Отечественная война 2012 года. Человек технозойской эры. - Александр Тюрин

При всем остеохондрозе и прочих болезни, связанные с нездоровым образом жизни, мои руки и ноги автоматически перекинули меня на ту сторону скамейки, в укрытие. Там уже был спрятан мой «мерседес-бенц» о двух колесах, который купил еще папаша на честную советскую премию. Кости звякнули по раме велосипеда, а его звонок врезался мне в живот, издав ностальгическое треньканье. Мое сердце от страха сглотнуло и выплюнуло лишний литр крови, но шуцманы уже удалились — орлам не всегда дано заметить козявку. А мне и порадоваться нет времени, как там мое оборудование на животе?

Не успел я выбраться из-за скамейки, так уже со стороны «кабинки счастья» ко мне заторопился невзрачный типчик на коротких ножках… Не такой он безобидный, как кажется. Ловец человеков. Сейчас предложит сменять старые рубли на нынешние пластиковые деньги, поинтересуется, есть ли у меня связи с подпольем, продаю ли лишнюю печень или почку.

— Дорогой друг, — кричит он с двадцати метров пронзительно-петушиным голосом профессионального артиста, а сам держит руку в кармане. — Известная фирма заключает с тобой контракт на выскооплачиваемую работу в курортной зоне.

«Высокооплачиваемая работа в курортной зоне», скорее всего, означает летальный исход от истощения и побоев в каком-нибудь частном концлагере высоко в горах. А из кармана этот типчик может вытащить не контракт, а баллончик с аэрозолем. Пшик — и через нос в мои мозги карабкается стайка нейроконнекторов, чтобы превратить меня в Му-Му.

Надо по быстрому сматываться, стикер как-нибудь соскребу по дороге. За два квартала от скамейки, где я чуть было не увидел приятный сон, находится офис Заказчика, Ивана Арменовича Бабаяна, известного хозяина литературных негров. Из-за «деловой встречи» с Иваном Арменовичем мне и пришлось надеть рыбий плащик вместо ватника.

Да знаю я знаю, вид все равно дурацкий, как ни фантазируй со стилем одежды. В Сити я бы вообще смотрелся, как дрисня на фраке. Однако на Лиговке господин издатель уже может сделать вид, что он ничего такого не замечает. Я даю ему шанс…

Несмотря на мало презентабельный вид района и самого здания (с виду обычная трущоба со следами наноплесени), внутри меня встретил навороченный робостражник на кронштейне. Румяный такой, в пластмассовой фуражке, с узкофокусным рентгеновским сканером на месте носа, инфракрасным лазером на месте рта и сверхчувствительными магнитными рецепторами вместо ушей. Этот мистер Страшила пару минут заглядывал мне в сетчатку глаза, проверяя на алгогольное и наркотическое опьянение, и щекотал меня своими кривыми руками-зондами, пытаясь выявить, не спрятаны ли в сосудах моего тела взрывчатые вещества со средствами их детонации. Всё, как и положено в солидном издательстве, нанимающим для работы на плантациях пальп-фикшн литературных негров, среди которых, как известно, основную массу составляют люди с неустойчивой психикой и сложной судьбой. Робостражник потер стикер на носке моего ботинка для анализа вербальной информации, поскреб кошачью метку на правой штанине — для анализа ДНК, трепетно втянул пыль с моего плаща для обнаружения наноустройств. И лишь спустя минуту включил долгожданный зеленый свет в глазах-светофорах.

Дальнейший мой путь напоминал странствие котлеты по пищеварительному тракту.

За входом был коврик-грязепоглотитель, похожий на китовый язык; полагаю, киты не обделены этим органом. Язык поздоровался с моими ботинками; однако встроенные в подметку рфиды [9] давно заросли грязью и не отозвались, поэтому он недовольно заворчал на кантонском диалекте китайского языка. О хай цон го кьян…

Я робко пересек ротовую полость, играющую роль приемной комнаты благодаря обоям с трехмерными видами южных островов, затем втянулся в пищевод длинного коридора, и, в конце концов, оказался в желудке, то есть, в кабинете у шефа.

Сочетание света и тени было таковым, что я очень плохо видел Заказчика. День царил на левой половине его крупной бритой головы, включая большое ухо и старомодную дужку очков. Всё остальное скрывала ночь. Мне даже показалось, что там, во мгле, ворочается Нечто, даосский Великий Ком, который спокойно меняет лица, тела, формы, мысли, массы, заряды…

Лишь на стене, напоминая окно в лучший мир, светился анимированный портрет всемирной президентши Вики Лу.

Хороший портрет, сделанный, когда она еще работала простой девушкой в стриптиз-клубе и не помышляла ни о чем таком. Отличное тело, так и чувствуется тугая задорная плоть, титьки словно ракеты, рвутся вперед. Учтем, что в те времена еще нельзя было с помощью геночипа превратиться в киношную героиню. Откровенные части тела у юной президентши подретушированы, но вообще, в окружающем полумраке, она выглядит словно живая.

На столе у Заказчика было всего понемногу: как бы бронзовая пепельница, гранитного вида чернильница, будто позолоченная папка для документов, и даже голова древнегреческой богини, наполовину высеченная из «мрамора». Если точнее, голова была из запрограммированного материала — что не высекай, а получишь Венеру Милосскую.

Бабаян, как и положено крупному предпринимателю, не сразу отреагировал на появление в своем кабинете мелкой личности. Еще несколько секунд пальцы его левой руки слегка шевелились, показывая, что он работает на виртуальной клавиатуре. И в такт этому шевелению посверкивал циферблат часов — нарочито крупный, наверное, это механический «Роллекс».

— Ну что, сдаетесь, милостивый государь? — шутливо спросил заказчик, чтобы я расслабился и меня было легче проглотить. Насколько я помню, Бабаян, как левантийский аристократ, не любит дубовых разговоров на уровне «да», «никак нет», «есть», «понял».

— Путь из варяг в негры привел прямиком к вам, Иван Арменович.

— А я вас помню, хоть вы, как законченный литературный негр, привыкли скрываться за красивыми импортными именами. Помню роман «Люди, спускающие воду» за подписью Дарьи Матрениной и сериал «Одиссея капитана Трюмкина», который вы написали за некоего Лафа Гомерического. «Ты что так смотришь, капитан? Не меня ли подозреваешь? — Я подозреваю всех, профессор, включая себя… С капитанского мостика, куда поднялись двое, спустился только один, с непорочной головой профессора-аутиста и тренированным спинным мозгом бесстрашного капитана Трюмкина.» Господи, что мне делать со своей памятью, какое количество чуши она впитывает.

Мне стало неловко даже перед этим профессиональным вампиром. Бабаян, как нарочно, подобрал самые кретинские цитаты.

— Я просто зарабатывал деньги, господин издатель, потому что тоже хотел делать шоппинг и откликаться на маркетинг.

— И много заработали? — Бабаян мазнул скептическим взглядом по моему плащу из червяков и моим кедам, которые я с помощью гуталина превратил в ботинки.

— Главное, что я старался. После ранения в ягодицу и контузии другой не менее важной части тела у меня не осталось иного способа разбогатеть в этом прекрасном новом мире, — мои глаза машинально попытались рассмотреть пылевидные «жучки», способные услышать крамолу. — Разве после полной и окончательной победы прав человека во всем мире я не обрел право покупать акции и делать инвестиции? Разве право заработать миллион — это не главное, что отличает человека от зверя?

— «Права человека» у нас победили всё, включая самого человека, — заметил Бабаян. — Но одних только ваших прав и свобод для меня недостаточно. Как у вас со способностями?

— Не жалуюсь. Я, конечно, не Пушкин, в смысле литературной одаренности…

— Это очень мягко выражаясь, — прервал меня Бабаян. — Но в последние годы литературная одаренность — это, скорее всего, отягощающий фактор. Мне нужно другое. Умение влезть в любую задницу и откопать там вкусный материал. Увы, наши теневые писатели, дорогие наши негры редко отличаются пробивными способностями. Но вот у вас в лице читается что-то такое, многообещающее.

— К сожалению, Иван Арменович, у меня в роду не было проктологов. Но милиционеры имелись.

— Тоже неплохо. А как вам вообще этот Грамматиков?

Как мне этот Грамматиков? Мне не очень. Типичный экскремент, который взлетел на головокружительную высоту за счет фонтанирующей «свободы и демократии». Да, еще он мой тезка. Вернее, был мой тезка, но я отказался от своей фамилии и имени в лагере для пленных, потому что с этими персональными данными мне могли пришить за милую душу военное преступление. А это означало еще, минимум, двадцать лет в маринаде, а максимум — поджаривание на новомодном электрическом стуле. Во время войны я как-то стрельнул по бородатым чмурам в штатском, попытавшимся поднасрать в полевую кухню, словно это было штабной кунг. Метко стрельнул, если по правде, три трупа сделал. Позднее выяснилось, что это были «правозащитники-пацифисты» из организации «Дудаев Мемориал».