Волчья натура - Владимир Васильев

Эту парочку Арчи не опознал. Конечно, у него была тренированная память на лица. И довольно многих людей, в свое время попадавших в сферы интересов родимой конторы пришлось запечатлеть в памяти. С некоторыми Арчи даже сталкивался. А сегодня в этом маленьком городке собрались едва ли не лучшие агенты со всего мира. Он мог узнать многих. Но и его могли узнать.

Но в отличие от остальных Арчи мог пока никуда не лезть – просто выжидать. Таков приказ.

Сегодняшнего связного, конечно же, можно было уже не ждать. После переполоха на бульварчике он ни за какие коврижки не подойдет к Арчи. Оставалось дочитать газету, допить херес и отправляться бесцельно бродить по центру – хотя Арчи с самого начала этого не хотел.

Двое у окна на Арчи внимания не обратили; он сполз с табурета, газету оставил на стойке, и направился к выходу.

На дороге, приткнувшись бортами-надкрылками к ограждению бульварчика, стояли полицейские экипажи. Толпу зевак успели оттеснить в стороны, и над телом хлопотали эксперты. Лица у экспертов были мрачные.

«Бедняги, – посочувствовал Арчи. – А ведь они скорее всего не представляют, что это только первый мертвец…»

Арчи ошибался. Это был уже второй мертвец. Первым стал небезызвестный вээровцам многих стран Испанец. Его зарезали стальным ножом в глухом тупике за вокзалами. В данную минуту мертвый взгляд Испанца терялся в белесом сибирском небе. Его бросили на кучу растительного мусора и прикрыли срезанными с деревьев ветками.

Убийцу, а точнее убийц, поскольку их было двое, не видела ни одна живая душа. Кроме Испанца. Но душа Испанца почти сразу же перестала жить, а значит и видеть.

Афган все-таки свернул с бульвара, когда Цицаркин оттеснил его от вокзальной площади, а Рихард отрезал путь на поперечную улицу. На беду, свернул он во дворик, откуда было сразу два выхода, поэтому и Цицаркин, и Рихард сунулись следом за ним, хотя по идее Рихарду разумнее было бы обогнуть двор снаружи и подождать, пока афган не покажется. Но поди угадай – откуда он вынырнет? Выхода-то два.

Дворик был узкий и длинный, как овраг. Толстые дома росли вплотную друг к другу, образовывая нечто вроде частокола. Лет тридцать назад как раз гуляла по Европе мода сращивать стволы соседних домов. Потом мода как-то сама-собой улеглась, но домов таких по городам и весям осталось предостаточно, и не только в Европе.

Афган, конечно же, выбрал ближний боковой выход, наиболее неудобный для преследователей. Когда Цицаркин и Рихард подоспели к низенькой арке, вытравленной меж двух срощенных стволов, они увидели только стремительно удаляющийся экипаж. Рихард сунулся было ловить такси, но Цицаркин ухватил его за рукав.

– Не стоит, Рихард… Погляди лучше туда.

Они стояли на улочке, которая ответвлялась от бульвара и огибала вокзалы с востока. Цицаркин незаметно указал в сторону бульвара.

Там полиция оттесняла зевак от пивного ларька.

Рихард тихонько присвистнул:

– Е-мое, Юра! А ведь он его убил, скорее всего!

– Сходи, глянь, – велел Цицаркин. – Я у касс буду.

Рихард послушно кивнул, и направился на бульвар, к толпе. Уже первого взгляда поверх голов хватило, чтобы понять: связной действительно мертв. По поведению полицейских медиков это сразу угадывалось, по мелкой суетливости, когда предательски подрагивают руки и вдруг становится неуютно.

«Вот ведь странно, – подумал Рихард. – Им ведь не так уж редко приходится сталкиваться с трупами. Правда, почти все умирают по естественным причинам. Реже – от несчастных случаев. Неужели так важно – кто направил роковую стрелу Аида, слепой случай или живой человек?»

Наверное, это действительно важно. Потому что «смерть» и «убийство» – вовсе не синонимы, как может показаться иным горе-мыслителям.

Инстинктивно Рихард приблизился к толпе с подветренной стороны; еле знакомый запах редкого феромона сразу насторожил его. Он не сразу узнал, что это за феромон, чувствовал только, что это запах какого-то насекомого. Причем, не местного насекомого, не эндемика. А потом поглядел на связного, и вдруг сразу узнал эту характерную скрюченную позу, неестественную для живого человека. Сокращенные мышцы рук, ног и спины… И Рихард понял чем это может быть вызвано. И еще понял, что может за этим последовать. Одно неосторожное действие любого из полицейских, и все. Еще один труп. А может и не один, прежде чем они сообразят в чем загвоздка. И через три-четыре минуты после укуса у жертвы точно так же скрючатся мышцы рук, ног, выгнется в судороге спина…

И запах опасности вряд ли кто в состоянии различить: даже у полицейских обоняние не чета истинно собачьему. А уж об обычных людях и вспоминать в этом смысле не стоит.

Рихард лихорадочно соображал – что делать. Вмешиваться – нельзя, полицейские его просто так не отпустят, а значит задание провалено. Но и оставить все, как есть, казалось подлостью. Он, конечно, агент, и все такое прочее. Но этому городку еще только предстоит выдержать то, что некоторое время назад пережила Европа, особенно Берлин.

Смерть за смертью.

Но к счастью, один из медиков оказался на редкость глазастым. Рихард заметил, как он вдруг замер, потом присел на лавочку рядом с трупом, заглядывая ему за шиворот. Потом отшатнулся, и что-то негромко сказал коллеге. Тут же прибежал располневший овчар начальственного вида, и медики наперебой стали ему что-то доказывать, то и дело тыча пальцами в сторону лавочки. Потом в руках медиков возник контейнер для образцов, и Рихард понял, что ничего плохого уже не случится. Все, что могло случиться плохого – уже случилось. Связной этой недели мертв, а его убийца ускользнул.

Рихард еще некоторое время понаблюдал за манипуляциями полиции, и ровным шагом направился к месту, где ожидал его Цицаркин.

Встретились они спустя четверть часа.

– Ну? – поинтересовался Цицаркин тихо.

– Труп, – отрапортовал Рихард. – Голодный кара-шакун за шиворотом.

Цицаркин поморщился:

– Господи, а это ты как выяснил? Полицейские, что ли, рассказали?

– Полицейские чуть сами на него не нарвались, – беспечно сообщил Рихард. – Я, вообще-то, много занимался ядовитыми инсектоидами. В свое время.

– Блин, чем ты только не занимался, – пробурчал Цицаркин. – Ладно, поехали…

К счастью, очереди у касс не оказалось. В этих неразбалованных рафинированной европейской цивилизацией краях все еще существовали очереди.

Еще через четверть часа они тряслись в полупустом биобусе «Алзамай-Шумилово». Биобус поскрипывал и натужно гудел. Цицаркин и Рихард устроились особняком, на заднем сидении, в пыли и духоте.

– Ты успел его рассмотреть? – спросил Цицаркин, задумчиво уставившись в окно.