Русская военно-промышленная политика. 1914—1917. Государственные задачи и частные интересы. - Владимир Поликарпов

По сведениям, приведенным Михайловым, в 1916 и 1917 гг. русские заводы довели выпуск трубок до 1547 тысяч в месяц (1430 тысяч 22-сек. + 117 тысяч 45-сек.) при ежемесячной потребности в 2817 тысяч (2360 тысяч 22-сек. + 457 тысяч 45-сек.).

Эти данные не сильно расходятся со сведениями ГАУ на 6 декабря 1916 г.: артиллерия нуждалась в 2150 тысячах трубок в месяц, а получила с русских казенных и частных заводов 1600 тысяч (1300 + 300 тысяч). Это количество «с избытком покрывает потребность… по числу подаваемых в настоящее время на фронт патронов русского изготовления», говорится в журнале комиссии Особого совещания по обороне{360}. Остальные 650 тысяч трубок артиллерия получала из-за границы; кроме того, оттуда же поступали полные, снаряженные боеприпасы.

Для снаряжения 45-сек. трубок годился только специальный медленно горящий порох, поставляемый из-за рубежа. Плохо давалась установка изготовления на русских заводах 34-сек. трубок; выход из положения отчасти был найден путем использования в 22-сек. трубках медленно горящего пороха: длительность горения от этого повышалась до 32 секунд.

Взрывателей русские заводы давали в месяц 499 тысяч при ежемесячной потребности в 4150 тысяч.

Общая картина снабжения артиллерии трубками и взрывателями остается не вполне ясной, но очевидно, что для удовлетворительного решения этой задачи действовавших русских заводов не хватало.

Существенная часть трубок для русской артиллерии поступала из Франции и от швейцарских фирм{361}.[81]

Орудийная промышленность

В конечном счете тяжелая артиллерия приобрела «решающее значение»{362}. «Современные условия… выдвигают на первое место вопрос об обладании тяжелой артиллерией, без каковой добиться каких-либо решительных результатов ныне не представляется возможным», — писал военному министру Шуваеву 24 мая 1916 г. начальник Генерального штаба Беляев{363}. Если с точки зрения командования наличие тяжелой артиллерии, откуда бы она ни взялась, оценивалось как главное условие оперативного успеха, то способность русской индустрии обеспечить фронт тяжелой артиллерией подытоживала общую дееспособность военно-промышленного аппарата империи. Впрочем, предел ставила и нехватка живой силы: иссякала возможность формировать новые батареи («почти по всем калибрам») «вследствие недостатка людей и лошадей»{364}. При этом размер людских потерь зависел опять-таки от нехватки артиллерии. Начальник штаба Верховного главнокомандующего В.И. Гурко 9 февраля 1917 г. объяснял М.В. Родзянко (в июне 1916 г. то же самое докладывал царю Алексеев): «Могучая артиллерия и технические средства, хотя бы такие же, как у наших противников, весьма понизили бы наши потери, но о подобном уравнении, по крайней мере в ближайшее время, не приходится и думать»{365}. На вооружение тяжелых батарей были использованы орудия старых образцов крепостного и берегового типа, ас 1916 г. добавились «новейшие орудия, поступавшие главным образом по заказам из-за границы» (как и снаряды к ним){366}. Хотя и существует представление, что «производство тяжелых орудий… едва ли не на 100% обеспечивалось российской промышленностью»{367}, Гурко в тех условиях свою надежду облегчить положение в отношении тяжелой артиллерии не связывал с опорой на русскую промышленность, рассчитывая использовать в предстоявших весной — летом. 1917 г. операциях 6-, 8-, 10-, 11-, 12-дм орудия «от наших союзников»{368}.

В 1916 г. Пермский завод дал орудий калибров средних и выше средних — в приведенных к условным 3-дм единицах по трудоемкости — 1113 таких условных единиц (по сравнению с этим он выпустил в 1914 г. 15% — 153 единицы, а в 1915 г. 74% — 823 единицы); пушечный отдел Путиловского — до 250 в месяц{369}. Но в своих калибрах эти показатели не выглядели столь эффектно. Тяжелая артиллерия особого назначения (ТАОН) к моменту летнего наступления 1917 г. располагала 632 орудиями и минометами, но лишь малая их часть поступила с русских заводов: 258 пушек и 56 минометов предоставили союзники в 1917 г., а до того — они же еще почти столько же{370}. Всего за 1915, 1916 и 1917 гг. тяжелых и осадных орудий разных калибров русская артиллерия получила 1448 стволов, в том числе 602 было изготовлено в России и 846 у союзников; если же взять только полученные до 1917 г. 685 орудий, то 283 и 402, соответственно. Формируемым для операций 1917 г. мортирным батальонам поступили 4,5-дм гаубицы из Англии. «Основной тип принятой у нас гаубицы — 48-линейный, но, — по свидетельству Маниковского, — ввиду обнаружившегося недостатка их и невозможности изготовления (как и 6-дм гаубиц. — В. Я.) в достаточном количестве пришлось пойти на подкрепление нас 45-лин. английской гаубицей»{371}.

Существует также представление, что для удовлетворения нужд фронта и в винтовках, и в гаубицах, и в 42-лин. тяжелых пушках в России имелись «все условия»{372}. Однако в ноябре 1915 г., подсчитав потребности фронта до середины 1917 г., Маниковский докладывал Военному министерству{373}, что 1400 48-лин. (122-мм) гаубиц (из требовавшихся 2396) придется заказать за границей. Он предупреждал, что «если заказ [этих 1400] гаубиц за границей не состоится, получить их в России не удастся, так как ни один из существующих заводов принять заказ не может».

Все 42-лин. (107-мм) тяжелые пушки, состоявшие на вооружении к середине 1915 г., были французского изготовления (122 шт. по контракту 1910 года). При потребности в 808 таких орудий[82] в России ожидали от Путиловского завода 315 пушек, заказанных в феврале и июле 1914 г. (с обязательством начать поставку с апреля 1916 г.; фактически этот завод дал с июня по декабрь 1916 г. 50 и в 1917 г. еще 20 шт.). В июне 1915 г. ГАУ запросило и Петроградский орудийный завод, но выяснилось, что он не мог бы одновременно с 42-лин. пушками исполнять наряд на 3-дм пушки, признаваемый в условиях маневренной войны более срочным. Тогда ГАУ адресовалось к Обуховскому заводу, и, хотя там не рассчитывали начать выпуск 42-лин. пушек раньше осени 1916 г. (по 12 в месяц), заказ на 400 пушек все же пришлось дать ему (25 июня 1916 г.). А требовалось 808 шт. «Так как все производство 42-лин. пушек на русских заводах следует считать данными заказами совершенно использованным, — докладывал Маниковский 10 ноября 1915 г., — то рассчитывать получить 42-лин.

пушки можно только с иностранных заводов» (французских или японских)[83]. На протяжении 1916 г. число 42-лин. пушек (скорострельных, образца 1910 г.) на фронтах не превышало 116, а в 1917 г. достигло 172 шт. Обуховский завод по февраль 1917 г. выпустил 51 пушку{374}. Тяжелая артиллерия имела на вооружении также 42-лин. пушки образца 1877 г. и другие устаревшие системы: 152-мм в 120, 190 и 200 пудов образца 1877 и 1904 гг., 229-мм береговые образца 1867 г., 155-мм французские образца 1877 г., 127-мм английские и др.{375},[84]

15 мая 1916г., при подготовке русской делегации к переговорам в Париже и Лондоне, помощник военного министра П.А. Фролов наставлял министра финансов П.Л. Барка, какие из заказов особенно необходимы: «Главное — это тяжелая артиллерия, которую надо получить, каких бы денег это ни стоило». В результате переговоров, как доложили Беляев и Фролов на заседании Совета министров 27 июля, удалось заключить «крайне ценное для нас соглашение о предоставлении нам… до 200 орудий крупных калибров» со снарядами{376}.

Французский артиллерист, наблюдавший в 1916–1917 гг. стрельбу русских батарей, отмечал быстрый износ легких орудий: если французские пушки выдерживали 12–15 тысяч выстрелов, то русские — 3 тысячи; гаубицы изнашивались еще быстрее. Он пришел к заключению, что дело в качестве металла, использованного при изготовлении 3-дм пушек в России (правда, отметив, что и во Франции за время войны качество металла несколько понизилось){377}.[85] По мнению Гурко, первоначальная катастрофическая нехватка снарядов, по сути, спасла артиллерию от столь же катастрофического износа легких орудий{378}. Потребность фронта в 3-дм полевых орудиях ГАУ исчисляло в сентябре 1915 г. в 500 шт. в месяц. Согласно графику, в сентябре от заводов «подлежало поставке» 409 орудий, а фактически поступило 206 (108 — с Путиловского, 84 — с Петроградского орудийного, 14 — с Пермского){379}. В ноябре 1915 г., по Маниковскому, негде было взять 428 3-дм горных пушек образца 1909 г. (из требовавшихся 732), и он предлагал либо заказать их за границей (иначе «часть потребности остается неудовлетворенной»), либо поручить Путиловскому заводу, но тогда уже «за счет выпуска с этого завода полевых пушек». В конце концов, когда промышленность в России достигла производительности в 3 тыс. легких пушек в год, на замену изношенных, то это был максимум: «Но уже больше этого числа выжать для этой цели было нельзя. Значит, вот предел — 3000 пушек, которые ежегодно можно было при наших средствах приводить в негодность на фронте собственной стрельбой»{380}. В январе 1917 г. на конференции с союзниками они «категорически отказались дать нам легкие орудия», докладывал Маниковский правительству 23 июня 1917 г.{381},[86] Тем не менее, как признавал Ф.Ф. Палицын, «Англия и Франция в период конца 1916 и начала 1917 г. дали столько, сколько мы в организационной работе на месте не могли переработать» (то есть не успевали формировать новые батареи и дивизионы){382}.