Румбы фантастики - Виталий Севастьянов

О непонятном явлении ни Сухоруков, ни Редозубов не упоминали по молчаливому уговору. Ничего похожего они никогда не видели.

К Березовому Солдату шли напрямик. Тут, южнее реки Дитур, тайга была смешанной, рядом с кедром и пихтой росли могучие дубы, липы. По такой тайге ходить легче: непроходимые заросли подлеска встречаются островками и лишь изредка приходится пускать в дело топорик, прорубая дорогу. Сухоруков, привычный к длинным переходам, шел ровным размеренным шагом. Иногда он останавливался и проверял по компасу направление. Редозубову было тяжело — он задыхался, обливался потом, но не отставал, хотя несколько раз падал, запутавшись в лианах дикого винограда.

Часов через шесть сделали большой привал. Редозубов тут же сел на землю, с облегчением вытянул гудящие ноги. От тушенки, которую Сухоруков прямо в банках быстро разогрел на костре, он отказался. Николай настаивать не стал, по опыту зная, что в таком состоянии не до еды. Съев тушенку, сварил крепкий чай, заставил завхоза выпить.

— Иначе не дойдешь. И вот еще, пожуй. Мы в маршрутах всегда ими подкрепляемся, — и протянул гроздь желто-красных ягод, сорванных где-то по дороге. Редозубов съел терпкие, отдающие хвоей ягоды лимонника, выпил еще чая, и усталость отпустила…

К вечеру они вышли к пасеке старовера Ивана Попова. В небольшом распадке тянулись в несколько рядов ульи. Ниже, у ручья, стоял небольшой рубленый дом. На почерневшей стене сушилась распятая шкура «муравьятника» — небольшого белогрудого медведя. Из-под крыльца выскочил здоровенный пес, взъерошил шерсть на загривке, но, увидев людей, лениво тявкнул, вызывая хозяина, и опять спрятался.

Сухоруков на этой пасеке, затерявшейся в глухой тайге, ни разу не был, но Попова хорошо знал. В прошлом году его отряд стоял рядом с поселком Новый, где жили староверы. Впрочем, это название стояло только на топографических картах. В народе с чьей-то легкой руки поселок был известен под другим названием — Кабала. В нем насчитывалось около сорока дворов. Все мужчины — охотники и пчеловоды. Сообщение с поселком — только воздушное. Пустырь на околице мог принимать небольшие самолеты, которые прилетали сюда за медом и пушниной. От поселка веяло глухой стариной.

Староверы придерживались строгих обрядов, но геологи быстро убедились, что далеко не все соблюдают их. В крамольниках числился у старейшины — мрачного костлявого старика — и Иван Попов, мужик уже немолодой. Сам Иван любил повторять слова жены:

— Моя Авдотья говорит, мол, у тебя от старовера одна борода осталась, да и та от стыда красная…

Иван нередко баловался медовухой. Однажды устроил на одной из своих пасек пир с Капитаном. Их там нашли на пятый день. Капитан подарил на память Ивану геологическую куртку, и тот ходил в ней все лето, не снимая. Старейшина плевался вслед Ивану…

Попов вышел на лай собаки — лицо бледное, взгляд испуганный, поверх белой расшитой рубашки рыжая борода лопатой. Узнав Сухорукова, он поклонился, здороваясь, перекрестил бороду двумя пальцами, что-то пробормотал, воздев глаза к небу, и лишь после этого пригласил гостей в дом.

В тесном, полутемном помещении крепко пахло медом. Усадив геологов за широкий стол из рубленых досок, Попов принес холодного вареного мяса, налил из стоящей за печкой фляги по большой кружке мутной медовухи, но сам пить не стал.

— У тебя что, великий пост? — спросил Сухоруков, с трудом разрывая зубами жесткое медвежье мясо.

— Пришла кара за грехи наши, — не сразу ответил Попов. Смиренно сложив руки лодочкой, он постоял, словно к чему-то прислушиваясь, потом кивнул в сторону Березового Солдата:

— Встал под праздник великий крест над горой, вселил в голову чужие мысли…

— А ведь штуковина появилась перед церковным праздником, — шепнул Сухорукову завхоз. — Воздвиженье или вознесенье какое-то Креста Господня… Знал ведь когда-то все эти праздники, да с вами, антихристами, все забудешь… — завхозу словно передалось суеверие Ивана, он стал непривычно тихим, даже не ворчал, по своему обыкновению.

— Какие мысли? — насторожился Сухоруков. Он вспомнил, что и ему в момент явления почудились какие-то странные картинки, воспоминания. Но Попов молчал — бледное лицо его посуровело, он опять перекрестил бороду.

— У нас люди на Березовом Солдате, — Сухоруков, надеясь на помощь, кратко рассказал о «выбросе» Вороновой, о странном явлении, о замолчавшей рации.

— Значит, и Капиташка там, — задумчиво проговорил Попов, — хороший был мужик, Капиташка-то… Вы пейте бражку, наливайте сами, сколько душа просит. А я пойду ульишки посмотрю… Тягостно что-то мне…

Сухоруков встал, собираясь идти за Поповым, но Редозубов остановил его, проговорил тихо:

— Не дави на него, Николай. Не скажет он сейчас ничего, сломалось что-то в нем…

Странное поведение Попова встревожило геологов. Ночью они почти не спали. Вышли рано. Иван их даже не проводил.

По утренней тайге идти было легко, и часа через четыре они вышли к Березовому Солдату. Солнце уже пригревало, но тайга не просыпалась, было необычно тихо, лишь шорох листьев да треск сучьев сопровождал поднимающихся по склону геологов. Шедший впереди Сухоруков иногда останавливался, прислушивался: ему не нравилась звенящая тишина леса.

— Словно вымерло все вокруг, даже птиц не слышно, — сказал он, вытащил из рюкзака «ТТ», проверил патроны, прицепил кобуру к поясу.

Они шли теперь по магистральной просеке, прорубленной для геофизического профиля еще весной. Просеку за лето затянуло зеленью, но она еще просматривалась далеко вперед. На вершине просека образовывала просвет в густом подлеске. Там, за вершиной, в километре от нее должны стоять у ручья палатки…

Неожиданно на вершине, в просвете просеки возник, повис в воздухе силуэт большого бесформенного тела. Тело тут же рухнуло на землю и широким махом, беззвучно перелетая через валежины, понеслось навстречу людям. Некоторое время они завороженно смотрели на бурую тушу, ритмично вздымающуюся над поваленными деревьями. Сухоруков первый пришел в себя, толкнул с просеки Редозубова. Медведь, почуяв людей, взревел, но ходу не сбавил. Николай прыгнул в сторону, выстрелил в воздух раз, другой. Медведь, не переставая реветь, пронесся мимо.

Сухоруков долго выпутывался из лиан, помог подняться завхозу.

— Трифилич, ты цел?

Бледный Редозубов ощупал себя трясущимися руками, страдальчески морщась, рывком выдернул из бедра шип элеутерококка длиной в полпальца.

— Прямо в «чертовый перец» приземлился, — проговорил он, выдергивая еще один шип, поменьше. — Давай-ка, Николай, посидим… Что-то ноги у меня ослабли…

Сидели они довольно долго. Возбуждение от встречи с медведем прошло, но что-то другое мягко, но властно давило на их волю, притупляло сознание. Редозубов, поддавшись, прикрыл веки, опустил отяжелевшую голову. Сухоруков, не понимая, что с ним происходит, несколько раз приказывал себе встать, но так и остался на месте.

…Капитан, вылив шампанское из бутылок в ведро, мыл им памятник Хабарову у вокзала. Толпа зевак, восторженно гогоча, толпилась вокруг. Через толпу продирался милиционер. Увидев его, Капитан приложился к ведру. Шампанское грязными струйками потекло по бороде, по выбеленной дождями и солнцем штормовке. Милиционер приближался, и Капитан, спрыгнув с камня-постамента, пошел не спеша мимо расступившихся людей к такси. Водитель угодливо подрулил, распахнул дверку. Капитан упал на сиденье, помахал на прощание Хабарову, милиционеру, который с улыбкой грозил пальцем лихому таежнику. «Волга», сделав широкий разворот по площади, понеслась в город. За ней вплотную шла вторая, на переднем сиденье которой стояли ржавые, стоптанные до подметок сапоги Капитана…

Сухоруков крепко провел по лицу рукой, прогоняя странное, почти реальное видение, вскочил, яростно затряс Редозубова. Тот рывком вскинул голову, уколол каким-то чужим взглядом, очень похожим на наглый, вызывающий взгляд Смагина. Николай отшатнулся, но холод в глазах завхоза сменился обычным его добродушием.

— Николай-ай… — хрипловато протянул он через некоторое время, словно только что узнал его.

Они так и не поняли, что за наваждение на них нашло. Сумбур в голове прошел, но осталось ощущение чьего-то присутствия, чьего-то внимательного взгляда, от которого было невозможно спрятаться. А тайга по-прежнему настороженна молчала.

— Неспроста отсюда ушли зверье и птица, — бурчал Редозубов, — не удивлюсь, если сам дьявол вселится в мою душу. Это надо же…

— Надо идти, — Сухоруков встал, — по-моему, нас даже кто-то приглашает.

Действительно, окончательно исчезло ощущение тревоги, наступило спокойствие. Оба вдруг поняли, что там, за сопкой, знают о их приближении и ждут. Чья-то мягкая, но властная воля повела их наверх…