Пилот штрафной эскадрильи - Юрий Корчевский

Майор Семенов открыл папку с бумагами, провел поименную перекличку.

— Все на месте, — удовлетворенно кивнул он. — Так, летчики, — вон в то общежитие, техсостав — вон в то желтое здание. Разойдись!

Пилоты побрели к общежитию. Все были разочарованы. Еще бы! Пересесть с Як-1 на ЛаГГ-3 — это шаг назад. Война. Хочешь не хочешь, но приказам начальства надо подчиняться. Видимо, Яков не хватало, большая часть заводов эвакуировалась с прежних мест и не возобновила пока работы.

Они шли мимо стоянок, на которых застыли новенькие ЛаГГи. С виду самолет был хорош: остроносый, с зализанным фюзеляжем.

— Кабы на него с «ишака» пересесть — было бы здорово, а с Яка — уже не в радость.

Это Лешка Самохвалов высказал общее мнение.

В этот день пилотов никто не беспокоил. Все отогрелись, выспались, поели в столовой горяченького, чего не видели уже трое суток — с того дня, как покинули расположение своего полка под Узловой.

— Парни, представляете — два месяца без боев! Отдых! Можно сказать, санаторий! — с нескрываемым восторгом высказался молоденький веснушчатый паренек. Многие ребята поддакнули ему.

Как же они ошибались! Уже со следующего дня сформировали учебную эскадрилью, собрав пилотов из других полков, и с утра до вечера — изучение материальной части. Поскольку плакатов и инструкций не было, все объясняли на пальцах, чертили мелом на доске, показы вали на списанных агрегатах. К вечеру от усталости кур-сайты валились с ног.

— Кто-то говорил «отдых, санаторий», — уязвил говорившего Михаил.

Пилоты дружно засмеялись.

Меж тем на учебный аэродром летчики-перегонщики доставляли с авиазавода новенькие самолеты. По мере окончания учебы формировались истребительные полки и своим ходом перелетали на фронт. В декабре сорок первого года таким образом покинули второй ЗАП восемь истребительных авиаполков. В январе следующего года — немного поменьше. Морозы в январе были под тридцать градусов, а временами доходило и до сорока. Моторы подолгу не запускались, и механики мучились с ними по полдня.

И все-таки полетать удавалось. ЛаГГ был тяжеловат после Яка, высокий гаргрот за кабиной пилота ограничивал задний обзор. А для истребителя иметь хороший круговой обзор — жизненно необходимо. Не увидишь вовремя «мессера» — пиши пропало, и хорошо еще, если повезет: выпрыгнешь с парашютом.

После Яка осваивать ЛаГГ было просто. Управление похоже, только на малых и средних высотах — вялое, время выполнения виража — большое, скороподъемность неважная. Тем не менее положенное количество часов налетали — и с инструктором, и самостоятельно. Только ведь учебные полеты — это еще не реальный воздушный бой.

Чем ближе подходил выпуск, тем больше волновался Михаил. Он старался скрывать собственное волнение, но у других пилотов наблюдал такое же состояние.

На Яке Михаил чувствовал себя в бою с «мессерами» уверенно, на равных. Исход боя — победа или поражение — зависели в основном от опыта летчика, его умения управлять истребителем, используя до конца потенциал боевой машины. Конечно, если при этом он не пренебрегал еще и правильной тактикой воздушного боя, умением быстро определить слабые стороны врага.

Если Ме-109 превосходит Як в пикировании, зачем за ним гнаться? Як силен на виражах, стало быть, и бой надо стараться вести на горизонталях. И в скороподъемности Як превосходил «худого». Потому и побаивался Михаил — да и другие пилоты тоже — поражения в бою из-за технического несовершенства ЛаГГа. Но вот поди попробуй сказать об этом во всеуслышание. Сразу поставят клеймо: не верит в силу нашего оружия, пораженец. Были такие случаи, были… И пилоты потом исчезали неизвестно куда. Позже-то это раскрылось.

Меж тем были и штрафные эскадрильи. Правда, появились они уже в 1942 году. А пока недовольных или имевших проступки пилотов направляли в пехоту, восьмой штрафбат, где за три месяца они должны были кровью искупить свою вину.

О восьмом штрафбате Михаилу по секрету, в порыве откровенности, рассказал пилот Вихляев, проведший там месяц. И проступок-то был пустяковый — дал в морду пьяному комэску. Но в армии бить командира не положено, даже если он и неправ. Называется это «неподчинение командиру в условиях военных действий». Рассказал пилот Вихляев и о случаях совсем уж возмутительных, услышанных в штрафбате: о пьяной перестрелке пилотов, о мести комэска пилоту за неподеленную любовницу из обслуживающего персонала. А одного командира звена посадили за то, что вернулся на аэродром с полным боекомплектом. «Ты что же — врага не нашел?» — грозно спрашивали его энкавэдэшники.

Зато политрук, пользуясь тем, что эскадрильей не велось боевых действий, чуть ли не ежедневно собирал личный состав на политинформации, собрания и вещал о высоком боевом духе, о полководческом гении Сталина, под чутким руководством которого страна уверенно идет к победе, о превосходстве нашего оружия. Вот только что-то в последнее время он замолчал о братском интернационализме. Видно, не хотели немцы брататься, втыкать штыки в землю. Наверное, не понимали текущего момента, а может, не было у них таких хороших политруков. И руководителей вроде Ворошилова и Буденного, не имевших не то что военного, но и мало-мальски гражданского образования, тоже не было. Поражения войск, потеря боевой техники на аэродромах, складах, базах хранения были в первую очередь вызваны неспособностью руководства к управлению. Воины же Красной армии, сдерживая врага, проявляли в боях храбрость, стойкость и самопожертвование.

И это уж потом, через много лет после окончания войны, станет известно, что Советский Союз сам выучил вермахт и «люфтваффе»: в Казанской танковой школе — танкистов Гудериана, в Липецкой авиашколе — асов Геринга.

Немцы подсмотрели у нас десантные авиабригады и тут же создали их у себя, успешно применяя на Западном театре военных действий. Пробовали они это и у нас, сбросив десант в самом центре Москвы, однако неудачно. Единственная организация, которая действовала действительно эффективно, — это полк «Бранденбург-800», десантников которого немцы сбрасывали в наш тыл. Диверсанты были одеты в форму бойцов Красной армии, имели наше оружие; все они отлично владели русским языком. Вреда десантники «Бранденбурга-800» нанесли много: они сеяли панику среди местного населения, убивали командиров, рвали связь.

Перед выпуском сформировали полк. Был он трех-эскадрильного состава — уменьшенный по сравнению с довоенными кадровыми полками, обычно имевшими пять эскадрилий.

К радости Михаила, в его эскадрилью попали все пилоты-сослуживцы по третьему полку, летавшие еще на Яках.

Пару дней звенья и эскадрильи слетывались. Взаимопонимание и слетанность пары в бою решали многое. От звена в три самолета, которые существовали в немецких авиаполках, с 1942 года отказались вовсе. Трехсамолет-ное звено в бою было неповоротливо и несло неоправданные потери.

Сформированный полк принадлежал ПВО и имел конкретную задачу — защиту Москвы от бомбардировок врага. К ПВО относились не только истребители, но и зенитчики, прожектористы, ВНОСы[11], аэростатчики.

С задачами противовоздушная оборона справлялась неплохо. Немцам удалось лишь единожды осуществить массированный налет на столицу. А в дальнейшем к городу прорывались лишь отдельные бомбардировщики. Остальные были рассеяны и сбиты на подступах к Москве.

После выноса знамени и недолгих речей полк перелетел к месту базирования — в Кубинку. Морозы уже ослабели — все-таки начало февраля, но снегу наметало много.

Когда летели к новому месту, Михаил с любопытством смотрел на раскинувшийся справа громадный город. С высоты, да еще издалека, он казался серым и безжизненным. Ни дымов из труб эвакуированных заводов, ни огоньков — везде светомаскировка.

Садились поэскадрильно. На пробеге один из самолетов понесло в сторону, он съехал со взлетно-посадочной полосы, уткнулся в снег и встал на капот, погнув лопасти винта. Еще воевать не начали, а уже авария. Если механики сумеют быстро заменить винт и исправить другие повреждения — считай, пилоту повезло. А если нет — припишут вредительство и порчу военного имущества. Тогда трибунал, часто жестокий и скорый на расправу.

Остальные истребители полка сели удачно.

Два дня, в течение которых пилоты изучали карты местности, не прошли даром. Над Москвой летать запрещалось, единственно — для преследования противника, ежели тот прорвется.

А потом начались боевые вылеты, довольно интенсивные. В день приходилось совершать по три-четыре, а временами — даже пять вылетов. Только сели, как начинается подготовка к следующему вылету. Механики заправляют истребители бензином, доливают масло, оружейники укладывают полные звенья патронов к пулеметам и снарядов к пушкам. За это время летчики успевают только перекусить, а курящие выкурить по папиросе, — и снова в бой.