Смерть в рассрочку - Сергей Скрипник

Амин считал себя коммунистом, очень любил Сталина и пытался во всем подражать ему, но более всего преуспел, подражая в уничтожении своего народа. Однако не успел — да это было и не возможно, так как число погибших по воле Сталина значительно превышало все население Афганистана — сравниться в этом отношении с любимым им великим человеком и еще более великим мерзавцем. Кровавый террор, стремление уничтожить все, связанное с прежним режимом, озлобляло и без того мятущееся в социальном хаосе население. А преданные новому президенту немногочисленные холуи вслед за ним продолжали болтать вздор о строительстве социализма и диктатуре пролетариата, который в Афганистане нужно было еще поискать.

В стране полыхали мятежи и, как верховой пожар в летней тайге, перебрасывались из одной провинции в другую. Шла гражданская война, и моджахеды брали верх. Реально назрела угроза государственного переворота исламских фундаменталистов. Созданная на востоке с помощью Пакистана мощная группировка войск вооруженной оппозиции могла бы в течение суток захватить Кабул и только ожидала приказа. Правительственная армия, ослабленная и обезглавленная после аминовских чисток и репрессий, не в состоянии была оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление.

Амин запаниковал и слал Брежневу одну за другой истеричные просьбы о вводе в страну советских войск: «Судьба революции на волоске, вы обязаны помочь». Насчет обязанности — ерунда, никто ничем ему не был обязан. Но помощь была оказана.

Не смерть тысяч безвинных людей, не жестокий террор Амина против своего народа определили келейное решение всевластной четверки —Брежнев, Андропов, Устинов, Громыко — о вводе в Афганистан ограниченного контингента советских войск. Само собой, сказалась обеспокоенность надвигавшимся на южные границы страны валом исламского фундаментализма, следовательно, почти неизбежным наплывом ислама на советские мусульманские республики. Но ведь такая угроза в той или иной мере существовала всегда.

Мощным побуждающим импульсом для принятия решения о вводе войск в соседнюю дружественную страну сыграло смещение Амином с поста президента и последовавшее затем убийство Тараки. Этот кровавый произвол потряс и ошеломил советское руководство. Особенно тяжело это поразило Брежнева, недавно целовавшего Тараки на приеме в Москве. Гневный жар эмоций устранил длительные сомнения. Однако невозможно допустить, что такое решение было бы принято, если бы правящая четверка могла предвидеть его катастрофические последствия, если бы могла предположить, что локальная карательная экспедиция, какой она виделась вначале, перерастет в затянувшуюся на годы войну. Такая политическая ошибка в той международной обстановке — за пределами не подверженного патологическим отклонения человеческого разума. Если нападение Гитлера на СССР с полностью отмобилизованной, блестяще подготовленной армией, имеющий надежный тыл с перспективой его усиления и развития, считать авантюрой, то ввод неподготовленного к боевым действиям незначительного контингента советских войск в Афганистан, можно бы считать авантюрой вдвойне, преследуй она глобальные цели. Но цели, по всей видимости, были локальными: привести к власти группировку преследуемого Амином Кармаля, для чего необходимо было покончить с Амином; перекрыть главные артерии снабжения мятежников из соседних стран оружием и боеприпасами; остановить распространение военной экспансии оппозиции; обучить и вооружить правительственные войска, которые потом должны будут самостоятельно покончить с моджахедами; вывести советские войска в обмен на прекращение зарубежной финансовой и военной помощи повстанцам.

Осуществлен был лишь первый пункт этой программы. Амина во время штурма президентского дворца ранили и затем добили спецназовцы КГБ; Кармаль въехал в Кабул на советской броне. В остальном дела пошли совсем не по сценарию, который тут же принялись кромсать и переделывать на свой лад неучтенные в нем персонажи. Официально осудив советскую агрессию, предав анафеме «империю зла», иностранные государства потирали руки от удовольствия, радуясь, что советы вляпались в эту грязную, кровавую историю, взорвавшую престиж страны. Требуя немедленного вывода советских войск, они делали все возможное для того, чтобы войска оставались в Афганистане как можно дольше. И их усилия окупились больше, чем вполне.

Все это умудренному опытом наших и чужих политических махинаций разведчику Ярмошу было понятно. Чего он до сих пор никак не мог понять, так это мотивов наглой бессмысленной лжи правительства Брежнева, которое за несколько часов до вторжения через «Правду» известило мир, что ввод советских боевых частей на афганскую территорию — чистейший вымысел.

Прошедшая через его руки информация о Кармале не вызывала симпатий к новому президенту Афганистана, ранее заместителю первого секретаря ЦК НДПА, затем посла в Чехословакии. Болезненно самолюбивый, капризный, обидчивый, он не пользовался ни доверием, ни уважением как своих соратников и всего народа страны, так и советских советников — а непосредственно с ним имели дело лучшие из них, компетентные умные люди. Решив лично стать вершителем судьбы страны, Кармаль внимательно выслушивал советы, тщательно записывал их, благодарил, но… советам не следовал, а поступал по-своему и каждый раз поступал неумно или никак не поступал. После очередного просчета, выслушав очередные советы, заверял, что вот теперь он все понял и ошибок больше не будет, и опять принимал самостоятельные решения, и снова ошибочные. Именно он позволил втянуть страну в длительную бесперспективную войну. С объявлением политики национального примирения не он, президент республики, а советское командование удерживало афганских военачальников от проведения все новых и новых боевых операций. Не Кармаль, а русские советники делали все, чтобы сблизить государственную власть с оппозицией в провинциях.

Сменивший Брежнева на Олимпе власти Андропов — его считают главным инициатором ввода советских войск в Афганистан — был первым, кто из «небожителей» понял, что была допущена ошибка, за которую страна вынуждена слишком дорого платить, и что необходимо мирное, политическое решение афганской проблемы. В середине 1983 года он жестко предупредил Кармаля, чтобы тот не рассчитывал на длительное пребывание в его стране советских войск, и не мешкая расширял социальную базу своего правительства политическими методами. Для Кармаля, чувствовавшего себя вполне уверенно за спиной советских войск, это стало неожиданностью. Он стал просить Андропова повременить с выводом войск: «Нам требуется время, чтобы как следует научиться воевать». Андропов ответил: «Нет. Мы уйдем». Смерть не дала ему довести дело до конца. А безосновательные амбиции Кармаля довели его до утраты поста президента и политической смерти. Он снова стал тем, кем был по своей сути — человеком среднего интеллекта, выдающегося самомнения и скверного, склонного к самодурству характера, больше, слава богу, не обремененного заботами о судьбе соотечественников.

Впрочем, после победы апрельской революции, по существу представлявшей собой банальный государственный переворот, все так или иначе оказывавшиеся у руля власти меньше всего думали о судьбе народа и отечества и больше всего были озабочены своей судьбой и ролью в отечестве.

В этом отношении ничем не отличался от своих предшественников сменивший Кармаля в мае 1986 года на посту первого секретаря ЦК НДПА, а в ноябре следующего года и на посту президента республики, Наджибулла. Однако он отличался от Кармаля в другом — был умнее, и изощреннее дрался за удержание власти в своих руках. Пуштун, врач, член НДПА со дня ее основания, руководитель нелегального Демократического союза студентов, секретарь Кабульского комитета партии, посол Афганистана в Иране, в 1980-1985 годы глава органов государственной безопасности, генерал-лейтенант, Наджибулла прошел отличную школу партийной демагогии, жестокого подавления инакомыслящих, политической беспринципности. Широко образованный, владеющий несколькими языками, внешне вполне европеец, он более других олицетворял собой образ современного восточного владыки. Среди своих он откровенно презирал европейские социальные отношения, культуру, нравы и если не поддерживал мусульманских фундаменталистов, то лишь потому, что это было ни к чему: они только стремились к завоеванию власти, а у него она уже была в руках. Напротив, он всеми силами защищал от них эту власть. Нельзя было требовать от мусульманина в сотнях поколений, с молоком матери впитавшего заповеди Корана, европейского мышления. Наджибулла все-таки — не великий Абу-Рейхан Мухаммед ибн Ахмед аль-Бируни и не гениальный Абу Али ибн Сина.

В стремлении сохранить за собой высшую власть в стране он проявлял поразительную изворотливость, прикрывая ее, якобы, наивностью и недопониманием. В декабре 1986 года Горбачев сообщил ему о твердом решении советского руководства вывести из Афганистана войска и подчеркнул, что политика национально примирения должна распространяться на все политические силы, включая и те, которые борются против власти с оружием в руках. Поговорив с другими советскими деятелями, не заинтересованными в скорейшем выводе войск, Наджибулла интерпретировал мысль главы советского правительства так: на компромисс надо идти с теми, кто не выступает против НДПА… Горбачев внушал ему, что ради примирения надо поделиться с другими политическими партиями и движениями минимально половиной реальной власти. Проконсультировавшись у тех же советских деятелей, Наджибулла выхолостил мысль, и заявлял о дележе не реальной власти, а министерских портфелей — полупустых и пустых, изготовленных специально для этой цели…