Канатоходцы - Сергей Абрамов

— Пейзаж? — услышал я.

— Пожалуй, север континента. «Электроника» рекламируется только там. Да и слишком уж много леса.

Психиатр не вмешивался, молчал.

А я уже сменил кадры фильма о детстве и юности Чабби Лайка, экс-космонавта СВК. Затемнение. Из затемнения. Поле с воротами в виде широкой буквы «Н» и суета здоровенных парней в красных и синих свитерах и шлемах, как у автогонщиков. Я вырываюсь из гущи схватки и бегу к воротам, обняв драгоценную дыню-мяч. Мне бросаются под ноги парни в синем и валят на землю. Затемнение, скорее затемнение! Я ведь никогда не был на поле во время игры. А из затемнения — сад колледжа во время экзаменов — сколько раз я видел эти колледжи в фильмах: кусты барбариса, клены, скамейки, коротко стриженные девушки в шортах и парни с катушками микрофильмов.

А психиатр все молчит, но в конце концов забава начинает надоедать и мне и ему.

— Разбудите, — говорит он.

— Совсем?

— Совсем.

Я открыл глаза и увидел его хмурое, разочарованное лицо.

— Проснулись? — спросил он равнодушно.

— Выспался, — ответил я и потянулся для достоверности.

— Сны видели?

— Конечно. Вы их тоже видели.

— Почему? — встрепенулся он.

— А зачем же было подключать меня к этой штуковине? — отпарировал я. — Не ребенок — понимаю, где я и что к чему.

— Тогда проводите объект проверки к господину Уоррену, — сказал психиатр ассистенту у кресла.

Вот я и стал не человеком, а объектом проверки. Был объектом наблюдения, кем стану? Объектом подчинения интересам службы безопасности. Цель почти достигнута, сказал бы мой учитель. Ну что ж, пошли.

Мы дошли до огромного кабинета Уоррена со стенами-окнами, выходящими на пирамидальный мир движущегося города. Уоррен, массивный, мундирный, возвышался за столом, как божок со сложенными на животе руками.

— Отмучились? — спросил он.

— Вам лучше знать, — сказал я.

— Жалобы есть?

— На что?

— На процедуру проверки, обращение контролеров, на то, что вам бы хотелось назвать оскорблением человеческого достоинства.

— У меня нет такого желания, — сказал я, — и нет ощущения оскорбленного достоинства. Процедура проверки хитроумна, но безвредна. Обращение вежливое.

— А вы хитрите, Лайк.

— Зачем? — спросил я. — Зачем хитрить? Не яищу места у Факетти. Меня ищут. А если не подхожу, пойду к Факетти за выездной визой. Оснований для задержки не вижу.

Гигантская длань опустилась мне на плечо и вдавила в кресло.

— Не обижайтесь, торопыга. Шучу. Проверку вы прошли по всем пунктам и считайте себя уже на службе. Вот ваше заявление. — Он достал из черной папки на столе мою карточку с отпечатанным на диктографе текстом и оттиском большого пальца на месте подписи. — Ваш оттиск внизу, а мой я поставлю сверху против слова «утверждаю». — И, коснувшись пальцем подушечки с краской, он сделал оттиск на карточке. — Вот и все, Чабби Лайк. До понедельника вы свободны. Можете отдыхать и развлекаться, хотите — здесь, хотите — в Лоусоне. А в понедельник с утра явитесь к директору космопорта и покажете ему вот этот жетон. — И он протянул мне плоский золотой кружок.

На его тускло поблескивающей поверхности был барельеф доисторического летающего ящера. И я, кажется, понял почему.

— Желаю успеха, — сказал Уоррен.

Наши желания определенно совпадали.

Глава 19,

вводящая в атмосферу «золотой лихорадки» на Второй Планете

В Лоусон мы выехали вдвоем с Джином Факетти на том же автоматическом песчаном кораблике, который доставил меня в СВК — два. Прихлебатели Джина прибывшие вместе с ним на Планету, предпочли пьяную карусель в отеле, где у семьи Факетти был открыт неограниченный счет. Единственным, кроме меня, выбравшим Лоусон был Стив Кодбюри, но он выехал туда раньше, получив назначение на пост начальника рудничной стражи. Джин был неподдельно обрадован тем, что мы оба не покидаем его «в беде», он так и выразился, считая бедой все, что ожидало его здесь. Но мое назначение он подписал туго, не без сопротивления, и когда я спросил его, почему он все-таки подписал, он вместо ответа извлек из кармана виточек магнитной ленты, вложил в корабельный передатчик и включил запись.

На экране возник Джин вместе с его выхоленным, чуточку обрюзгшим отцом. Тот прилетел в СВК — два на несколько дней раньше и, как оказалось, ненадолго. Запись началась с его недовольной реплики:

— Какая тебе разница? Он же остается на Второй.

— Кем? Пилотом, — скривился Джин. — Почти год в полетах и каких-нибудь два месяца отдыха. А мне скучно без друзей в этом кукольном городке под куполом. Не развернешься. Один приличный бар на всю посуду.

— Два, — сказал Факетти-старший.

— Второй еще хуже. Там после третьего стакана уже поножовщина. Из десяти дежурных гробов к утру больше половины заполнены.

— У твоей ложи в обоих барах защитные бронированные стекла. А друзья найдутся. Стив каждый вечер к твоим услугам.

— Со Стивом в порядке. Но мне нужен и Чабби.

— Он нужен Уоррену.

— Кто кому подчинен? Я Уоррену или он мне?

— Боюсь, что сопоставление не в твою пользу.

— Но я директор рудников Лоусона.

— А он — безопасность всей СВК на Планете.

— Так вмешайся ты. Все-таки «Шахты Факетти».

— От фирмы осталось одно название. Я вынужден уступить контрольный пакет акций.

— Кому?

— Шефу СВК.

— Значит, Уоррен — хозяин?

— Увы.

— А что добывают в этой проклятой Богом дыре?

— Металл, которого на нашей Планете нет.

— Дорогой?

— Дороже золота.

— Почему крутишь? Назови.

— Узнаешь, когда приступишь к работе. Я не имею права выдавать тайн Лоусона.

— А если я плюну в лысину его хозяину и пошлю к черту директорство? Не хочу быть пешкой на чьей-то доске.

— Ты не пешка. На доске есть фигуры. Разного достоинства и разных преимуществ. Лучше носить корону здесь, чем ходить дома в отцовской шляпе.

Джин как-то странно хмыкнул, не то зло, не то грустно, и выключил запись.

Я не ответил. Зачем? Он не сообщил мне ничего нового. Я и без магнитной записи знал, что Уоррен — это хозяин и что Лоусон — его кладовая. Теперь предстояло узнать, что добывается в этой кладовой. Что это за металл, которого нет на Планете и который дороже золота, но в золотой упаковке. И для чего добывается — для одарения или устрашения человечества. А тем временем мы уже стыковались в одном из входных шлюзов лоусоновского купола. Кладовая открывала двери, приглашая к столу.

Лоусон был уменьшенной копией СВК — два, только без движущихся тротуаров и улиц — его полуторакилометровый диаметр можно было без труда одолеть пешком, а от любой точки до выходного шлюза было и того меньше: самый длинный путь не дотягивал до километра. По окраинным кольцевым линиям жили завербованные горняки, а в центре — администрация и работники сферы обслуживания. Все это было привычно и современно, но сама атмосфера города дышала тщательно репродуцированным духом «золотой лихорадки». Шляпы с широкими, загнутыми по бокам полями и клетчатые цветные рубашки, грубые сапоги и пистолеты у пояса возрождали ту же старинную картинку.