Поляна №3 (9), август 2014 - Коллектив авторов

Корень этот очень древний. Он был еще у древних индусов, может быть, три, может быть, даже четыре тысячи лет назад. И первоначально «смерть» значило «хорошая (благая, достойная, удачная) смерть».

Дело в том, что приставка «с-» (у древних индусов «su-») несла с собой сугубо позитивный смысл. А потом это самое «с-» срослось со значением «свой».

В общем «умереть своей смертью» – это не так уж и плохо. Лучше, чем погибнуть. Кстати, слово «гибнуть» исконно обозначало «согнуться». То есть «погибнуть» – значит буквально «загнуться», перестать быть прямым.

Не случайно во время татаро-монгольского нашествия на Руси появились такие памятники, как «Плач о погибели земли Русской» и т. п. О «погибели», а не о «смерти».

В корне мр-мир-мер-мор-мёр (умру-умирать-(у)мереть-мор-мертвый) никакого насильственного «загибания» нет. Просто ты – смертный (по-древнеиндийски – «martas»), и значит – рано или поздно умрешь. Ничего страшного. Обычное, закономерное прекращение жизни. Ты ведь не «Кощей Бессмертный».

В русском языке слово «смерть» и однокоренные слова нередко становятся «участниками» всевозможных подчас даже шутливых (уж никак не страшных, угрожающих, безнадежных) «смысловых игр». У русскихвообще какое-то, на первый взгляд, несерьезное отношение к смерти. Возьмите хотя бы разговорно-жаргонные метафоры смерти, умирания: «склеить ласты», «откинуть копыта», «коньки отбросить», «надуть кеды»…

Образ «смешной смерти» распространен в языках и культурах многих народов мира, но, кажется, в русском сознании он играет особую роль.

В русских говорах встречаются такие «милые» слова, как «смёртушка», «смёрдушка», «смертынька», «смерточка». Русские словно бы не боятся смерти «двум смертям не бывать, а одной не миновать», «смерть русскому солдату свой брат» и «всяк умрет, как смерть придет» и т. п.

Мы говорим «мертвецки пьян», «спит мертвым сном», «его только за смертью посылать». А как интерпретировать, к примеру, такую дразнилку: «хитрый Митрий – помер, а глядит»?

И загадки у нас еще те… Например, что такое «живой мертвого бьет, мертвый благим матом орет»? Не отгадали? Колокол.

«Смерть» в русском языке, как известно, не только существительное, оно может играть роль сказуемого и наречия и при этом легко сочетается с самыми разными бытовыми, повседневными смыслами («смерть как есть хочется», «смерть наработался»). У Н. С. Лескова читаем: «Ему самому было смерть смешно». Или у В. Высоцкого: «Ой, Вань, умру отакробатиков…» Не правда ли, причудливое сочетание смеха и смерти.

«Безносая» старуха с косой в русских сказках часто остается в дураках. Она забирает жизни трусливых, глупых (как у В. М. Шукшина: «смерть губошлепа любит»), а добрые и – значит – сильные побеждают смерть.

Образ смерти в русском языке отчетливо проявляет национальный характер.

С одной стороны, конечно, есть в ней что-то щемяще-трагическое. И поэтому мы поем:

Вот умру я, умру,

Похоронят меня.

И никто не узнает,

Где могилка моя.

А с другой:

И пить будем, и гулять будем,

А смерть придет – помирать будем.

Что это – пустое легкомыслие или глубокая мудрость?

Решайте сами.

Смех

Человеческий смех – одно из самых загадочных явлений.

Почему человек смеется? Зачем? Умеют ли смеяться другие живые существа? (Известна, например, такая древняя формулировка: «Человек это умеющее смеяться животное»). Какова природа смеха? Смех – это в конечном счете «хорошо» или «плохо» («греховно»)? Какие бывают виды смеха?

О смехе и о так называемой смеховой культуре писали известнейшие ученые-физиологи, психологи, философы, лингвисты, филологи, культурологи. Существуют десятки теорий смеха. Одни видят в нем «физиологическую разрядку», другие – проявление языческо-карнавальной культуры человека… Мнений множество.

Замечены вещи, казалось бы, парадоксальные. Например: когда человек смеется и когда человеку страшно, у него практически одинаковое выражение лица. Получается, что смех и страх – две стороны одной медали. Популярна даже такая философская тема: смех и смерть. Смех – словно бы компенсация страха смерти…

Философия, физиология, психология, культурология – это, конечно, очень хорошо. Но все же очень важно лингвистическое исследование этого слова в разных языках, в том числе и русском.

Этому индоевропейскому корню несколько тысяч лет. «Meb» – значит «смеяться», «улыбаться». Возможно, этот корень был связан и с другими смыслами: «цвести», «мерить» и даже «охотиться». В славянских языках слово «смех» (и это символическое совпадение!) оформилось по той же модели, что и слово «грех». И теперь они и их производные обильно рифмуются: «и смех и грех», «что грешно, то и смешно», «смеяться, право, не грешно над тем, что кажется смешно» и т. п.

Понятно, что в христианскую эпоху смех рассматривался как наследие «языческих игрищ». Есть такое греческое слово «агеласт». Так называется человек, не умеющий смеяться. Была в Древней Греции скала Агеласт, около которой, согласно мифу, Деметра оплакивала Персефону. Так вот некоторые богословы даже утверждают, что Иисус был агеластом.

Так или иначе, смех часто ассоциировался с грехом, с чем-то низким, даже животным. Неслучайно грубо-просторечный синоним слова «смеяться» – «ржать» (как лошадь).

Наверное, впадать в полную агеластию не следует. Но совершенно очевидно, что наш язык всячески предупреждает нас: «смех» – очень тонкая материя. Он как двуликий Янус, как оборотень: может быть добрым и злым, чистым и грязным, честным и подлым.

Мы говорим: «насмешник», «насмешка», «насмехаться», «насмешничать» и чувствуем, даже не справляясь в словаре, что в этих словах заключается некая отрицательная оценка. «Насмешка» – это где-то рядом с «издевкой».

Десятки фразеологизмов, пословиц и поговорок содержат в себе предупреждение, что смеяться, конечно, надо, нов меру, вовремя: «бога не гневи, а черта не смеши», «смех без причины – признак дурачины», «хорошо смеется тот, кто смеется последним» и т. п. Можно смеяться «до слез», «лопнуть со смеху» и даже «помирать со смеху». Вроде бы – гиперболы и только. Но фигуры речи случайными не бывают. Про них можно сказать так же, как В. Маяковский сказал про звезды: «Если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно».

Все эти «предупреждения» языка особенно актуальны в наше время, в информационную эпоху. СМИ, Интернет предлагает нам колоссальное количество «смеховых опций». Смех предлагается нам в юмористических передачах, в блогах, во всевозможных развлекательных шоу, в сериалах. Создается впечатление, что почти все информационное пространство смеется, острит, хихикает, «подкалывает», «прикалывается», навязывая нам всяческую «ржачку». И этот смех, мягко говоря, далеко не всегда качественный. Наш язык очень быстро отреагировал на него фразеологизмом «юмор (смех) ниже пояса». Опять же, как говорили еще 200 лет назад: «что грешно, то и смешно» (ср. известный афоризм Д. Мережковского «Что пОшло, то и пошлО»).

В этой атмосфере тотальной «грешной смеховой пошлости» очень важно сохранить себя, не опошлиться самому, не потерять чувство вкуса и меры. Смех – величайшее достояние языка и культуры, важнейшая составляющая языковой личности. Смех, если это настоящий, умный, добрый, тонкий смех– это «пир языка», «праздник смыслов». Примерно такой, каким показал нам его поэт Велимир Хлебников:

О, рассмейтесь, смехачи…

Союз

Слово «союз» – не только многозначное. Если рассматривать его происхождение (этимологию), историческое и современное словообразование и словоупотребление, его можно охарактеризовать как «многомерное» и «полифоничное».

Слово «союз» по смыслу и по происхождению родственно таким словам, как «узы», «узел», «вязать», «связь», «вязь», «связка», «вязанка», «узкий», «узник», «вязнуть», «завязка».

Все многообразие ассоциаций, связанных с этим словом, можно свести к такой смысловой цепочке. «Союз» – это 1) тесное объединение, единство; 2) соглашение, договор, основанный на взаимных обещаниях; 3) связь.

Если прибегнуть к приему нарочитой тавтологии, можно сказать примерно так: «мы чувствуем, что между нами есть союз (3), поэтому мы решаем связать наши судьбы и заключаем союз (2) и теперь мы «связка», «узел» – союз (1)».

«Союз» – это и духовная предпосылка, и осмысленный взаимный договор, логически следующий из этой предпосылки, и закономерный результат. Примерно так: любовь-заключение брака-строительство семьи (семейная жизнь). И мы говорим: «семейный или брачный союз». Говорим и так: «брачные узы». Это уж как кому повезет…

Можно сказать, что речь идет о Мысли, Слове и Деле, которые неразрывно связаны друг с другом. Такая связь учеными называется партиципацией. Если ты правильно подумал, почувствовал, значит – ты правильно сказал, сформулировал, а следовательно – правильно сделал, поступил. И именно слово «союз» несет в себе семя такого неразрывного единства.