Raw поrно - Татьяна Недзвецкая

Занятые увлекательной работой, ее родители мечтали, чтобы она была хорошо образованна. Потому она торчала в элитном интернате, среди конченых, избалованных психов, никому не нужных, брошенных на заботу коллектива выблядков. Тщедушную, противненькую Ядвигу нянечки, воспитатели и преподаватели терпеть не могли. В шестилетием возрасте за какую-то крошечную провинность самая красивая воспитательница отодрала Ядвигу за ухо с такой силой, что у нее пошла кровь из мочки и остался шрам. Ядвига, не понимая истоков этой агрессии, обиду свою никак не могла позабыть. Рассказать же о случившемся кому-либо, поделиться своим переживанием и поплакаться ей почему-то казалось делом стыдным. Злость свою она в себе держала долго и не успокоилась, пока во время тихого часа не пробралась в комнату воспитательницы и не нассала в ящик с ее вещами, что та по неосторожности забыла запереть.

Ядвига была маленькой гадиной, затравленным зверенышем, искалеченным котенком — она била все, что могла избить. Вступала в схватку даже тогда, когда силы были явно неравны. Кусалась, царапалась, плевалась — изо всех своих немощных сил. Синяки, ссадины, вывихи были для нее — привычны. Практика драки у нее была большая — наяву выучила самые болезненные, слабые места человеческого тела. Подрастая, поняла, что ей даже не надо изображать из себя крутую, она ею и является — отдубасить какую-нибудь домашнюю курицу, выросшую в уюте и тепле, при мамочке, да при папочке, не составляло для нее никакого труда. И более того — ей это нравилось.

После какой-нибудь очередной стычки, которую Ядвига устраивала раз в месяц — это точно, она неизменно мне каялась в том, что пора бы ей расстаться с этой глупой детской привычкой.

Многозначительную выдерживала паузу и пускалась в пространное рассуждение о том, чем именно она сможет заменить это удовольствие, что уже привыкла получать в таком виде.

Вот и в этот раз взбудораженный голос Ядвиги вещал:

— Короче, я не занимаюсь оправданием, но она первая на меня напала.

— ????

— Ну ладно. Сучка эта не напала, она просто косо на меня посмотрела. А у меня, понимаешь, настроение в этот вечер было — омерзительное, даже не помню, кто мне его испортил, так что не хуй было ей на меня пялиться!

— Хватит оправдываться, — равнодушно говорю я и готовлюсь к обстоятельному рассказу Ядвиги о ее подвигах. Мне — не привыкать.

— Так вот, я выждала момент, пошла за ней в туалет, — продолжает Ядвига, — благо, что там никого не было, — подошла сзади и схватила за патлы. Ебанула со всей силы башкой ее о кафель — так, что у нее кровь пошла носом. Выхожу спокойно, иду к барной стойке начинаю пить свой «мохито». И вдруг замечаю, что идет эта красавица, а с ней какой-то суслик татуированный. Девочка зажимает нос, вся в слезах и показывает на меня пальцем. Возлюбленный ее подходит ко мне, толкает в плечо, сильно толкает, так, что я чуть не падаю со стула: «Ты что же, сучка, такое вытворяешь?» — орет он, перекрикивая шум и музыку. «Ну так чё, пойдем выйдем?» — говорю я ему. Он смотрит на меня, и у него явно происходит сбой в системе: перед ним стоит девка, без пяти минут красотка, и вот так вот с ним резко, как мужик, разговаривает. Секунду-другую он колеблется. А вокруг нас — уже толпища, и все — пялятся. Девка хнычет — ждет отмщения: «Ну бля, пойдем, убогая», — говорит мне этот суслик. «Не по-мужски так с девушкой разговаривать», — говорю ему я. «Ты, ты — сучка!» — срываясь на истерику, орет его краля и пытается меня стукнуть.

Я направляюсь к выходу. Он идет за мной, девка за ним. Выходим на улицу. Темно, легкий морозец. «Может, извинишься?» — спрашивает меня этот хилый. «Да, мне ее извинения на хрен не нужны! — верещит эта потаскушка. — Врежь ей по ее раскрашенной физии!» Мужик смотрит на меня, колеблется, я улыбаюсь. Он подходит ближе и вдруг хватает меня за волосы бьет лбом о коленку. У меня просто искры из глаз посыпались!!!

— Ядвига, короче, ты победила, — останавливаю я насыщенную внутренними диалогами и экспрессией ее исповедь.

— Ты еще спрашиваешь?

— Понятно, но тебе, подруга, пришлось нелегко.

— Да, представляешь, нос весь распух, выгляжу не лучше битого боксера. А мне срочно нужно в Питер. Может, со мной? В качестве медсестры и группы-поддержки?

— Извини, подруга, не имею лишних средств, — ответила ей я.

— М-да? Жалко… Ладненько, извини, что разбудила.

— Ничего, я тебе это припомню. А на нос свой льду и яда какого-нибудь налей.

Вдохновленная словом «Петербург», пытаясь заснуть, предаюсь воспоминаниям об одном из жителей этого города, что позапрошлым летом в Москву приезжал постоянно.

Мне было с ним не весело. Но и не скучно. Как-то просторно. Петербуржец этот безо всяких усилий «затащил меня в постель» — так вот пошло он выражался, что я могу поделать.

Я познакомилась с ним в тот период, когда переживала тот памятный разрыв с человеком, имя которого предпочитаю не вспоминать, да уже и не помню. Спустя всего лишь три дня с нашей первой встречи петербуржец признался в любви. Признание это было адресовано не совсем мне. Он признался мне в том, что давно влюблен в другую. Это было для меня неприятной неожиданностью. Все-таки мне хотелось думать, что петербуржец хотя бы немножечко, но мною увлечен. Оказалось иначе. Он искреннюю и душераздирающую мне рассказал историю о том, как жил с девушкой и была она ему ни так и ни сяк. Однажды он добровольно по собственной инициативе решил с ней расстаться.

Прошло немного времени, в лучших традициях мелодрамы, он узнал, что она беременна. При этом девушка та весьма отчаянно ему заявила, что лично он не имеет к ребенку никакого отношения и что сейчас живет с другим и все у нее замечательно. Выслушав эту речь, он понял, что всерьез в нее влюблен.

Я внимательно выслушала его историю. Сначала расстроилась. А после вдруг — обрадовалась. Оказывается не я одна сумасшедшая — это раз. А во-вторых, я поняла, что желания наши — мне быть с другим, а ему — с другой, сексу между нами — не помеха.

Свидания наши были довольно однообразны. Мы встречались неподалеку от его дома. Я неизменно опаздывала, он терпеливо ждал. Мы шли к нему. Ехали на лифте. Он открывал дверь. Я первая заходила в квартиру. Скидывала туфли. Он предлагал мне тапочки. С плохо скрытой иронией от его предложения я всегда отказывалась. Не представляла себе симбиоз моих декольте, чулок с кружевной резинкой и тапочек. Далее я шла на кухню. Там петербуржец весьма неплохо готовил для меня и поил вином.

Его звали Юра, он был болтуном и ужасающим зану-у-удой. Он мог пространно и обстоятельно, не торопя ни слов, ни времени, рассказывать мне о том, как ужасно он скучает по своей пассии, какие действия он предпринял, и какими подарками в надежде на то, что та одумается, он ее осыпал и сколь изощренно она его в последний раз отвергла. У меня хватало мозгов, чтобы не распространяться о своих собственных страданиях. Я поддакивала, и угукала, и ерзала на стуле в ожидании, когда же он наконец-то наговорится и приступит к делу.