Гордиев узел сексологии. Полемические заметки об однополом влечении - Бейлькин Михаил Меерович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Письмо даёт важные сведения об этапах невротического развития А. К. Сенситивные акцентуанты вообще склонны к невротическим реакциям. У автора письма к тому же были и особые причины для развития невроза, очень похожие на те, что исследовал Фрейд (1989а). Речь идёт о страхе мальчика перед инцестом – бессознательным желанием физической близости с матерью. Этот психологический механизм делает понятными ночные страхи А. К.: в эротических снах он бессознательно отождествлял нагую женщину с матерью. Поллюции при этом сопровождались паническим страхом смерти. Неосознанно отождествляя со своей матерью всех женщин, подросток распространял на них запрет на половую близость, что усиливало его гомосексуальность.
Следует заметить, что к такой гипертрофированной сыновней любви со временем часто присоединяется и неприязненное чувство к матери, ибо на неё возлагается вина за робость, “женственность” и другие последствия “неправильного воспитания”. Чаще всего подобный механизм “любви – ненависти” наблюдается у сыновей из неполных семей. Некоторые же факты, проглядываемые из письма, дают основание полагать, что его автор рос без отца.
Письмо позволяет реконструировать этапы становления гомосексуальности молодого человека. Скорее всего, у него были к ней врождённые биологические предпосылки: она обнаружилась рано и без каких-либо внешних поводов. В дальнейшем к действию биологических факторов присоединился патопсихологический механизм: слишком сильная привязанность к матери и страх перед инцестом, а также переживания, связанные с отсутствием отца.
Страх, сопровождающий его гетеросексуальные сны, подросток расценил как проявление привычной для него робости. Борясь с ней, он пуще прежнего старается вести себя “по-мужски”. Ища объекты для подражания, он приглядывается к мужчинам, оценивая их внешность и поведение. Поиски мужского идеала усиливают его гомосексуальные тенденции. По-видимому, и прежде, задолго до полового созревания, он безотчётно искал того, кто мог бы заменить ему отца. Теперь же подросток конструирует идеальный образ, включающий мужественность, сексуальную привлекательность, а, кроме того, те черты, которые он и раньше приписывал человеку, способному заменить отца – зрелость (усы – её показатель и гарантия), силу, способность опекать и защищать (женщину и сына).
В отличие от гетеросексуальных сновидений, в которых женщина отождествлялась с матерью, эротические сны с появившимся в них “усатым мужчиной”, не сопровождались страхом. Зато возникшая ассоциативная связь между половым возбуждением и видом нагого мужского тела стала его дневным кошмаром.
Подросток панически боится, что предательская эрекция, с головой выдающая его гомосексуальность, обязательно возникнет при виде обнажённых мужчин в бане и на пляже. И действительно, по невротическому механизму, страх вместо того, чтобы подавлять эрекцию, усиливал её. Пришлось отказаться от посещения пляжа и бани, тем самым, лишив себя удовольствия любоваться нагими мужчинами. Убедившись в том, что поиски мужского идеала лишь усиливают его гомосексуальность, подросток (впрочем, уже юноша) решается идти “ва-банк”. В его глазах самым надёжным показателем (а возможно, и средством достижения) мужественности и психической зрелости могла бы стать его половая связь с женщиной. Её-то он и собрался осуществить на деле.
На “проверочный акт” со случайной женщиной А. К. вряд ли польстился бы (надо учесть его экзальтированность и болезненное самолюбие). Скорее всего, юноша решился на близость с девушкой, к которой испытывал романтические чувства.
Для любовной связи этого оказалось слишком мало (в интимной ситуации не было полового возбуждения). И тогда, чтобы вызвать эрекцию, достаточную для половой близости, он воспользовался тем, что раньше было его кошмаром. Прежде А. К. боялся взглянуть на нагое мужское тело или представить его себе – ведь это вызывало у него непрошеную эрекцию. Теперь же, чтобы добиться её, он представляет себе обнажённого и эротически возбуждённого мужчину, совершающего половой акт с его же партнёршей. Тем самым влечение к девушке стало как бы “двойственным”, дополняясь гомосексуальным компонентом. Скорее всего (это просматривается в письме), в своих фантазиях А. К. представлял не “усатого мужчину”, ведь тот был строго гомосексуальным, являясь частью интимного мира юноши, а кого-то другого – гетеросексуального и, возможно, реального мужчину, связанного с этой девушкой. (“Контакты мне удавались, если я представлял её в объятиях другого мужчины”). Получилась своеобразная “матрёшка”: внутрь гетеросексуального компонента втискивался гомосексуальный. Связь с женщиной, таким образом, не оправдала надежд юноши на “усиление его мужского начала”, зато усилила гомосексуальный потенциал его либидо.
Логичным выходом из подобной ситуации было бы обращение за советом к сексологу. Вместо этого юноша вошёл в гомосексуальную среду.
В своём письме А. К. уверяет, что обрёл, наконец, счастье и стал “самим собой”. Так ли это? В какой-то мере он, действительно, пролил целебный бальзам на свои невротические переживания. Попав в компанию, где страх разоблачения, мучавший его много лет, потерял свою актуальность, юноша почувствовал себя уверенней, раскованней. В гомосексуальной связи он обрёл, наконец, то, что отсутствовало в гетеросексуальной – единство сексуального и романтического компонентов влечения.
Можно было бы только порадоваться за А. К., если бы не его письмо. Оно выдаёт новый страх. Его автор пытается доказать, что гомосексуальность вовсе не исключает тех душевных качеств, которые ценятся во всём мире – альтруизма, избирательности, способности к творчеству и т. д. Врачу такое утверждение представляется бесспорным, но верит ли в него сам юноша? Факты из жизни его новых друзей могли бы показать, что они, действительно, способны любить, социально активны, не шляются по сортирам, обходят стороной “плешки”, словом, что они достойны всяческого уважения.
И тут-то последовал странный провал. Вместо фактов юноша прибегает к стёртым словесным штампам – его новые друзья “тонко чувствующие люди”. Совсем неубедительно (если не фальшиво) звучит фраза: “их жизнь наполнена поэзией”. Предпочтительнее было бы узнать какие-нибудь конкретные сведения на этот счёт, например: “Мой старший друг – знаток поэтов серебряного века, он может часами читать Мандельштама и Цветаеву”; или: “Друг приобщил меня к поэзии Рильке (или Рембо и т. д.), сравнивая переводы его стихов с подлинниками”. Речь идёт не о сомнениях в том, что среди геев немало талантливых, светлых и порядочных людей. Дело в другом: если юноша внезапно утратил свою прежнюю способность к конкретному и убедительному повествованию именно тогда, когда она понадобилась ему всерьёз, то это случилось неспроста.
В том-то и дело, что настоящая попытка опереться на факты показала бы, что их нет, и А. К. лишь выдаёт желаемое за действительность.
Юноша обнаруживает новый страх, на этот раз перед сделанным им гомосексуальным выбором. Его мучает неуверенность в том, что девиантные друзья компенсируют всё то, что дала бы ему “нормальная” сексуальность, от которой он отказался. Ведь гомосексуальные наклонности тяготили юношу не только из-за боязни разоблачения. Долгая борьба с девиацией – свидетельство того, насколько А. К. дорожил гетеросексуальным потенциалом своего полового влечения и цеплялся за него. Для этого есть причины, понятные всем: семья, дети, социальный престиж – всё это преимущества гетеросексуального большинства. Но кроме таких общих обстоятельств, есть и нечто характерное именно для А. К.
Вспомним, что сновидения юноши, заканчивающиеся поллюциями, поначалу были гетеросексуальными. Как сообщает автор письма, лишь “позже меня поразила красота, сила и выразительность мужского тела”. Не случайно его первая половая связь была гетеросексуальной. Она разочаровала юношу, который намеревался придать ей инструментальный характер, сделать из неё “лечебное средство” в попытке избавиться от гомосексуальности. Если в следующей связи он сможет руководствоваться чувствами, а не расчётом, то найдёт в ней столь же полный сплав романтического и сексуального, как и в гомосексуальной близости. Для влечения к женщинам у него есть точно такие же биологические предпосылки, как и для влечения к мужчинам, но они блокированы невротическим механизмом. А. К. – бисексуал. Он сам пока не знает этого, но чувствует, что женщины ему вовсе не безразличны. Юношу тревожит не только то, что он связал свою судьбу с сексуальным меньшинством, но и то, что сделанный им выбор не вполне совпадает с его природными особенностями.
