Журнал «Вокруг Света» №09 за 1984 год - Вокруг Света

Путь обратно занял вдвое меньше времени, я вышел из леса точно над самым лагерем.

Я искупался и поел, переоделся в сухую одежду, закутался в одеяло и уснул, хотя было всего семь часов. В эту ночь ничто не помешало мне спать — ни комары, ни жесткое ложе из коры, ни странные голоса ночных джунглей.

Проснулся в девять часов — будто до того не спал целую неделю. Поплавал в реке, чтобы прогнать сонливость и размяться, разложил пожитки и стал ловить сказочных, сверкающих всеми цветами радуги бабочек, которые порхали возле реки. К полудню я снова был готов выступить навстречу испытаниям, которые приготовили джунгли. И сразу наткнулся на узкую тропу вдоль реки. Давние слоновьи следы указывали, кем проложена лесная магистраль. Когда тропа сошла на нет, взял курс по компасу на северо-запад. Пересек несколько невысоких гребней и ручьев, продвигаясь с приличной скоростью, пока не вышел на берег речки. На моей карте она была обозначена как приток Сегамы, и мне удалось более или менее точно определить пройденное расстояние. Отмель песчаного берега испещряли следы диких свиней и небольшой кошки, по-моему, дымчатого леопарда. Я пошел было вдоль реки, но она выписывала такие замысловатые изгибы, что снова пришлось взять курс по компасу.

Я шел по гребню, изогнутому подковой, и собирался повернуть назад, как вдруг скорее почувствовал, чем услышал, что впереди движется какое-то крупное животное. Еще за мгновение до того, как я увидел лохматую рыжую шерсть, я знал, что встретил своего первого орангутана. Меня буквально Затрясло от радости, и я двинулся вперед, даже не прячась.

Вот он — самец в роскошной длинной шерсти, с широким лицом. Я тут же окрестил его Вильгельмом Первым. Если он и заметил меня, то не подал виду и продолжал неторопливо жевать зеленый плод. Потом Вильгельм забрался в глубь кроны, я потерял его из виду, но тут же заметил второго орангутана — большую самку Она карабкалась по дереву, покрытому плодами, неся малыша.

Мэри, как я назвал самку, принялась за зеленый плод; не сомневаюсь, она заметила меня и потому стала громко ухать и угрожающе трясти ветки. Вильгельм вторил гулкими воплями, которым предшествовало забавное визгливое всхлипывание.

Самец перебрался на другое дерево, сучья под ним опасно пригибались, и он скрылся в гуще бамбука. Громкий хруст и чавканье свидетельствовали о том, что трапезу он не прерывал. Мэри тоже продолжала кормиться, по-прежнему не глядя на меня. Минут через десять она с достоинством ретировалась, неспешно пробираясь среди лиан, малыш — Дэвид — все так же крепко прижимался к ее боку.

Я ждал, всматриваясь в окружавший меня лес, пока не отыскал Мэри высоко в кроне дерева, футах в пятидесяти над землей. Дэвид теперь болтался, уцепившись одной рукой за пружинистую ветку. Мэри не сводила с него глаз. Раскачиваясь, Дэвид посмотрел в мою сторону, заметил меня, втянул голову в плечи и с громким визгом бросился к матери. Обхватив его и прижав к себе, Мэри стала продвигаться вдоль ветви,— она угрожающе прогнулась; а затем перемахнула на следующее дерево. Близился вечер. Я не стал преследовать орангов, зная, что они устроят ночные гнезда поблизости. И отправился обратно, срубая молодые деревца, чтобы легче найти это место завтра утром.

Задолго до рассвета я был уже на ногах. Сунул в мешок банки консервов и пластиковый плащ, торопясь поскорее выйти в лес. По слоновьей тропе вышел к маленькой речке и двинулся по компасу на северо-запад. Часов в девять я понял, что миновал Подкову и забрел гораздо дальше, чем вчера. Я повернул вниз к мелкому ручейку и пошел вброд. И тут на песчаном берегу увидел следы трехпалой ступни! Такой отпечаток мог оставить только бадак, двурогий носорог. Следы, совсем свежие на вид, вели вниз по течению. Увидеть это почти легендарное животное — редкостное чудо. Но я ведь приехал изучать орангов, а не носорогов.

От ручья выбрался на холм и пошел по звериной тропе к следующему гребню. Что-то шевельнулось слева, я нырнул в кусты и затаился. Крохотный коричневый оранг спустился из кроны высоченного дерева и весело запрыгал по ветвям прямо в мою сторону. Вблизи я увидел, что он крупнее, чем показалось с первого взгляда,— ему примерно года три. Он был весь чудесного шоколадного цвета, с розовыми кругами вокруг глаз-пуговок, с блестящей безволосой головкой. Я назвал его Мидж — Кроха. С громким треском молодое деревце описало широкую дугу по направлению к нему и резко откачнулось обратно: крупная самка перемахнула на дерево к Миджу. Не эту ли пару я видел вчера? Но малыш был все же слишком велик, и отсюда до Подковы было довольно далеко.

Чтобы животные привыкли ко мне и перестали бояться, я побрел в их сторону, присел, с притворным увлечением выкапывая ямку в земле. Животные принялись кричать — странные всхлипывающие повизгивания сопровождались утробным ворчанием самки, Маргарет. Она рассматривала меня несколько минут, потом взобралась повыше и стала ощипывать губами молодые листочки, пригибая ветки свободной рукой. Мидж тоже не устоял и присоединился к ней. Время от времени Маргарет переставала есть и смотрела, как подвигаются мои раскопки, издавая все те же странные звуки и встряхивая ветки, потом снова принималась за еду. Видно, ее все же раздражал незваный гость, так что она бросила еду и учинила форменный скандал: рывком отломила сук и выронив его, следила, как он с шумом валится вниз. Громко крякая «лорк, лорк, лорю», она с треском сломала еще одну ветку и принялась грозно ею размахивать. Потом бросила вниз и ее, с интересом воззрилась на меня: какое впечатление произвели эти силовые приемы? Я притворился испуганным, тихо сел в сторонке и продолжал наблюдения с почтительного расстояния.

Оказалось, что над моей головой в гнезде пряталась еще одна самочка. Она тоже принялась трясти ветки, так что мне пришлось уворачиваться от целой лавины обломков. Я отступил, но молодая обезьянка, не теряя боевого задора, перебралась за мной и снова подвергла незваного пришельца массированной бомбардировке. Когда тяжеленный сук грохнулся, едва не задев меня, я ретировался подальше, однако не теряя из виду всех трех обезьян. Новая самочка — я назвал ее Милли — угомонилась и села, наблюдая за мной. Маргарет и Мидж все еще лакомились листьями, и у меня было время рассмотреть Милли в бинокль. На вид ей было лет семь, она была тем но-шоколадного цвета, с узким черным личиком и большим ртом. Шерсть у нее была редкая, и она смахивала на гигантского паука.

Потом Маргарет и Мидж отправились вниз по склону. Они медленно взбирались на дерево, раскачав его, перемахивали на другое. Этот способ передвижения характерен для орангов — они перемещаются, не спускаясь на землю.

Оставив Милли, которая внимательно смотрела мне вслед, я шел за ее удаляющимися друзьями, держась на порядочном расстоянии. Они взобрались на высокое дерево, усыпанное мелкими яйцевидными плодами рамбутана. Мидж устроился на недосягаемой взгляду верхушке, а Маргарет кормилась на нижних ветвях. Время от времени она басовито похрюкивала, но, судя по всему, смирилась с моим присутствием и решила наесться досыта. Это было крупное животное, более светлой окраски, чем ее спутники, с пронзительными блестящими глазами и торчащими рыжими усами. Шерсть на ее голове поднималась плотным густым пучком, обрамляя широкое лицо.

Очистив от плодов все ветки, до которых смогла дотянуться, Маргарет повернулась и принялась объедать следующие. Кожура, падавшая с верхних ветвей, выдавала, что там кормится Мидж: оттуда, где осталась Милли, не доносилось ни звука.

Солнце подбиралось к зениту, становилось все жарче. Маргарет лениво передвинулась поближе к стволу и пригнула две ветки, положив их поперек развилки большого сука. Довольная своей работой, она устроилась на этом спартанском ложе. Мидж все еще кормился, я подкрался поближе, чтобы видеть его. Он играл, тряс сучья и сгибал ветки. Подтянув к себе несколько веток, он подогнул их под ноги, устроил маленькое гнездо. Потом нагромоздил еще несколько веток себе на голову, гулко постучал себя ими по спине, дергая их вверх и вниз, и, наигравшись, широко раскинул руки — ветки рассыпались вокруг. Когда игра ему надоела, он спустился к Маргарет. Одной рукой уцепился за ее спину, а другой — за ветку над головой и замер, молча наблюдая за мной.

Прошло почти два часа, прежде чем оранги снова зашевелились. На гребне вблизи места, где я их впервые заметил, они облюбовали высокое дерево с красноватой корой, вскарабкались по изогнутому стеблю крупной лианы, обвивающей ствол, перебрались на толстый сук и принялись поедать колючие желтые плоды размером с апельсин. На земле валялись огрызки: оранги бывали здесь и раньше. Маргарет легко переламывала прочные ножки плодов и прокусывала толстую, колючую кожуру, но бедняге Миджу пришлось туго. Он отчаянно дергал ветки обеими руками, грыз плод и трудился несколько минут, добираясь до его сердцевины. Порой он повисал вниз головой, зацепившись ногами и обрабатывая плод на нижней ветке. Пока оранги возились наверху, я подобрался к самому дереву и собрал несколько оброненных плодов, чтобы позднее определить их. Они были колючие, как ежи, и истекали белым желеобразным соком. Я вскрыл один ножом и вынул крупные, похожие на бобы семена — они были сладкие и хрупкие.