Генерал-адмирал. На переломе веков - Роман Злотников

Впрочем, разработка этого орудия шла очень тяжело. Приходилось бороться за каждый килограмм веса и за каждый рубль стоимости. Именно из-за необходимости удешевления орудия пришлось отказаться от дульного тормоза, а вследствие отказа от него — заметно укоротить ствол. Иначе отдача оказывалась слишком сильной, вызывала быстрый износ противооткатных устройств и трещины в станинах. Что опять же приводило к снижению дальности выстрела до девяти километров, хотя снаряд позволял стрелять заметно дальше. В итоге упали начальная скорость и настильность траектории, а следовательно, и точность огня.

У конкурентов, правда, дела с этим обстояли не лучше, а даже хуже. Зато тщательная ревизия конструкции по всем, в том числе и финансовым параметрам, позволила уложиться в очень неплохие массогабаритные и стоимостные характеристики… Хотя, если уж быть совершенно честным, кабы не мои собственные металлургические заводы, ничего бы не получилось. Достаточно сказать, что, для того чтобы уложиться в определенные весовые и стоимостные характеристики, мне пришлось организовать производство специального сорта проката, предназначенного для изготовления пустотелых станин. Ибо станины, произведенные по прежним технологиям, то есть сборкой вручную из вырубленных металлических пластин, соединенных заклепками и болтами, либо выводили стоимость орудия за, так сказать, пределы добра и зла либо, если использовать более дешевые материалы и простые технологии, доводили вес орудия до двух с лишним тонн в боевом положении… Мне также пришлось слегка поломать голову над тем, как использовать этот сорт проката в гражданских целях. Ибо сносная себестоимость данного проката выходила только при таких объемах производств, которые производством одних орудийных лафетов не закроешь ни в какую. Ну да и с этим справились… Естественно, помогло еще и то, что в производстве орудия должны были широко применяться те новые технологии, которые в достаточной мере освоили пока только на моих заводах, например холодная и горячая вырубка (штамповка) и различные типы точного литья. Так, штампованное стальное колесо с каучуковой шиной, используемое на моем лафете, обходилось дешевле, чем такое же, но изготовленное из дерева и железа на лафете образца Обуховского завода, и при этом обладало гораздо большей прочностью, чем первое, и обеспечивало большую скорость передвижения по дорогам. Впрочем, скорость здесь определялась скорее не конструкцией лафета, а физическими характеристиками лошадей упряжки…

Так вот, проект дуплекса моего завода был принят на ура. Уж слишком внушительным оказался отрыв по характеристикам от других образцов, представленных на конкурс. И победа моих образцов на конкурсе ГАУ прошла при почти полном молчании «независимой прессы». Ибо никто из действительно разбирающихся в артиллерии людей не мог бы сказать, что победа была незаслуженной. Нет, кое-какое ворчание было. И обвинения в том, что я как председатель ГАУ избрал не тот калибр, тоже звучали (эвон французы да немцы «по-умному» уменьшили калибр, и у них чудо как хороши орудия вышли — легкие, скорострельные, не то что наши…). Но звучали они глухо. Поскольку во многом благодаря моему деятельному участию в проекте у нас действительно получился шедевр. Это признавали почти все. Даже мои противники… А жалкой кучки журналистов и издателей, которых любое мое действие интересовало лишь как повод для обвинения в очередном смертном грехе, для разворачивания очередной шумной компании против меня оказалось явно недостаточно. Более того, некоторые из этой своры, в ком еще теплились хоть какие-то остатки порядочности, вынуждены были хоть и сквозь зубы, но признать, что на этот раз великий князь не воспользовался своими полномочиями, чтобы обеспечить собственные заводы жирным куском государственного заказа, «как он это делал всегда», а честно выиграл конкурс.

Сейчас оба орудия дуплекса вместе с новым восьмидесятисемимиллиметровым морским орудием также проходили обширную программу испытаний. Но не здесь, а на артиллерийском полигоне неподалеку от Джезказгана. Здесь же грохотали морские орудия…

Прошлый, 1897 год был для меня весьма удачным.

Во-первых, в Николаевске (ну, который потом стал Кустанаем) на трубопрокатном заводе вступил в строй трубопрокатный стан для производства бесшовных труб по технологиям братьев Маннесманн. И это была очень хорошая новость. Потому что, если все пойдет по моему плану, сразу после начала Испано-американской войны европейские страны введут повышенные торговые пошлины против САСШ. А то и вообще торговое эмбарго. А сие означало, что у меня появится шанс схарчить европейский нефтяной рынок, который уже вовсю подгребал под себя Рокфеллер. (Рынок еще не очень большой, но уже вкусный. И нечего там лазать американцам. Приняли свою доктрину Монро — вот и сидите в своей Америке.) Но для этого мне требовалась возможность резко увеличить поставки нефти и керосина в Европу, для чего сейчас быстро строился новый нефтепровод от альметьевских нефтепромыслов, которые я только начал разрабатывать, до Чистополя, где у меня уже имелся нефтяной терминал. Оттуда нефть «наливняками», а керосин самоходными баржами в запаянных банках доставлялись через Мариинскую водную систему на Балтику, где после перегрузки на морские суда они должны были расходиться по всей Европе. В Германии, Дании, Бельгии, Швеции, Франции и Англии еще в прошлом году были выкуплены участки земли, на которых уже строились склады и танки под нефть. Нет, подгребать под себя мелкооптовую и розничную торговлю нефтью и керосином я даже не планировал — бесполезно, не дадут. В этом деле я собирался плотно сотрудничать с местными фирмами. Склады же и терминальное хозяйство нужны были мне для обеспечения бесперебойной поставки нефти и керосина местным торговым фирмам в зимнее время, когда внутренняя навигация по рекам и озерам в России прекращалась, вследствие чего и поставки нефти на экспорт прекращались тоже. Южный же трубопровод, предназначенный для доставки бакинской нефти до Черного моря, а оттуда уже до портов Средиземноморья либо в Центральную Европу по Дунаю, был построен Шуховым по заказу моего нефтяного товарищества еще в прошлом десятилетии. Впрочем, подобных нефтепроводов на Кавказе уже было много. Шухов начал их строить еще в 1878-м для братьев Нобель. Они до сих пор владели почти третью бакинской нефти, но вот никого более из иностранцев в Баку не было. Ротшильды продали мне свою долю в 1893-м в обмен на долгосрочный контракт с фиксированными ценами. Впрочем, эти цены были зафиксированы весьма относительно. Когда на европейский рынок начал атаку Рокфеллер, мне пришлось скинуть цену для Ротшильдов почти в два раза…

Во-вторых, мы наконец-то начали испытания артиллерийских снарядов, снаряженных тринитротолуолом, — на них я планировал перевести сначала флот, а затем и вообще всю артиллерию. Сделать это раньше было проблематично. Вернее, испытания были вполне возможны, но вот развернуть широкое производство… Толуол — это отходы процесса перегонки нефти. И только в том случае, если этот процесс широко распространен, объемы толуола и цена на него будут достаточными для того, чтобы организовать производство тринитротолуола и использование его для оснащения снарядов по приемлемым ценам. Иначе он обойдется слишком дорого. И только год-полтора назад российская (да считай моя) нефтехимическая промышленность достигла такого уровня и объемов перегонки нефти, которые позволили надеться на то, что флот, а затем и армия получат тринитротолуол в необходимом количестве. Поэтому я дал команду форсировать разработку этих снарядов. Но снаряжение их тринитротолуолом было не единственным отличием. Макаров, буквально вцепившийся в программу разработки новых снарядов для русского флота, постарался выжать из нее все, что только возможно…

Вообще-то Степан Осипович был еще тем прожектером. При близком знакомстве с ним мое благоговение перед легендарным Макаровым слегка притухло. Нет, не исчезло совсем. Это был энергичный, увлекающийся человек, открытый всему новому. И его недостатки, как и у любого из нас являлись продолжением его же достоинств. Так, завершив титанический труд по разработке теории непотопляемости корабля, он отчего-то решил, что вследствие полученных результатов, то есть резкого увеличения запаса плавучести корабля, при использовании в его конструкции положений этой теории ему вообще не нужна будет броня. Мол, корабль окажется способным выдержать количество попаданий ничуть не меньшее, чем такой же, но оснащенный броней. Так зачем она нужна? Лучше тот вес, который тратится на броню, использовать на что-то другое — на увеличение мощности артиллерии, достижение более высокой скорости и дальности хода, ну и тому подобное… И отстаивал он эту точку зрения со всей неуемностью своей души, объявляя противников ретроградами или профанами. Только мое вмешательство, основанное на знании о том, что вплоть до конца Второй мировой войны броня боевых кораблей будет лишь увеличиваться, смогло переломить его настойчивость. Тем более что я осадил и его оппонентов, заявлявших, что все эти штучки с непотопляемостью, контрзатоплением отсеков и всем таким прочим — никому не нужная чушь, и лучше будет совсем отказаться от чего-либо подобного, а за счет сэкономленного водоизмещения сделать что-нибудь полезное. Например, прибавить толщину броневому поясу. В конце концов пришли к компромиссу — нужно и то и другое. А бурную энергию Степана Осиповича мне удалось направить на разработку противоторпедной защиты. Здесь еще ни о чем подобном даже не задумывались.