляд, как бы предлагая ему обратить внимание на то, какое впечатление он сейчас произведет. Затем он медленно и внушительно произнес: — Я — «ВЫ ЗНАЕТЕ — КТО».

К удивлению обоих заговорщиков, эта фраза не произвела никакого впечатления, ибо пришелец, нимало не смущаясь, с самым невинным видом сказал:

— Извините, не знаю. Я понятия не имею, кто вы. Я только могу предполагать, и тут я, несомненно, не ошибаюсь, — что вы тот самый джентльмен, чье имя и звание значатся на табличке у двери.

— Правильно, совершенно правильно. Садитесь, прошу вас, садитесь. — Граф был смущен, совершенно сбит с толку, в голове у него был сплошной сумбур. Тут он взглянул на Хокинса, который стоял несколько поодаль и тупо смотрел на молодого человека, который, по его мнению, был не кем иным, как ожившим покойником. И у графа родилась новая мысль.

— Тысяча извинений, дорогой сэр, — быстро проговорил он, обращаясь к Трейси, — я совсем забыл о долге вежливости по отношению к гостю, да еще приезжему. Разрешите представить вам моего друга, генерала Хокинса… генерал Хокинс — наш новый сенатор… сенатор от Становища Чероки, величественнейшей территории, которая совсем недавно присоединилась к блестящему созвездию наших суверенных штатов. — А сам подумал; «От этого названия ему сразу кисло станет!» Но поскольку ничего подобного не произошло, весьма огорченный и немало удивленный полковник продолжал церемонию представления: — Сенатор Хокинс — мистер Ховард Трейси из… м-м…

— Из Англии.

— Из Англии?! Но это же нев…

— Ну да, из Англии, я уроженец Англии.

— И вы давно оттуда?

— Нет, совсем недавно.

«Этот призрак врет, как заправский лгун, — подумал полковник. — Такого и огнем не проймешь. Попробую еще немножко его прощупать — пусть покажет, на что он способен». И с величайшей иронией заметил, уже вслух:

— Должно быть, приехали в нашу великую страну отдохнуть и повеселиться? Очевидно, путешествие по величественным просторам нашего Дальнего Запада…

— Я не был на Западе и, уверяю вас, отнюдь не развлекался. Для того чтобы жить, художник должен работать, а не в бирюльки играть.

«Художник! — воскликнул про себя Хокинс, думая об ограблении банка со взломом. — Пожалуй, это правильное определение».

— Так вы художник? — переспросил полковник. И добавил про себя: «Сейчас я его поймаю».

— Весьма скромный.

— В каком жанре работаете? — продолжал хитрый ветеран.

— Станковая живопись.

«Ну, теперь он у меня в руках», — сказал себе Селлерс. А вслух воскликнул:

— Какая удача! Не согласитесь ли вы подреставрировать кое-какие из моих картин?

— С радостью. Разрешите мне взглянуть на них.

Ни малейшего смущения, или замешательства, или попытки увильнуть даже в эту критическую минуту!

Полковник был озадачен. Он подвел Трейси к олеографии, немало пострадавшей в руках предыдущего владельца, который использовал ее вместо абажура, и сказал, широким жестом указывая на картину:

— Это творение дель Сарто…

— Разве это дель Сарто?

Полковник укоризненно поглядел на Трейси, дал ему время осознать свою бестактность и продолжал с таким видом, будто никто и не прерывал его:

— Это полотно дель Сарто — пожалуй, единственный оригинал великого мастера, имеющийся в нашей стране. Как вы сами можете судить, работа столь тонкая, что было бы рискованно… не могли бы вы… м-м… не согласились ли бы вы показать мне, что вы умеете, прежде чем мы…

— С радостью, с радостью. Я сниму копию с одного из этих потрясающих полотен.

Были принесены акварельные краски — реликвии, сохранившиеся со времен пребывания мисс Салли в колледже. Трейси, правда, сказал, что он лучше пишет маслом, но раз ничего другого нет, попытает счастья и акварелью. И его оставили одного. Он принялся за работу, но слишком уж много было здесь достопримечательностей, и они были столь неотразимы, что Трейси встал и принялся бродить по комнате, удивленный и в то же время завороженный окружавшими его шедеврами.

Глава XIX

Тем временем граф и Хокинс, возбужденные и встревоженные, вели между собой следующий разговор.

— Меня чрезвычайно тревожит одно таинственное обстоятельство, — сказал граф. — Откуда у него взялась вторая рука?

— Да, меня это тоже тревожит. И потом, меня волнует еще одно обстоятельство: призрак-то ведь англичанин. Как вы это можете объяснить, полковник?

— Честно говоря, сам не знаю, Хокинс. Право, сам не знаю. Все как-то очень запутанно и страшно.

— А может быть, мы вызвали из могилы кого-нибудь другого, как вы думаете?

— Другого? А одежда?

— Одежда, несомненно, та самая, тут ничего не скажешь. Как же нам теперь быть? Насколько я понимаю, получить за него вознаграждение нам не удастся. Награда обещана за однорукого американца, а у нас — двурукий англичанин.

— Что ж, а может быть, никто и не станет против этого возражать. Ведь мы же дадим не меньше рук, а больше. Следовательно…

Но полковник сам понял, что его довод малоубедителен, и не договорил. Некоторое время друзья молча раздумывали над возникшими осложнениями. Наконец лицо графа засветилось вдохновением, и он внушительно произнес:

— Хокинс, материализация — это еще более великая и благородная наука, чем мы могли предполагать. Мы и понятия не имели, какой серьезный и поразительный опыт мы задумали. Сейчас мне все совершенно ясно, ясно как день. В каждом человеке есть элементы наследственности — атомы и частицы предков самого дальнего колена. Перед нами материализация, не доведенная до конца. Мы довели ее, по-видимому, только до начала века.