Последыш IV Непростые будни феодала - Макс Мах

до сих пор еще не видел. Все было как-то недосуг. Днем дела, ночью жены… Зато теперь нашлось, как говорится, время и место, чтобы оценить по достоинству свадебный подарок кронпринцессы Ульрики Катерины. Идея Ингвару понравилась, и он хотел было позвать Марфу Подосенкову, которая выполняла деликатную роль комнатной служанки в апартаментах Бармина, где его, что ни ночь, посещали шесть очень разных женщин. Иной раз даже вдвоем. Хотел позвать и даже тронул мысленно кнопку электрического звонка, но, в результате, остановил свой скоропалительный порыв, потому что в голову пришло кое-что другое, гораздо более заманчивое, чем рабыня-наложница. И в результате вместо «сонетки»[1], Ингвар взялся за телефон.

Удивительно, но, несмотря на ранний час, Хатун оказалась дома и даже не спала, ответив ему уже после четвертого гудка.

- Неужели случилось чудо, - сказала она в трубку вместо «здрасьте», - и мне позвонил наконец отец моей дочери?

Вообще-то, дочь они зачали, - если Хатун действительно знает, о чем говорит, - только седьмого ноября, в красный день календаря, так сказать, и называть Ингвара отцом в первой трети декабря было несомненным художественным преувеличением. Другой вопрос, как она узнала, кто именно ей телефонирует в этот ранний час? Бармин же даже голоса подать не успел!

- Чудо случилось, - усмехнулся он в ответ. – Здравствуй, боярышня!

- Здравствуй, коли не шутишь, - поздоровалась женщина. – По делу звонишь, князь, или просто соскучился?

- Хотел спросить, не появился ли у тебя за это время кто-нибудь… э…

- Кто греет мою постель, - подсказала Хатун.

- Вроде того, - признался Бармин.

- То есть, - уточнила умница-оборотень, - если появился, ты, как благородный человек, трахаться меня не позовешь, а, если не появился, то как раз за этим ты мне в такую рань и позвонил. Я правильно понимаю?

- Да, - признал Ингвар очевидное.

- А ничего, что я, вообще-то, не человек и живу совсем по другим законам?

- Это имеет значение? – озадачился Бармин.

- Инг, - явственно улыбнулась женщина-леопард, - это совсем неважно, есть у меня кто-то или нет. Ты был и навсегда останешься моим первым мужчиной и отцом моей дочери! И уже, хотя бы поэтому, я никогда не скажу тебе «нет».

- Но кроме моих желаний существуют и твои желания, - мягко возразил Бармин, уловивший главное – отказа не будет.

- Я тебе об этом и говорю, а ты не понимаешь! – усмехнулась женщина-оборотень. – Я просто не могу тебя не хотеть.

- И что это означает на практике?

- Это значит, что я ответила тебе «да». Займемся этим у меня или покажешь мне свою спальню?

- Ты в ней, вроде бы, уже была…

- Не человеком, - возразила Хатун. – И не для случки.

- Значит, ко мне?

- К тебе! – подтвердила женщина.

- Ты в своей горнице? – уточнил тогда Бармин, знавший по случаю, где она обычно спит. Она же сама и показала во время экскурсии и, вероятно, не без умысла, поскольку знала, что он способен «перемещаться».

- Да!

Ее «да» еще звучало в ушах, а он уже стоял рядом с ее кроватью.

- Иди ко мне! – позвал он, протянув к ней руки.

- Я здесь! – отбросив телефонную трубку, она рывком поднялась на ноги.

Высокая, сильная, в почти ничего не скрывающей полупрозрачной кружевной ночнушке, едва доходившей до середины невероятно женственных бедер.

- Я собиралась этой ночью на охоту, - сказала Хатун с многообещающей улыбкой, появившейся вдруг на ее полных, изящного рисунка губах, - но Ясмин, наша дочь, шепнула мне по секрету, что сегодня тот самый день!

- Ясмин? – переспросил Ингвар, даже не удивившийся тому, что его еще не родившаяся дочь уже способна давать матери такие правильные советы. У пардусов[2] и не такое бывает.

- Хеттура Ясмин, - еще шире улыбнулась юная женщина. – Хеттурой, если не знаешь, звали последнюю жену праотца Авраама, а Ясмин – это тюркское имя. Означает жасмин.

- Но вы же не тюрки и не иудеи, - отвлекся на мгновение Бармин, хотя видят боги, отвлечь его от созерцания этого великолепного тела было непросто.

- Это так, - кивнула Хатун. – Поэтому у нее будет еще и третье имя, но ты его узнаешь только после того, как она пройдет первый оборот. Таков закон. А сейчас, я хочу к тебе на руки, мой князь! И, видят боги, я хочу такого, что мне даже стыдно об этом думать, а ведь мы, пардусы, не из стыдливых!

- Прикажи собрать твои вещи, - сказал Бармин, поднимая женщину на руки. – Погостишь в Усть-Угле пару-другую дней.

Хатун была крупной и достаточно тяжелой женщиной, но Ингвар Менгден не зря слыл богатырем, он вполне мог удержать ее на руках, пусть и не очень долго.

- Я приказала собрать мои вещи еще с вечера.

- Это? – кивнул Бармин на два больших чемодана и сумку, стоявшие у стены.

- Да, - коротко ответила женщина, прижимаясь к его груди.

- Тогда, пошли! – Он подхватил ее багаж воздушной петлей, поднял, перенес и поставил вплотную к своей ноги, так что, переходя, утянул за собой и ее чемоданы.

- Хочу тебя! – заявила женщина оборотень, едва они оказались в его спальне, и, не откладывая дела в долгий ящик, приникла к губам Бармина.

Поцелуй вышел замечательный. Страстный, сильный, можно сказать, агрессивный. Но ничего другого ожидать, на самом деле, не приходилось. Вернее, не стоило, имея в виду, с кем он имел дело. Поэтому Бармин воспринял ее попытку доминировать, как должное, но воли давать все-таки не стал. Ответил на страсть страстью, тем более, что желание, ставшее причиной этой незапланированной встречи, никуда не делось, напротив, усилившись так, что ждать сразу стало невмочь. И, позабыв разом о всяких глупостях, вроде нежностей и ласк, Ингвар взял женщину сразу: без прелюдий и предисловий. Бросил на кровать, перевернул лицом вниз и, взяв одним резким сильным движением, имел ее затем долго и с непреходящим наслаждением. Впрочем, по тому, с каким энтузиазмом включилась в процесс Хатун, по ее сильным, а порой и резким движениям, по громким, полным страсти стонам, переходящим в звериное рычание, несложно было догадаться, что ей этот брутальный подход к делу не только не мешает, но даже напротив – нравится. В общем, хотя Бармин