Маунтолив - Лоренс Даррел

«Нет, это совсем другой Наруз, — повторял он тихо, с совершенно искренним изумлением. — Я и знать не знал, что он на такое способен».

Чуть позже Наруз вернулся в дом счастливый, окрыленный, мы играли допоздна в карты и пили арак. Он показал мне, лучась от гордости, ружье, сделанное для него по спецзаказу в Мюнхене. Оно стреляет под водой тяжеленным таким дротиком и работает на сжатом воздухе. Развлечение, судя по рассказам, то еще, и я был удостоен приглашения съездить как-нибудь с ним на пару, в выходные, на любимый его островок и набить там кучу рыбы. Пророк исчез бесследно и вернулся младший сын, простак и деревенщина.

Уф! Не хочется упускать характерных деталей, тебе они могут сгодиться позже, когда меня уже здесь не будет. Извини, если надоел. На обратном пути в Город имел долгую беседу с Нессимом, и в голове у меня наконец все встало на свои места. Мне показалось, что с политической точки зрения коптская община может нам еще сгодиться весьма и весьма; и я был уверен — при соответствующей подаче материала даже и Маскелин будет в состоянии все это проглотить. Мечты, мечты!

Итак, я примчался, трепеща крылышками, обратно в Каир, чтобы расставить там шахматишки на новый лад. Первым делом пошел к Маскелину и поселился с ним хорошими новостями. К полному моему недоумению, он вдруг буквально побелел от ярости, ноздри втянул, даже уши вытянулись в струнку, как у гончей. «Вы хотите сказать, что пытались дополнить секретные разведданные и консультировались с этой целью у объекта наблюдения? Это противоречит элементарнейшим правилам разведдеятельности. И как вы могли поверить хотя бы слову — это же очевидная легенда. Никогда не слыхал ни о чем подобном. Вы самовольно блокируете документ, идущий по линии Минобороны, бросаете тень на мою агентуру, обвиняете нас в том, что мы не знаем своего дела, и т. д. . ..» Остальное дострой себе сам. Я начал понемногу закипать. А он знай себе читает мне лекцию дальше: «Я занимаюсь этим вот уже пятнадцать лет. Я говорю вам, здесь пахнет оружием, подрывной деятельностью. Вы не доверяете моей интуиции разведчика, я, в свою очередь, считаю ваши методы более чем странными. Почему бы нам в таком случае не передать его египтянам —и пусть они разберутся сами?» Конечно, этого я как раз и не мог допустить, и он о том прекрасно знал. Следом он поставил меня в известность, что просил МО нажать в Лондоне на необходимые рычаги и к Эрролу писал о том, что нужно «поменять лошадей». Как, собственно, и следовало ожидать. Но тут я решил зайти с другой стороны. «Послушайте, — сказал я Видел я ваши источники. Они арабы, все до одного, и, как таковые, доверия не заслуживают. Как насчет джентльменского соглашения? Спешки никакой нет — мы можем изучать себе этих Хознани сколько душе угодно, но как насчет того, чтобы опираться на иные источники — на английские? Если ваши выводы подтвердятся, клянусь вам, я сдамся и устрою публичное покаяние по полной программе, в противном случае я буду драться до конца».

«Какого рода источники вы имеете в виду?»

«Скажем, в египетской полиции работает довольно много англичан. Они говорят по-арабски и знают всех, о ком идет речь. Почему бы кое-кого из них не использовать?»

Он долго смотрел на меня.

«Но они все насквозь продажны, они не лучше арабов. Нимрод продаетпрессе досье. «Глоб» платит ему двадцать фунтов в месяц за конфиденциальную информацию».

«Должны быть и другого рода люди».

«Вот уж чего хватает! Вы бы их видели!»

«Есть еще Дарли, который ходит на те вечеринки, которые вас так тревожат. Почему бы не попросить его помочь нам?»

«Я не стану ставить под удар свою сеть, привлекая подобных типов. Дело того не стоит. Это небезопасно».

«Почему бы не создать в таком случае отдельную сеть? Пусть Телфорд этим и займется. Конкретно по коптскому делу, узкая специализация. И никаких выходов на вашу основную сеть. Ведь вы же смогли бы это сделать, разве нет?

Он медленно, по сантиметру, смерил меня взглядом. «Смог бы, если б захотел, — признался-таки. — И если бы был уверен, что это хоть к чему-то нас приведет. Но это никуда нас не приведет».

«Ну а почему же не попробовать? Ваше собственное положение здесь весьма двусмысленно — покуда не приедет посол, не определит ваш статус и не рассудит нас. Предположим, я даю делу ход и всю группу египтяне берут». «Ну и что?»

«Предположим, она могла бы — а я уверен, что может, — оказаться весьма полезной для британских интересов в этом регионе, — скажут ли вам спасибо за то, что вы позволили египтянам задавить ее в зародыше? А если и в самом деле вы окажетесь правы, всегда ведь можно…» «Я подумаю над вашим предложением». Видно было, как ему того не хотелось, — но ведь пришлось же. И он таки переменил решение: позвонил мне на следующий же день и сказал, что сделает по-моему, хотя «сохраняет за собой право»; война между нами не кончилась. Может, он просто услышал о твоем назначении и узнал, что мы друзья? Не знаю.

Уф! Ну, вот почти и все, что я имел тебе сказать; что же до прочего, страна все та и все там же; что есть на свете аномального, кривого, полиморфного, косого, двусмысленного, неясного, причудливого, странного или просто не в своем уме — все на месте. Желаю тебе от души всем этим насладиться — без меня. Уверен, что успех твоей посольской миссии затмит все ожидания. И может быть, хоть крохотную пользу принесут тебе те обрывки информации, что собрал для тебя в поте лица своего Искренне Твой

Чудвиг ван Греховен.

Маунтолив изучил сей документ весьма тщательно. Тон послания он счел неподобающим, полученные же сведения насторожили его, хотя и не слишком. Но в конце-то концов, нет на свете миссии, которую не грызли бы распри; личные обиды, расхождения во взглядах — к этому всегда нужно быть готовым. На минуту он задумался: а не мудрей ли и в самом деле будет дать Персуордену желанный перевод; однако он быстро подавил эту мысль, вытеснив ее другой. Если уж он собрался действовать самостоятельно, он не может себе позволить с первых же шагов выказывать нерешительность — даже и в отношении Кенилворта. Он вышагивал сквозь заснеженные пейзажи, выжидал, пока события и факты сами сложатся в определенную систему, в проекцию собственного будущего. В конце концов он сочинил и отправил Персуордену запоздалый ответ, плод долгих раздумий и многочисленных правок, посредством обычной диппочты.

Мой дорогой П.

Должен поблагодарить тебя за твое письмо, содержащее весьма интересные данные. Я не считаю себя вправе принимать какие-либо решения до приезда. Не хочу опережать события. Как бы то ни было, я решил оставить тебя в составе миссии еще на год. Боюсь, я стану предъявлять к дисциплине более жесткие требования, нежели теперешний ваш глава канцелярии; и я уверен, ты не подведешь меня, сколь бы унылой ни виделась тебе подобная перспектива. Многое предстоит еще сделать в этом направлении, многое решить до моего отъезда.

Ему показалось, что в окончательном варианте удалось соблюсти необходимые пропорции дружеского «держись, товарищ, я с тобой» и отеческой строгости. Хотя Персуорден наверняка не позволил бы себе писать в тоне столь запанибратском, знай он, что ему придется служить у сэра Дэвида под началом. И тем не менее если уж делать дело, то начинать надо с самого начала и даже в мелочах не позволять себе слабости.

Но про себя он успел принять решение, он уже знал, что сделает там, на месте, устроит Маскелину перевод куда-нибудь подальше, а Персуордена повысит в должности до главного советника посольства по политическим вопросам. При всем при том на донышке души, в осадке, копался гаденький какой-то червячок. Но он не смог не улыбнуться, получив от Персуордена ответную открытку, — горбатого могила исправит.

Мой Посол, — гласил текст. — Новость ты мне преподнес не из лучших. У тебя ж до черта под рукой всяких там лохматых итонцев — на выбор… И тем не менее. К твоим услугам.

6

Самолет качнулся, как ссутулился, и заскользил медленно и тихо вниз, к земле, в фиолетовый тамошний вечер. Рыжевато-желтая пустыня, монотонный рисунок резанных ветром — будто по лекалу — барханов уступил место памятной еще рельефной карте Дельты. Лениво изогнутые русла, расходящиеся ветви мощного бурого ствола, крохотные зернышки фелук, несомые течением к морю, вниз. Пустынные эстуарии, песчаные косы — безлюдные задворки плодородных нильских земель, где собираются по-заговорщицки, тайком, рыбы и птицы. То здесь, то там река двоилась побегами бамбука, петлей захлестывая островок с рощицей смоковниц, с минаретом, с полдюжиною чахлых пальм, освещающих мягко, словно коснулись кончиком пера, плоский, тоской пропитанный пейзаж, — раскаленный воздух, миражи, тяжелая от влаги тишина. Квадратики возделанной земли, то здесь, то там старательно подшитые заплаты на изношенном твидовом пледе; вокруг же битумно-черные топи меж выгнутых плавно коричневых лент воды. И то здесь, то там вдруг выглянут на Божий свет костяшки розового известняка.