Луна над Каролиной - Нора Робертс

— Миссис Лэвелл, — пробормотала она, смутившись.

— Виктория.

И Маргарет окинула ледяным взглядом ее с головы до пят; голые ноги, распахнутый халат, взлохмаченные волосы. Впрочем, ничего другого от этой паршивки Боден и ожидать не приходится.

— Прошу извинить. Я полагала, что ты уже давно поднялась и привела себя в порядок.

— Да, да, надо бы. — И Тори, мучительно сознавая свой неприглядный вид, затянула пояс потуже. — Я… проспала.

— Займу всего несколько минут твоего времени. Можно войти?

— Да, разумеется. — Вся выдержка Тори испарилась в одно мгновение. Руки тряслись, и она неловко открыла дверь. — Боюсь, и дом в том же беспорядке, что я сама.

Она уже купила большое уютное кресло в мягких голубых тонах и маленький инкрустированный столик, но в комнате не было ни занавесок, ни ковра на полу, ни лампы. У Тори появилось такое чувство, словно она приглашает королеву войти в хлев.

Маргарет уничтожающим взглядом окинула гостиную.

— Я была очень занята устройством своего магазина и не успела…

Тори спохватилась. Черт возьми, ей уже не восемь лет, она не ребенок, который до дрожи в коленях пугается при виде царственного величия матери своей подружки.

— Я только что сварила кофе, — вежливо сказала она, — не хотите?

— В доме есть стулья?

— Да. Я обитаю главным образом в кухне и спальне.

«Перестань суетиться, — приказала себе Тори, направляясь в кухню. — Тебе не за что извиняться».

— Пожалуйста, садитесь.

По крайней мере, она купила солидный обеденный стол и стулья. В кухне было чисто, а травы в горшках на подоконнике придавали ей почти жизнерадостный вид.

Она налила кофе, поставила сахарницу, но, открыв холодильник, снова почувствовала смущение и неловкость.

— Боюсь, у меня нет сливок для кофе. И молока тоже.

— Неважно, — и Маргарет отодвинула чашку на дюйм. Легкий и намеренный щелчок по самолюбию. — Не будешь ли ты так добра присесть? — И Маргарет на мгновение замолчала. Она знала цену внезапным паузам и умела их использовать.

Тори села, Маргарет положила руки на стол и, глядя на нее в упор, ровно и мягко начала:

— До меня дошло, что ты вступила в отношения с моим сыном. — И снова повисла пауза, во время которой Маргарет отметила искру удивления, промелькнувшую в глазах Тори.

— Миссис Лэвелл…

— Позволь. — И Маргарет оборвала ее мановением указательного пальца. — Ты долго отсутствовала в городе. Хотя у тебя есть родственники в Прогрессе, ты здесь чужая. Фактически… Я буду с тобой откровенна и скажу, что не одобряю поступок сына, сдавшего тебе в аренду и помещение для магазина, и этот дом. Однако Кейд — глава семьи и принимает решения самостоятельно и единолично. Все же в тех случаях, когда его решения и их последствия влияют на положение семьи в обществе, дело принимает совсем другой оборот.

Чем дольше Маргарет говорила своим мягким, проникновенным и неумолимым голосом, тем больше Тори успокаивалась.

— А каким образом, миссис Лэвелл, мой бизнес и выбор местожительства влияет на положение вашей семьи?

— Не слишком приятно терпеть твой бизнес и твое присутствие в городе, но личные отношения с моим сыном совершенно недопустимы.

— Значит, если вы еще способны терпеть мои деловые отношения с вашей семьей, вы просите не поддерживать с Кейдом личных контактов? Я правильно вас поняла?

— Да.

Но кто же перед ней, размышляла Маргарет. Кто эта женщина с таким холодным взглядом, такая спокойная и сдержанная? Где та вертлявая девчонка, что старалась держаться всегда в тени?

— Это проблематично, так как ваш сын является хозяином и помещения для магазина, и этого дома.

— Я готова компенсировать тебе затраты на переезд и устройство в новом месте. Может быть, ты снова вернешься в Чарлстон или во Флоренс, где у тебя тоже есть родные.

— Компенсировать? — С мертвенным спокойствием Тори подняла чашку. — Будет ли это невежливо с моей стороны спросить, какую компенсацию вы имеете в виду? — И слегка улыбнулась, увидев, как Маргарет стиснула челюсти. — Ведь, в конце концов, я деловая женщина.

— Этот разговор кажется мне неприятным и достойным сожаления, но у меня нет иного выбора, как опуститься до твоего уровня в надежде охранить свою семью и ее репутацию.

И Маргарет открыла сумочку.

— Я собираюсь выписать тебе чек на пятьдесят тысяч долларов, если ты обязуешься порвать все связи с Кейдом и с Прогрессом. Я дам тебе половину этой суммы сегодня, а остальное будет тебе переведено на новое место жительства. Я даю тебе две недели на сборы.

Тори промолчала. Она тоже была знакома с оружием безмолвия.

— Эта сумма, — продолжала Маргарет все более пронзительным тоном, — позволит тебе устроиться со всеми удобствами после переезда.

— Без всякого сомнения. — Тори снова пригубила кофе и аккуратно поставила чашку на блюдце. — Но у меня есть вопрос. Я хотела бы знать, миссис Лэвелл, почему вы решили, что я стерплю оскорбление?

— Не надо напускать на себя деликатную чувствительность, ты ею не обладаешь. Я тебя знаю. — И с этими словами Маргарет наклонилась вперед. — Я ведь знаю, кто ты и откуда. Ты думаешь, что можешь спрятаться за спокойствием и маской напускной респектабельности, но я-то знаю тебя. Твои родители были отребьем, они не смотрели за тобой, ты всюду рыскала, как дикая кошка, ты вечно висела на шее моей девочки. Ты ее уговорила бежать из родительского дома и в конечном счете довела до смерти. Ты уже лишила меня одного моего ребенка, и я не допущу, чтобы ты украла у меня другого. Ты возьмешь деньги, Виктория, так же, как взял твой отец.

Тори была сражена, однако держалась спокойно.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он удовольствовался всего пятью тысячами. Пять тысяч, чтобы исчезнуть с моих глаз. Муж не хотел их выгонять, хотя я умоляла его об этом.

Губы ее задрожали, но она справилась с собой. Да, это был первый и последний раз, когда она его о чем-то умоляла.

— В конце концов пришлось этим заняться мне самой. Так же, как приходится и сейчас. Ты уйдешь, ты возьмешь в собственные руки свою жизнь, которую должна была тогда потерять на болоте, именно ты, а не Хоуп, и продолжишь ее где-нибудь в другом месте. И будешь держаться подальше от моего сына.

— Так вы заплатили отцу, чтобы он уехал, — сказала Тори, — пять тысяч. Любопытно, на что он их употребил. Да ладно, это неважно. Мне вас неприятно огорчать, миссис Лэвелл, но я совсем другой человек, чем мой отец. И он ничего не мог со мной поделать, чтобы я стала его подобием. Я вернулась сюда, потому что это мой долг. Мне было бы легче, будь это иначе. Вы не можете этого понять, но это действительно так. А что до Кейда…

И она подумала, как он отдалился от нее после вчерашнего эпизода.

— Между нами совсем не такие близкие отношения, как вы полагаете. Он был добр ко мне, вот и все. Кейд вообще добрый человек. И я не собираюсь платить ему черной неблагодарностью, разорвав нашу дружбу или рассказав об этом разговоре с вами.

— Если ты пойдешь мне наперекор, я тебя погублю. Ты все потеряешь, как уже было однажды, когда ты убила ребенка в Нью-Йорке.

Тори побледнела как полотно, у нее задрожали руки.

— Я не убивала Джонаса Мэнсфилда… Я не смогла его спасти.

Тори дала слабину, и Маргарет сразу ею воспользовалась:

— Но семья винит тебя в его смерти, и полиция тоже. И пресса. Второй погибший ребенок на твоей совести. Если ты останешься, здесь тоже об этом заговорят, и это будут очень неприятные для тебя разговоры.

«Ну как же глупо, — подумала Тори, — как глупо было предполагать, что здешние жители не свяжут ее теперешнюю с той женщиной, которой она была в Нью-Йорке. Не будут судачить о тогдашней ее жизни, которую она там создала, а потом разрушила.

И ничего нельзя изменить. Изменить нельзя, и придется смириться с правдой, смотреть ей в лицо».

— Миссис Лэвелл, меня всю жизнь преследуют досужие разговоры. Однако я усвоила одну истину: нельзя терпеть их в собственном доме. — И Тори встала. — Вам лучше уйти.

— Во второй раз я не сделаю тебе такого предложения, — предупредила Маргарет.

— Я на это и не рассчитываю. Я провожу вас.

Плотно сжав губы, Маргарет встала и взяла сумочку.

— Я знаю дорогу.

Тори подождала, пока их не разделило пространство гостиной.

— Миссис Лэвелл, — сказала она тихо, — вы не знаете Кейда. И Хоуп вы тоже не знали.

Оцепеневшая от ярости, Маргарет схватилась за дверную ручку.

— И ты смеешь говорить со мной о моих детях?

— Да, — еле слышно проговорила Тори, и дверь захлопнулась, оставив ее в одиночестве. — И посмею впредь.

Она заперла дверь. Никто и ничто не войдет сюда больше, если она этого не захочет. И ничто, проникшее в ее душу, больше ее не поранит. Она прошла в ванную и торопливо сорвала с себя халат. Она встала под горячий душ, почти кипяток. И разрешила слезам течь. «Это необходимо», — сказала она себе. Горячая вода снова сделает ее чистой снаружи. А со слезами истечет вся горечь, накопившаяся в душе. Тори плакала до тех пор, пока вода не стала холодной, а затем подставила лицо под ледяную струю. Обсохнув, она вытерла полотенцем запотевшее от пара зеркало. И отчужденно, сурово стала себя разглядывать. На лице отражались страх, растерянность, стремление бежать и спрятаться. Да. Она вернулась. И спряталась. Зарылась в работе, повседневных мелочах. И ни разу не открыла душу для Хоуп. Ни разу не была там, в тени деревьев, на месте, которое они выбрали и устроили для своих игр. Ни разу не была на могиле своего единственного, настоящего друга.