Под гнетом страсти - Николай Гейнце

— Мало ли что может случиться, и как это я, старая дура, отпускаю ее одну! Она стала такая нервная, слабая, чего-нибудь испугается, упадет в обморок, — корила себя она, с тревогой поглядывая из окон своей комнаты на калитку, ведущую в лес, которую Ирена, спеша на свиданье, забыла затворить.

— Но ведь она гуляет одна целое лето и ничего не случалось… может быть, просто забралась далеко… — старалась она оправдать и утешить самое себя.

Время между тем шло, а Ирена не появлялась.

Беспокойство Ядвиги стало расти. Она послала работника в лес искать барышню и с беспокойным нетерпением стала ждать его возвращения.

Он ходил, казалось ей, очень долго и вернулся один. По его словам, исходив весь лес, он не нашел барышни.

Наступило время обеда, а Ирена все не возвращалась.

Залесская разогнала по лесу всех своих работников и работниц, но они все, иные уже почти к вечеру, вернулись на ферму и заявили, что барышни в лесу нет.

Весть о таинственном исчезновении Ирены, бывшей любимицей не только живущих на ферме, но и всего села Покровского, с быстротою молнии облетела все село.

— Она заблудилась… она умерла… Пропала моя головушка… — на все лады бессмысленно причитала Ядвига, рвавшая на себе волосы.

Она и сама обегала добрую половину Облонского леса, крича изо всей силы имя своей питомицы, но только эхо в некоторых местах откликалось на ее зов.

Поздно вечером на ферму явился один из крестьян села Покровского, только что прибывший из Москвы, и передал Ядвиге, что сегодня, когда он ехал в город, почти у самой заставы его обогнала дорожная карета, запряженная четверкой, и в ней он увидал своими глазами барышню — Ирену Владимировну,

— Когда это было?

— Да уже за полдень! Я еще подумал, что это так рано наша барышня-то укатила, аль мамаша за ней приехала, только одно мне показалось сомнительно…

— Что?

— Рядом с ней, кажись, сидел какой-то барин!

— Это ты обознался! — вскрикнула Ядвига, хотя в душе поняла, что мужик говорит правду.

— Видит Бог, не лгу, как сейчас ее вижу, сидит веселая такая.

— Веселая!.. Нет, это не она! — строго сказала Залесская.

Крестьянин ушел.

После его ухода она тотчас же пошла в комнату молодой девушки. Стоявшие в ней цветы распространи ли нежное благоухание. Окно было открыто. Постель постлана, как всегда. Особенного беспорядка не замечалось, исключая двух брошенных на стул платьев, доказывавших, что Ирена перед уходом не знала, какое надеть.

Ядвига стала искать какого-нибудь следа, который мог бы указать ей, что происходило в сердце молодой девушки перед ее уходом из дому.

"Было ли это заранее обдуманное намерение, или же она уступила какой-нибудь неожиданной просьбе?

Может быть, она оставила письмо, записку… Так не уезжают, не простившись, для этого нужно быть слишком черствой душой…

А Рена была такая добрая".

Так думала и рассуждала сама с собой добродушная женщина, все продолжая свои поиски.

Она не нашла ничего.

Все было на своем месте, но ни письма, ни малейшего знака, могущего объяснить, указать, не находилось.

"Если она уехала с мужчиной, с любовником, — продолжала соображать Ядвига, — то, стало быть, она его знала уже давно. А я, старая дура, этого и не замечала!"

Она снова предалась неописуемому отчаянию, бегая по комнате со сжатыми кулаками, как бы преследуя соблазнителя и похитителя ее "девочки".

"Но, — вдруг остановилась она, — он, может быть, написал".

Она снова принялась искать, переворачивая все в ящиках стола и комода, шаря по карманам платьев, встряхивая подушки, простыни, одеяло.

В этих поисках прошло более половины ночи, но они не привели, конечно, ни к каким результатам, так как князь Облонский был не из тех, которые пишут женщинам.

Утомившись, Ядвига опустилась наконец на стул, не решаясь, впрочем, уйти из той комнаты, где она все-таки чувствовала себя ближе к Рене, где все напоминало о ней.

Она напрягала слух, не слышно ли какого-нибудь стука, не подъезжает ли экипаж, может быть, Рена вернется, а может быть, мужик и ошибся.

Наступило утро. Ядвига мало-помалу успокоилась. Мысли ее прояснились.

"Заявить полиции! — мелькнуло в ее голове. — Но это будет, несомненно, оглаской. Спросят, кто мать этой девочки? Где она живет? Чем занимается?"

Ядвига знала, что Анжелика Сигизмундовна более всего боится такой огласки.

"Надо ехать к ней самой!" — решила старая полька и, передав заведование фермой своей помощнице — преданной женщине, с первым же поездом уехала в Москву, а затем в Петербург.

V

НА ДАЧЕ У АНЖЕЛЬ

Было два часа дня.

Анжелика Сигизмундовна Вацлавская только что встала, выпила утренний шоколад и вышла в роскошном домашнем неглиже на террасу своей дачи.

Она была в этот день в хорошем расположении духа. Она решила через какие-нибудь два-три месяца покинуть не только Петербург, но и Россию, и уехать со своей ненаглядной дочерью, со своей дорогой Иреной, за границу, в Италию. Она поручила уже комиссионерам исподволь подыскивать ей покупателя на дачу — всю же обстановку как дачи, так и петербургской квартиры она решила поручить продать с аукциона. Подведя итоги, она была довольна крупной суммой своего состояния.

"Рена у меня не бесприданница, таким кушем не побрезгает даже иностранный принц!" — самодовольно думала она.

Перед ней носился дорогой образ красавицы дочери — этого чистого, невинного создания.

Вдруг взгляд ее упал на извозчичью пролетку, остановившуюся у решетчатых ворот дачи.

Из нее выходила женщина.

Анжелика Сигизмундовна узнала Ядвигу.

Она почувствовала, что у нее остановилось сердце, и она как бы застыла с наклоненной головой, казалось, ожидая готового разразиться над ней громового удара.

Залесская, между тем, торопливой походкой прошла сад и поднялась на террасу.

— Что случилось с Реной?! — вскричала Анжелика Сигизмундовна.

Она бросилась к Ядвиге и схватила ее за руки.

— Она умерла?

— Нет!

— Больна, умирает?

— Нет.

— Так что же?

Залесская еще ниже опустила голову.

— Что же, что же? — простонала Анжелика Сигизмундовна и вдруг схватилась руками за голову.

Она поняла.

— Это невозможно!

— Она уехала… — чуть слышно прошептала Ядвига.

— Уехала, куда, как?

— Не знаю… Ее увезли!

— Увезли!

Она хрипло вскрикнула, схватила Ядвигу за руку и с необычайной силой потащила ее в гостиную.

— И ты осмеливаешься это говорить, — продолжала она глухим голосом. — Ты, ты…

— Ради Бога, выслушайте меня… Вот как это случилось.

Ядвига подробно рассказала все, что знала.

Анжелика Сигизмундовна, овладев собой после первого порыва отчаяния, слушала ее стоя, неподвижная, бледная как полотно, с искаженным лицом.

— И это все! — почти холодно произнесла она по окончании рассказа няньки.

— По крайней мере все, что я знаю. О, вы даже не в состоянии меня обвинять так, как я сама себя обвиняю за мою глупость, за мое доверие… — говорила Ядвига, обливаясь слезами и ломая руки.

— Все это пустяки, — прервала ее Анжелика Сигизмундовна. — Что сделалось, того не воротишь. Я сама узнаю, насколько ты виновата. Дело не в слезах и не в отчаянии. Надо действовать, разыскать Рену и спасти ее, если есть время, узнать, кто этот человек. Кого ты подозреваешь?

— Никого!

— Ты ничего не замечала?

— Клянусь вам, я никого не видала около фермы.

— В таком случае, это насилие!

— Не думаю.

— Почему?

— Та, которую видели в карете, весело улыбалась.

Анжелика Сигизмундовна ходила взад и вперед по гостиной, подобно разъяренной львице в клетке.

— Вся моя жизнь снова разбита! — прошептала она. — Я проклята.

Она остановилась, посмотрела на Ядвигу и протянула ей руку.

— Я не сержусь на тебя. Мать должна сама наблюдать за своей дочерью, а я такая мать, которая не могла этого сделать!

— Вы на меня можете не сердиться, вы меня можете прощать, но я себе этого никогда не прощу. Я теперь многое припоминаю…

— Что такое?

— У девочки изменился характер.

— С каких пор?

— На другой день после вашего отъезда. Она против обыкновения не скучала. Меньше об вас говорила. Была веселее, чем прежде, кокетливее… Чаще стала совершать продолжительные прогулки… Я этому радовалась…

Анжелика Сигизмундовна опустилась в кресло, закрыла лицо руками и долго хранила глубокое молчание.

Ядвига молчала тоже, уважая сдерживаемую душевную боль матери.

— Это человек богатый… и немолодой!.. — вдруг начала, как бы разговаривая сама с собой, Анжелика Сигизмундовна.