Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. - Константин Радов

После продажи бриллиантов у меня впервые в жизни оказалось в руках такое количество денег, которое заставило задуматься об их сохранении. Часть я оставил на неотложные расходы, другую положил под проценты в Амстердамский обменный банк, третью отнес в контору Ост-Индской компании, чтобы в любом случае не потерять все сразу. Придя однажды в банк, чтобы пополнить наличные средства, я с удивлением и некоторым беспокойством услышал предложение служителя помочь в моих затруднениях с заказом оружейных частей.

Многие амстердамские жители промышляют разными видами коммерческого посредничества, но за словами банковского служителя скрывалось иное, в чем мне довелось убедиться в тот же вечер, явившись по указанному им адресу. Совершенно седой, но по-юношески подвижный и очень любезный человек заявил, что мне нет нужды выдавать себя за итальянца среди друзей, где нет папистских агентов. В Амстердаме я говорил с образованными людьми на латыни, с простыми — на ломаном немецком, но эмигранты-гугеноты сумели распознать во мне француза и, более того, решили, что я тайный эмиссар повстанцев из Севеннских гор в южной Франции, где уже второй год пылал огонь восстания. Пока предполагаемый посланник камизаров невразумительно мычал и раздумывал, как выбраться из щекотливой ситуации, собеседник предложил воспользоваться обширными связями единоверцев в Англии, где заказать оружие не составит проблемы. После этого мне расхотелось его переубеждать, тем более что никакого обмана с моей стороны не было: люди сами ввели себя в заблуждение. Не разочаровывая своего благодетеля мнением, что с философской точки зрения паписты и гугеноты одинаково пресмыкаются во мраке невежества, я взял у него рекомендательные письма к английским друзьям, искренне поблагодарил и выразил надежду, что господь не оставит его своею милостью за столь богоугодное дело. Мы провели очень содержательную беседу за ужином, обсуждая полководческие способности Виллара, только что переведенного (после окончательной ссоры с Максимилианом) из Баварии в Севенны на подавление гугенотского мятежа.

Стоя под холодным мартовском ветром на палубе шхуны, плывущей в Лондон, я понял, что некоторые особенности моего поведения и одежды действительно могли дать основания для ошибочных умозаключений о принадлежности к французским гугенотам. Присущая членам этой секты скромная манера одеваться, перенятая мною еще в студенчестве (частью из бедности, частью из юношеской фронды), вошла в привычку и наравне с горным загаром, военными манерами, бриллиантами, скрытностью и попытками тайно заказать оружейные детали привела весьма неглупых людей к ошибочным умозаключениям. Вообще, на одежду следовало в ближайшем будущем обратить больше внимания, чтобы преуспеть в своем деле и добиться аудиенции у одного из государей: оборванец (то есть всякий, кто попадет в эту категорию с точки зрения придворных) не будет иметь никаких шансов. Нужно тонко продумать стиль, чтобы иметь вид человека скромного, но преуспевающего. Еще один ключ к высшим сферам — артиллерийский трактат, который я по мере возможностей готовил к печати хотя бы в незаконченном виде. Одно дело, когда желание встретиться с коронованной особой изъявляет беглый пехотный лейтенант, преследуемый французскими жандармами, совсем другое — когда автор высокоученого труда о стрельбе из пушек присылает его в дар монарху, в сопроводительном письме выражая надежду быть полезным и предлагая продемонстрировать свои новейшие военные изобретения. По меньшей мере на беседу с генерал-фельдцейхмейстером и его последующий доклад государю можно рассчитывать.

Лондон — прекрасный город и обычно производит впечатление на новоприбывших, но я ничего не замечал по сторонам, подобно древнеримскому колесничему на состязаниях, которого кони вынесли на последнюю прямую перед конечной метой. Еще несколько недель, и у меня в руках будет пригодный для показа образец оружия, по меткости и скорострельности далеко превосходящий всё ныне существующее. За это время необходимо усовершенствоваться в токарном искусстве, чтобы иметь возможность наладить работы в будущей мастерской. Единственное, что я хотел сделать после неотложных дел — встретиться с автором моих любимых "Математических начал натуральной философии". Изыскания о сопротивлении воздуха полету артиллерийских снарядов всецело основывались на открытых им принципах движения и методах математических расчетов, поэтому идея представить свой первый и пока единственный ученый трактат на суд самого Ньютона была чрезвычайно волнующей. Я надеялся, что управление королевским монетным двором оставляет великому естествоиспытателю время для встреч и бесед с молодыми коллегами. Однако нелепый случай так перевернул обстоятельства, что мне стало не до науки.

Однажды вечером у меня была встреча в матросском трактире с мастером, исполнявшим заказы как на оружейные детали, так и на сверла, резцы и прочие инструменты для изготовления таких же деталей в большом количестве. Мы отмечали окончательный расчет и имели все основания быть довольными друг другом: я получил недостающее для успеха в своем деле, он — весьма достойную оплату. В Лондоне пришлось продать не только оставшиеся на старинной шпаге камни, но и ее саму, заменив прекрасный клинок дешевой железкой. Впрочем, сюда, в припортовый квартал, я ходил вовсе без шпаги и одетый ремесленником, чтобы не привлекать лишние взгляды. Хотя один из нас вовсе не говорил по-английски, а другой — ни на каком языке, кроме английского, нам хватало для беседы о тонкостях ремесла тех слов, что позаимствованы жителями Британии у римлян, германцев и французов, с прибавлением жестов время от времени. Я равнодушен к крепким напиткам, но желание снять напряжение последних недель, видимо, заставило меня выпить больше обычного. По крайней мере, момент, когда проход между столами заполнили вооруженные люди, совершенно ускользнул от моего внимания. Когда меня подняли и повели, ухватив с двух сторон под локти, растерянности не было предела. Кто это? Французские власти не могут хватать беглецов во вражеской стране! Может, гугеноты разоблачили меня? Или наоборот, их враги посчитали настоящим агентом повстанцев? Нет, вряд ли иезуиты способны здесь действовать так открыто…

Свежий ночной воздух наконец выдул излишки спирта из моих мозгов. Какие, к чертям, иезуиты?! Я огляделся вокруг — не меня одного вытащили из трактира, еще с полдюжины людей, все молодые и большей частью похожие на моряков, стояли в окружении… не иезуитов, понятно! Это же матросы с военного корабля нас сцапали, идет обыкновенная вербовка. "Экспедиция за мясом" — называлось такое у нас в Дижонском полку. Я не раз сам в подобном участвовал, а теперь сработал закон талиона, и капральская палка оказалась о двух концах. Меня охватил внезапный приступ смеха, к счастью, кратковременный, товарищи по несчастью покосились, как на сумасшедшего. Во имя вольности этот народ одного короля обезглавил, другого изгнал. Нет англичанина, от лорда до поденщика, который не кичился бы перед континентальными жителями своей свободой: у кого еще есть Magna Carta, Habeas Corpus Act и Bill of Rights? Ну и чем законы могут помочь этим бедолагам и мне вместе с ними? Насколько я помню, они защищают от несправедливого обвинения и произвольного ареста — а нас никто ни в чем не обвиняет (вот свинство!) и не арестовывает, напротив: нам хотят предоставить величайшую честь — служить во флоте Ее Величества!