Не время для славы - Юлия Латынина

Кирилл поколебался, стоил ли об этом говорить, и решил, что не стоит.

– А что?

– Проблема в том, кто будет донором.

– Это не проблема, – сказал Кирилл, – я оплачу операцию. И донора оплачу.

– Дело не в деньгах, – ответил врач, – ведь мальчик чеченец, я правильно понял?

– Господи, вам-то что? – с досадой изумился Кирилл.

– То, что для чеченцев очень трудно подобрать донора. Они сидели веками в своих аулах и ни с кем, извините, не скрещивались. В мировых базах доноров для них нет соответствий.

Когда Кирилл вошел в больничную палату, Алихан лежал глазами вверх, и руки его, в сплошных синяках, были как медные проводки в белом снегу простыни. В вену, чуть повыше локтя, уходила игла капельницы.

– Жаровни с углями рядом не оказалось? – спросил Кирилл.

Алихан молчал. Глаза его с пугающим равнодушием глядели в потолок.

– Есть ситуации, в которых никто не сможет быть героем, – сказал Кирилл, – ни ты, ни я. Ни Джамалудин. Единственный способ выиграть эту войну – это не вести ее вовсе.

Алихан подумал, что опять русский говорит то же, что Булавди. Это было даже удивительно, что они говорили одно и то же. Вот только жили они по-разному.

Кирилл осторожно присел на краешек уставленной лекарствами тумбочки, стеклянные флакончики зазвякали друг о друга.

– Зачем ты убежал? – спросил Кирилл.

– Я не хочу умереть в постели, – ответил маленький чеченец.

Московская квартира была пуста и тиха, и свет фонарей пробивался через плотно закрытые жалюзи. Справа от входа начиналась столовая, и белые тарелки, каждая величиной с автомобильный диск, посверкивали на темном дубовом столе. Посередине стола смутной горкой угадывалась ваза с фруктами. Слева в полутьме тонула лестница на второй этаж.

Кирилл щелкнул выключателем, и Диана застыла у входа, как Золушка на пороге бального зала. В своей глухой черной юбке и синем платке она, казалось, была совершенно не отсюда. Она не подходила к этому месту, состоящему из зеркальных полов, переходящих друг в друга пространств, и зимнего сада, колыщущегося за стеклянными гранями лоджии.

Экономка перед приездом набила холодильник едой, и когда Кирилл, приведя себя в порядок, спустился со второго этажа вниз, Диана уже хлопотала на кухне. На столе во фрунт стояли блюдца с нарезанным хлебом и сыром, и на сковородке в лужице масла шипело и скворчало что-то, при ближайшем рассмотрении оказавшееся суши.

Кирилл открыл двери в сад и разжег огонь в камине, – он очень любил огонь, и камин был настоящий, не газовый, с черными мраморными боками и березовыми полешками, сложенными в аккуратную кучку у края персидского ковра.

Диана захлопотала еще пуще, видимо стесненная тем, что вместо глухой стены между кухней, где должны стряпать женщины, и гостиной, где должны беседовать мужчины – лишь прозрачное стекло с вырезанной в нем аркой, но Кирилл попросил ее поесть вместе с ним, и она в конце концов села на краешек стула, пододвинула тарелку и начала есть, робко, как птичка, хотя должна была быть очень голодна.

Диана с тревогой следила за выражением его лица, когда он положил в рот маленький белый комочек риса с креветкой наверху.

Жареные суши оказались вовсе даже не плохи.

Кирилл улыбнулся. Чеченка посмотрела на него и опустила глаза. Кирилл вдруг вспомнил, как два года назад они сидели втроем, в халяльном ресторанчике возле мечети, и как Диана смотрела на Ташова, а Ташов смотрел на нее. А Кирилл смотрел на Диану и думал, что никогда еще в жизни ни одна женщина не смотрела на него так, как Диана смотрела на Ташова, и что он отдал бы все, чтобы женщина смотрела так на него.

Теперь Диана смотрела на него, в его собственном доме, поверх дубового стола и сухих цветов, торчащих из напольной китайской вазы, а Ташов Алибаев остался далеко-далеко, за две тысячи километров, у трапа самолета, со «стечкиным» в кобуре и с пулей, всаженной им в спину брата Дианы, – но все равно это был не тот взгляд.

Черт возьми, на сколько он старше Ташова? На восемь лет? На девять? Половина друзей Кирилла гуляла с девочками куда младше Дианы.

– Спасибо, – сказала Диана. – Они… они еще никого не отпускали.

Они поели, и Диана понесла тарелки в кухню и принялась их там мыть. Руки ее так и летали в струях воды. Кирилл подошел сзади, и когда он положил руку на ее мокрые пальцы, ему показалось, что его шибануло током.

– Оставь, – сказал Кирилл, – домработница завтра вымоет.

Диана, казалось, окаменела. Громко плескала вода, и в зеркале над раковиной Кирилл видел ее застывшее лицо. «К черту! Ты же видишь – она тебя не любит. И в отличие от тренированных девочек из ночных клубов, даже не умеет это скрывать».

– Я не девушка, – сказала Диана.

Кирилл засмеялся, с облечением, молча обнял ее и зарылся лицом в черные волосы. В ноздри сразу ударил запах женщины, – сухой и немного пряный. Они были в Москве, а волосы и кожа ее по-прежнему пахли горами.

– Это было восемь лет назад, – я была еще маленькая. Я ехала с тетей из Шатоя, и нас подстрелили по дороге. Они сначала продержали нас в овраге, а потом отвезли нас к себе на базу. С нами был один старик, они убили его быстро, и с ним его жену. А нас они держали в комнате, и выводили по одной. Они выводили нас на два, три часа. Те, кто оставались в комнате, слышали, как кричала та, которую вывели. Одна из девочек умерла, потому что начальник распорол ей все внутри. Он был такой круглолицый, и всем приказывал называть его товарищ Ахилл. А потом один солдат выпустил нас. Отпер дверь и говорит: бегите, пока они пьяные. Они все время были пьяные.

Кирилл закрыл глаза. Шум воды и далекая музыка в гостиной исчезли, и голос женщины, певучий и очень тихий, казалось, звучал откуда-то сверху. Руки Кирилла по-прежнему обнимали Диану, и кожа ее казалось ледяной, наверное, из-за холодной воды.

– Алихан знает? – спросил Кирилл.

«Черт. Черт. Если Алихан это знает, он никогда не вернется с Белой Речки».

– Нет.

– Это поэтому Ташов отменил свадьбу?

Диана молча покачала головой.

– А почему?

Кирилл боялся пошевелиться. Ему казалось, что вокруг Арктика.

– Я устала бороться, – проговорила девушка, – и врать. Как, ты думаешь, я собрала деньги на операцию? А теперь все напрасно, и мой брат все равно умрет, и он будет среди шахидов, а я в Аду.

Громко хлопнула входная дверь, и Диана обернулась мгновенно, как подброшенная выстрелом, а потом обернулся и сам Кирилл.

На пороге квартиры стояла Антуанетта.

На ней были высокие темные сапоги с десятисантиметровыми шпильками и что-то шелковое, воздушное, развевающееся, – коричневые, чуть ниже колен, штаны, коричневые же рукава, плещущиеся складками, и красные полосы на затянутой темным ремнем талии. Личико ее было безукоризненно, как роспись античной вазы. Черные сияющие локоны стекали из-под надвинутой на одну бровь кокетливой красной шляпки, и в руках Антуанетта держала крошечную черную сумочку от Louis Vuitton и целую кучу белых хрустящих параллелепипедов с надписями Duty Free. Heathrow.

Черные брови Антуанетты заломились выше ее шапочки, когда она увидела обжимающуюся парочку в кухне. Небрежным жестом девушка швырнула перчатки на спинку стоявшего в прихожей дивана и пошла к стеклянной арке, делившей единое пространство гостиной. Бедра ее колыхались, коричневые и алые шелка плескались вокруг ботфорт.

Кирилл выключил воду и повернулся к раковине спиной, а Антуанетта остановилась в метре от них, наклонила голову с боку на бок, смерила девушку взглядом, от беленьких чистых носков до платочка на волосах, прищурилась и спросила:

– Милочка, ты новая домработница?

Скосила черные миндалины глаз и рассмеялась:

– Суши, дорогуша, не жарят. Их едят сырыми. С имбирем и васаби.

Теперь, когда женщины стояли рядом, лицо к лицу, Кириллу внезапно бросилось в глаза, насколько они похожи. Те же черные волосы, те же густые брови над огромными черными глазами, та же необыкновенная белизна правильного, овального, с крупными чертами лица и даже тот же чуть пухловатый подбородок, упрямо выставленный вперед. Разница, конечно, была в предмете упрямства. Диана продавала себя, чтобы собрать деньги на операцию брату. Антуанетта собирала деньги на виллу в Ницце.

– Милочка, это невероятно. На какой толкучке ты отыскала эту юбку? Это что, натуральный рубероид?

Кирилл молча пододвинул Диану к себе и обнял ее за талию.

– Ты бы хоть меня познакомил, Кирюша.

– Да, познакомься, – сказал Кирилл, – это моя невеста. Ее зовут Диана. Свадьба на следующей неделе.

Лицо Антуанетты стало цвета простокваши.

– Ты шутишь, – сказала она, – ты женишься на этой… на это…? Да над тобой вся Москва будет ржать. Ты уже один раз женился на бляди!

Кирилл не успел даже шевельнуться. Чеченка вырвалась от него, как будто выброшенная катапультой. Она чуть не вцепилась Антуанетте в лицо, та взвигнула и отпрыгнула в гостиную. Диана шагнула вправо, – и в следующую секунду в ее руках оказался толстый конец пылающего, выхваченного из камина березового полешка.