Еще один круг на карусели - Тициано Терцани

В моих отношениях с Америкой наступил кризис, и даже старый Бостон, который я помнил еще с тех времен, когда принимал здесь участие в марше против войны во Вьетнаме, меня разочаровал. Милый город, цивилизованный, благопристойный, но в нем не было величия, не было ничего увлекательного или трогательного. Я прилетел туда на одном из этих маленьких самолетов, которые теперь каждый час курсируют между Нью-Йорком и Бостоном (как автобусы «Порта Романа — Собор» во Флоренции). Самолет шел на посадку; внизу виднелись ряды одинаковых домов, к счастью, покрытые снегом. Все здесь было функционально, все по расписанию, и, только присмотревшись, можно было заметить, что эта налаженность, обустроенность американской жизни основана на современном варианте кастовой системы. Негры, пуэрториканцы и латиноамериканцы в Соединенных Штатах управляются, как в свое время «неприкасаемые» в Индии, со всем, что находится на уровне земли, со всем «грязным». Они убирают мусор, таскают багаж, моют туалеты, торгуют билетами в автобусе. Они работают за гроши, в среднем получая примерно долларов семь в час, считая при этом себя свободными людьми, гражданами лучшей из стран.

Чуть повыше расположена другая, типично американская каста — лузеры, неудачники. Обычно это белые, получившие образование, но невезучие, и безжалостная система постоянной конкуренции, поощряющая агрессию и черствость, отшвырнула их на обочину. Разочарованные, надрывно-пафосные. Жертвы… Все три таксиста, с которыми я встретился в первый же день моего пребывания в Бостоне, были именно такими. Каждый из них, едва я усаживался, тут же сообщал, что на самом деле он вовсе не таксист, а сценарист. Бесконечные вариации американской мечты…

Семинар проходил километрах в шестидесяти от города в случайной гостинице — с линолеумом, мебелью «под дерево», несуразно большим бассейном. Без сомнения, ее здесь, на отшибе, построили из-за дешевизны земли. Зато она годилась для разных конференций в защиту китов, курсов повышения квалификации для визажистов и таких вот гомеопатических семинаров.

Семинар Манджафуоко меня просто очаровал. Это было все равно, что высадиться на Марсе и обнаружить, что марсиане — милейшие существа, куда разумнее и сердечней многих людей. Одно дело — читать о гомеопатии в книгах, но совсем другое — сидеть в окружении полусотни учеников Манджафуоко, которые в перерывах между лекциями беседовали о своей профессии, пациентах и таинственных препаратах.

Эти «марсиане», как я вскоре понял, тоже принадлежали к особой касте — касте «drop outs», как в Америке называют тех, кто спрыгнул на полном ходу с поезда модернизации, тех сомневающихся, кто стремится к чему-то более высокому, чем материальные цели общества потребления.

Все пятьдесят участников — среди них было много женщин — были явно людьми «с прошлым», причем многие из них — с явно успешным «прошлым», но именно от этого своего прошлого они и бежали. Кто-то раньше был аллопатическим врачом, кто-то психологом. Были здесь и люди искусства, и бывшие хиппи. Многие мужчины носили бороду, будто скрывая «прежнее лицо».

У меня возникло впечатление, что для большинства гомеопатия была не столько профессиональным, сколько жизненным выбором. «Чтобы помочь своим пациентам, я должна понять их, а чтобы понять их, мне нужно сперва понять себя», — сказала мне женщина лет сорока, которая раньше работала библиотекарем в университете. Одна бывшая художница объяснила мне, что гомеопатия была, на ее взгляд, самым «артистическим» способом самовыражения. Многие видели в растущей популярности гомеопатии знак возможного великого поворота в истории человечества. Все казались очень целеустремленными. У каждого была своя, личная цель.

Чего добивался Манджафуоко, стало ясно из его слов: гомеопатии он хотел вернуть ее научную репутацию, а профессии врача — уважение.

— Если мы хотим, чтобы нас принимали всерьез, придется потрудиться, — повторял он. — Конечно, мы не должны отказываться от нашего подхода «подобное лечится подобным», который тысячелетиями помогал человечеству выживать. Но мы должны еще признать, что научный подход, пусть он и моложе, не следует отвергать. Нам следует поискать сотрудничества.

Он не стал делать тайны из того факта, что гомеопатия переживает критический период. Именно в силу роста своей популярности, в силу появления «моды» на гомеопатию репутация ее страдает по вине многочисленных шарлатанов. «Другая опасность, — сказал он, — это крупные фармацевтические компании. В прошлом производители лекарств с открытой враждебностью относились к гомеопатии, но теперь, видя ее успех, они пытаются внедриться в этот бурно развивающийся рынок, предлагая набор якобы гомеопатических средств от различных болезней, извращая основной принцип гомеопатии: лечить пациента, а не заболевание».

Проект Манджафуоко подразумевал полный пересмотр всей гомеопатической практики: подготовку новых специалистов-гомеопатов, возможно, привлечение аллопатических врачей, неудовлетворенных методами своей работы, изучение новых препаратов с целью увеличения числа лечебных средств. Он говорил, что «Materia Medica», свод Ха-неманна, следует дополнить новыми данными, пересмотреть в свете современных представлений, создать электронную версию. Абсурдно пользоваться только старыми препаратами, когда сейчас так легко экспериментировать с новыми. Море, например, это бездонная сокровищница, но гомеопатия до сих пор мало пользуется его богатствами. Цель семинара — ввести в практику некоторые «морские» препараты, которые Манджфуоко изучил и уже с успехом использовал.

И три дня подряд, то и дело обращаясь к графикам, диапозитивам, таблицам, Манджафуоко говорил о чернилах каракатицы, о панцире Homarus gammarus (омара), о размножении медуз, об их яде, о морских звездах. Морские звезды — одно наименование чего стоит! Древние думали, что это самые настоящие небесные звезды, и посылали на их поиски эпилептиков, которые, по поверьям, и сами отмечены небесной благодатью.

О каждом животном или растении Манджафуоко знал все: связанные с ними мифы и легенды, книги, в которых они описаны. Это придавало его докладу некую магическую ауру; сам он таким вещам, кстати, придавал большое значение. Манджафуоко несколько раз повторил, что при изучении свойств того или иного препарата животного происхождения очень важно понаблюдать за повадками существа, использованного для получения этого экстракта. «У всех, — говорил Манджафуоко, есть свой способ выживания в природе, который затем и проявляется в реагировании пациента на препарат».

Он говорил об особенностях омара. Когда он подрастает, то сбрасывает тесный панцирь и на какое-то время становится беззащитным, тогда ему приходится зарываться в песок и пережидать там, пока не обзаведется новым панцирем. В желудке омара содержится жидкость, которая способствует сворачиванию молока. Из нее готовят препарат, помогающий людям с аллергией на молочные продукты.

Манджафуоко рассказал об одном случае с омаром. Девятилетнего мальчика привела мать, властная женщина, преподавательница гимнастики, маниакально увлеченная фитнесом. Сын — толстячок, далекий от спорта. У него аллергия на молоко и все молочные продукты, он страдает все учащающимися приступами астмы. Мать решилась прибегнуть к гомеопатии, потому что к аллопатическим врачам они уже обращались и лечение это довело до того, что мальчик практически не может обходиться без ингалятора. После удаления миндалин ребенок сильно вырос и располнел, у него часто болят кости. Его любимая еда — креветки. Он ест их даже с фруктами. Его любимый герой — Питер Пэн. Когда мальчуган смотрел фильм по этой книге, на него большое впечатление произвел эпизод, где Питер теряет тень и ее пришивают на место. Мальчик боится темноты.

На протяжении всего визита говорит только мать. Она читает по тетрадке, где у нее записано все, что она собиралась сообщить врачу. Сын робеет, и каждый раз, когда хочет что-то сказать, мать его перебивает. Манджафуоко все-таки находит тему, о которой мать не знает ничего. Он расспрашивает мальчика о его снах и находит к ним ключ. Мальчик рассказывает, что часто видит во сне себя в сопровождении большой тени. Причем тень его не пугает, а даже скорее защищает. Манджафуоко выписывает ему Homarus gammarus. А почему?

«В физическом плане, — объяснил Манжафуоко, — у мальчика явная аллергия на молоко. Мать для него не поддержка, и, чтобы защититься от окружающего мира, он толстеет, будто это гарантирует больше безопасности. Он объедается креветками, подсознательно ища в этом продукте то, что ему полезно. Что касается истории Питера Пэна, то тут есть один интересный нюанс: женский персонаж, который пришивает Питеру тень, — это девочка Венди. С точки зрения мальчика, его защищает не мама, а собственная тень. Отсюда аналогия с креветками, к которым мальчуган так пристрастился; отсюда и аналогия с омаром, закованным в панцирь, который дает ощущение защищенности».