Воронежские страдания - Фридрих Незнанский

Плетнев вспомнил, что об этом вожде Бакете Мбасу, или Мбосу, он что-то слышал еще во времена своей африканской одиссеи, которой официально как бы и не было, да и не числился временно ни он сам, ни его коллеги по группе спецназа ГРУ тогда в анналах своей «конторы». Не значились и в официальных документах. А о наемниках, так называемых в западной прессе «диких гусях», дома, в Советском Союзе, даже и разговоров не было, только слышали, что там, у них, за кордоном, — а у нас никогда ничего подобного не было и не могло быть. Братская помощь — другое дело. Правда, теперь это все давно уже не имеет никакого значения.

Плетнев хотел сразу встретиться и поговорить со студентом, но тот был какой-то нервный, дерганый, совсем мрачный, если иметь в виду еще и черноту его лица, куда-то торопился, ничего не объясняя, впрочем, и его понять можно было. Короче, кто-то отвлек Симбу, и Антон ненадолго потерял его. А нашел немного позже, но уже в его собственной комнате, в общежитии. Вошел, увидел и не поверил своим глазам: здоровенный, нормальный, в общем-то, парень плакал как дитя. И его утешали две девушки, одна из которых была чернокожей, а вторая — яркой блондинкой.

Антон вспомнил несколько нужных фраз из своего прошлого и поприветствовал Симбу с подобающим его имени и статусу сына вождя уважением. Симба — это было заметно Антону, оценил уважение к себе, однако поток слез только усилился.

Не без труда, уже от русской девушки, которую Симба называл Настья и ласково гладил по голове крупной розово-черной ладонью, Плетневу удалось узнать о той беде, о том огромном несчастье, которое внезапно обрушилось на голову веселого и очень смирного по характеру Симбы — Симбочки, как его ласково зовут все знакомые девушки в Политехе.

Вот уж воистину, беда не ходит одна! Дома у Симбы, на его родине, в Мозамбике, случилось то, что и должно было однажды случиться. Старый и уважаемый вождь Мбасу ушел к предкам. А двое старших его сыновей были в это время в далекой и никому непонятной России. Один — служил в посольстве, а второй учился, чтобы стать горным инженером и осваивать несметные богатства своего Черного континента.

Сообщили старшему, которому, по правилам, надлежало после смерти отца самому стать вождем племени как бы по наследству. Что, кажется, его совсем не привлекало. У брата имелись, как позже объяснял Симба, несколько иные перспективы, Джуму собирались переводить уже в ранге секретаря в посольство одной из стран Центральной Европы. Подробно братья этот вопрос не обсуждали, но Симба догадывался, что речь могла идти о Франции. Совсем молодой, нет тридцати пяти — и такой ответственный пост! Естественно, что и Симба, которому нравилось учиться, готов был продолжить свое образование на Западе — брат собирался оказать ему такую помощь. И, конечно же, со всем эгоизмом молодости, они вовсе не думали, что пожилой отец их смертен, как все остальные люди. Вождь им всегда казался таким же бессмертным, как их боги.

И вот тяжелое известие. Джума, никому у себя в посольстве ничего толком не сообщив, помчался в Воронеж. Он уже бывал здесь, приезжал на своем «форде», дорогу знал прекрасно. Такое же стремительное путешествие он и решил повторить, забрать брата, вернуться в Москву и вылететь на родину, чтобы воздать последние почести ушедшему к богам отцу. А там… уж как судьба повернется, распорядится, — однако трон вождя пустовать не должен…

Все началось вроде бы нормально, а дальше развернулась цепь неудач. Как уже потом сами попытались восстановить картину парни и девушки — друзья Симбы, его брат примчался сразу в общежитие, где ему сказали, что Симба — на факультете. Джума помчался туда. На том факультете, куда приехал Джума, брата он не нашел, кто-то вроде бы недавно видел его в пивном баре с подружками. Джума помчался искать этот бар, естественно, нашел, но Симбу и там не обнаружил. Тогда он снова вернулся в общежитие, где ему сказали, что Симба был только что, очень обрадовался приезду брата и сам побежал искать его. Наверное, в университет. Короче говоря, после всей этой путаницы и беготни, которая продолжалась всю вторую половину дня, кто-то из друзей Симбы предложил Джуме просто посидеть и подождать возле ворот общежития, тот обязательно вернется, где бы ни был. Кажется, он еще собирался забежать на репетицию КВН.

Джума, как всякий уважающий себя дипломат, естественно, никому не рассказывал о причине своего стремительного приезда. Но нервничал, это было заметно. А на город уже опускался вечер, темнело. Он спросил у кого-то, каким путем обычно ходит Симба, и ему ответили, что студенты предпочитают вообще-то бегать через парк, наискосок, так ближе к остановке автобуса. Другого не сказали: что по ночам и в одиночку в этом парке появляться опасно, особенно чернокожим студентам. Просто упустили из виду, ни у кого ж не возникло и мысли, что гость безрассудно устремится навстречу брату…

А он отправился. Он был сильным человеком, покойный Джума, в юности занимался спортом, но дипломатическая служба ограничила эти возможности.

Симба, уверенный, что Джума, находясь в общежитии, обязательно дождется его, не торопился возвращаться со своего КВН. Совсем поздно приехали большой компанией. И вот тут он узнал, что брат пошел его встречать и до сих пор не вернулся. А машина его, «форд-мондео», вон стоит, где сам оставил…

Друзья Симбы, возглавляемые самим «львом», кинулись искать Джуму, и очень скоро нашли — у перекрестка тропинок, в районе старых гаражей.

Ну и началось: милиция, осмотры, поиск свидетелей, допросы тех, кто был совершенно непричастен к этому делу, и стало ясно, что у милиции нет ровным счетом никаких объяснений причин, по которым мог погибнуть чернокожий иностранный дипломат. Мнения сходились к тому, что произошли, очевидно, бытовая ссора, хулиганство, приведшие к трагическим последствиям. Требовалось официальное опознание, присутствия Симбы милицейским чинам оказалось недостаточным — ранг покойного был слишком высок для «бытовухи». Вызвали представителя посольства.

На другой день Симба звонил в Москву, в посольство, а там ему сказали наконец о той печальной причине, которая привела Джуму в Воронеж, к брату. Теперь и сам Джума был покойником. Столько бед сразу обрушилось на несчастную голову совсем смирного «льва». Поневоле взвоешь… А тут еще возмущенные товарищи решили устроить возле мэрии митинг, так власти вывели оцепление милиции с дубинками. До драки не дошло, но противостояние возмущало. А срочно прибывший из Москвы представитель посольства добавил масла в огонь своим заявлением о поддержке российскими властями проявлений расизма и шовинизма среди определенной части населения. И спорь тут, когда факты налицо. Сами студенты и подтверждают… А у губернатора впереди осенние выборы!..

Теперь по поводу этой русской девушки Насти. Симба встречался с ней, и она ему нравилась. Она училась в ВГУ, на филологическом. Так получилось, что фактически весь тот день, когда произошло убийство, да и следующий — тоже, они провели вместе. И в связи с этим у Антона возник естественный вопрос: не является ли причиной трагедии в какой-то степени она?

Исходил он вот из чего. Все ему говорили, а Симба подтвердил, что они с братом были очень похожи, просто тот — на десяток лет старше, но на их внешности разница в годах не отражалась. К тому же, понимал и сам Плетнев, определить по взгляду возраст чернокожего человека европейцу бывает совсем не просто. Симба — с русской блондинкой. Она сама, не очень охотно, правда, но тоже созналась Плетневу, что ее за это знакомство — ну связь, чего там темнить! — все-таки осуждают и некоторые подруги, и товарищи в ее университете. Не говоря о простых обывателях, у которых подобная связь просто не укладывается в голове. И кое-кто готов немедленно придать этому своему «неприятию» даже и политическую окраску. То есть, куда ни кинь взгляд, всюду она — проклятая политика, никуда без нее!

Между прочим, и Антон не раз замечал, как смотрят прохожие, когда видят чернокожего молодого человека, идущего вместе с русской, да еще, не дай бог, красивой и яркой девицей. О чем тут спорить? Показная американская политкорректность — не в публичном ее применении, а на бытовом уровне, — она и в той же Америке не шибко прививается, а в России — и подавно. Хотя ни о каком таком оголтелом расизме и речь не идет. Но достаточно одного простенького житейского вопроса и такого же однозначного ответа, чтобы все заняло свои места: «Ты выдашь свою дочь замуж за чернокожего?» — «Ты с ума сошел?!» Вот и весь сказ. А что, может, в Штатах отвечают иначе? В Капитолии — да, несомненно, в официальных учреждениях — наверняка, а также в университетах там, в колледжах. И все, и не надо, как говорится, ля-ля…

Так отчего же, в таком случае, не могло случиться, скажем, следующего? Настя сама говорила, что не раз заходила вместе с Симбой в кафе, где обычно обедают студенты — и вкусно, и не дорого. И на нее там тоже косо посматривали некоторые молодчики, одетые в черные кожаные куртки. Осуждали, конечно, только она плевала на их косые взгляды. Но ведь это ж — Россия! Мстят-то кому? Девице, что ли, которую наверняка соблазнил проклятый негр? Нет, ему, разумеется: что-нибудь вроде «Руки прочь!»